Петр Андреевич слушал отца — человека старого и неоднократно наблюдавшего за тем, как эпохи сменяют друг друга.
Столько лет, столько событий, столько перемен. Россия не та, что была при государыне Екатерине. Нравы за шестьдесят лет порядком изменились. Старик не в силах осознать, что мир не стоит на месте, но на всех парусах летит вперед, что эпохи сменяют друг друга, и чем дальше, тем быстрее это начинает происходить. И нравы — нравы тоже меняются, и так же быстро, как и эпохи. Люди быстро привыкают ко всему новому, необычному. Увы, старому человеку понять это никак невозможно.
Увы, нравы не поспевают за эпохами. Меняются времена, меняются моды, меняются государи. Но не одно поколение потребуется на то, чтобы изжить из человеческих умов древние предрассудки. Человечество никогда не избавится от предрассудков. Старые предрассудки сменяются новыми, однако ничего не меняется, за исключением моды, царя и календаря.
Закончив обедать, Петр Андреевич встал из-за стола.
— Благородство не имеет происхождения, — сказал он напоследок. — Благородным человеком может быть и русский, и еврей, и англичанин.
— Кстати, об англичанах, — вспомнил старый князь, — на днях я получил письмо от моего старинного друга, герцога Уолтера Глостера. Он написал мне, что его сын и наследник маркиз Ричард Редсворд прибыл в Петербург и остановился в доме Воронцова.
Князь Суздальский сделал паузу, однако Петр Андреевич не спешил его перебивать. Он опустился обратно на стул и стал ждать продолжения. И оно последовало:
— Лорд Уолтер написал сыну письмо и просил меня передать его Ричарду.
— Но почему герцог не написал напрямую Воронцову?
— Дело в том, Петр Андреевич, что я друг Уолтера Редсворда. Единственный его друг в Петербурге. Все остальные для него — враги, — внушительно сказал Суздальский.
— Что ж он такого сделал? — поинтересовался Петр Андреевич.
— В 1811 году лорд Уолтер прибыл в Санкт-Петербург в качестве посла Британской империи в России.
— И этим он восставил всю столицу против себя? — иронично улыбнулся Петр Андреевич.
— Причины распри Редсворда с Россией — это тайна, которая осталась в прошлом, — сказал старый князь. — Молодежь не знает об этой распре, а старики о ней не вспоминают. Теперь, когда Ричард в Петербурге, история снова взбудоражит весь город — это неизбежно. Но пока этого не случилось, лорд Глостер просил меня держать его сына в неведении.
— Зачем ему это? — спросил Петр Андреевич.
— Уолтер надеется, что все обойдется, что его сын ничего не узнает, — ответил Суздальский. — Сегодня ты окажешься в обществе Ланевских, Демидовых и Воронцовых — участников этой истории. Ты должен знать, в чем дело. Но ты никому не должен раскрывать эту тайну. Клянешься ли ты до времени молчать?
— Слово дворянина, — произнес Петр Андреевич.
….
— Так, стало быть, сегодня вы поедете на бал? — спросил Петр Андреевич, когда рассказ был кончен.
— Нет, Петр Андреевич, на бал поедешь ты, — ответил старый князь, — довольно с меня балов, придворных раутов, банкетов.
— Значит, я передам письмо Ричарду, — заключил Петр Андреевич.
— Письмо и мое приглашение к завтрашнему ужину, — добавил Суздальский.
— Так вы не уедете завтра в деревни? — спросил Петр Андреевич.
— Увы, с поездкой придется повременить.
Петр Андреевич подумал о своем друге Германе, которого столь опрометчиво пригласил в гости. Необходимо сообщить ему о том, что ужин отменяется, решил он, однако, взбудораженный историей, поведанной отцом, почти сразу же забыл написать Герману.
Глава 3
Перед балом
Господа, я пригласил вас сюда с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие.
Н.В. Гоголь
Все смешалось в доме Ланевских.
Княжна Софья Михайловна достигла семнадцатилетнего возраста, а стало быть, сделалась невестою, и притом весьма желанной. Князь Ланевский, человек богатый и щедрый, давал за дочерью приданое в пятьдесят тысяч рублей и доходное поместье с тысячей приписанных к нему душ. Кроме того, княжна, вопреки своему приданому, была весьма хороша собой.
Софья была любимая дочь в семье, но это было не главное. Превыше всего она хотела быть желанной, и она была. Она мечтала о батальоне поклонников, но получила их целый полк. Она хотела иметь тайных воздыхателей — те ежедневно засыпали ее десятками посланий амурного толка. Софья мечтала о любви и несколько раз в месяц учтиво выслушивала отчаянные признания. Она мечтала быть самой прекрасной дамой на балу, и во время недавнего бала в Михайловском дворце они трижды танцевала с цесаревичем Александром Николаевичем.
Словом, княжна была вполне счастлива.
В свой день рождения она бегала из одной комнаты в другую по всему дому, выслушивала бесконечные комплименты от сестры, княжны Марии Михайловны, смеялась от радости и плакала от волнения.
Княгиня Анна Юрьевна занималась приготовлениями к балу — делу обычному в доме Ланевских. Но поскольку бал был посвящен дню рождения любимой ее дочери, она волновалась, постоянно путалась, давала слугам четкие указания, а через десять минут отдавала противоположные, столь же четкие.
Мария Михайловна, старшая сестра Софьи (ей уже исполнилась восемнадцать), не была столь же красива, хоть и не лишена грации и шарма. В свете она держалась несколько скованно и стеснялась незнакомых лиц. Ухаживания молодых людей были для нее лестны, однако тягостны. Еще ребенком она была сосватана за князя Петра Андреевича и давно уже приучила себя к мысли видеть его своим будущим мужем. Теперь она помогала сестре готовиться к грядущему балу и сама ждала его с нетерпением.
Около восьми часов прибыл брат Анны Юрьевны, князь Александр Юрьевич Демидов. Прибыл он не один, а с дочерью Анастасией и тетушкой — княгиней Марьей Алексеевной.
Княгиня Марья Алексеевна была статная немолодая дама: ей шел восьмой десяток. Нраву строгого и непреклонного, она не признавала иного мнения, помимо собственного, имела огромное состояние и огромное самомнение. Покойный муж ее был человек богатый, благородный, жену любил безумно и потакал ей во всем. Такого доброго и смирного, его княгиня со свету сжила надменным своим нравом за три года. Детей родить они так и не успели, второй раз замуж вдова не вышла и уже полвека жила одна в своем особняке на Миллионной улице. Жила заботами о племянниках Анне и Александре и их детях: Марии, Софье и Анастасии. Княгиня пользовалась уважением и слыла законодательницей мнений Петербурга и Москвы.
С покойным Александром Сергеевичем она была знакома, за взгляды его всегда корила, а шалость легкую ему она простила.
— Sophie, ma chère, tu es très belle![7] — воскликнула Марья Алексеевна.
— Grandemaman, grand mersi! Vous êtes très bon![8] — улыбнулась в ответ Софья и бросилась в объятия бабушки.
— Семнадцать лет — совсем большая, — произнес князь Александр Юрьевич.
— Да, дорогая, — улыбнулась Марья Алексеевна, — когда мне была семнадцать, я вышла замуж за Алексея Павловича.
Софья слегка покраснела и улыбнулась.
— Сегодня ты особенно прекрасна, моя милая, — продолжала Марья Алексеевна, — я уверена, твоей руки будут добиваться министры, генералы, молодые красавцы — весь Петербург.
— И разумеется, ты найдешь себе достойного кавалера, — подтвердил Михаил Васильевич.
— Oh, Michel! — воскликнула Марья Алексеевна. — Сегодня вечером к ногам вашей дочери падут все холостяки.
— И это может вскружить ей голову, — заметил Ланевский.
— Разумеется, — ответила Марья Алексеевна, — поэтому, дорогая моя, старайся сохранять спокойствие. И если тебе кто-то особенно понравится, сначала приди ко мне за советом.
— Ваше мнение очень важно для меня, бабушка, — сказала Софья с благодарностью.
— Как и для всех нас, — поддержал Ланевский.
Марья Алексеевна улыбнулась, кивнула и продолжила:
— Но чтобы твой успех, Sophie, был полным, я решила прямо сейчас преподнести тебе мой подарок на день рождения.
Княгиня обошла внучатую племянницу со спины и надела на нее небесной красоты жемчужное ожерелье.
— Его подарила мне императрица Екатерина, — внушительно сказала княгиня, — теперь оно твое.
— Спасибо, бабушка! — воскликнула Софья и крепко обняла Марью Алексеевну. — Вы не будете против, если мы с Марией и Анастасией оставим вас ненадолго?
— Ну что ты, дитя мое, — улыбнулась княгиня, — конечно, идите.
Девушки покинули гостиную. Ланевский, Анна Юрьевна, Демидов и Марья Алексеевна расположились в креслах.
— Вчера я был в гостях у графа Воронцова, — произнес Михаил Васильевич.
— Он прекрасный человек, Michel, — ответила Марья Алексеевна, — надеюсь, сегодня он почтит нас своим присутствием.
