— А ты будешь умницей?
— Хорошо.
— Пока.
— Пока.
Возвращаясь на заседание аттестационной комиссии, Каррерас невольно думает, что насилие, которое мы совершаем над собой, сохраняя верность одной-единственной женщине, ничем не лучше неверности. Кто обещает женщине вечную любовь, должен предполагать, что она вечно будет достойна любви; так чего ради быть ей верным, если она так часто обманывает твои ожидания? В сущности, постоянство — это леность сердца, и как мучительно, когда стакан всегда наполнен одним и тем же вином!
Глава 7
Сильные ощущения по дешевке. Требование строжайшей секретности. Сложное оптическое устройство.
Мода на морские курорты утвердилась, в первой четверти нашего столетия и была отголоском романтизма, который воспевал бури как осязаемое выражение страстей человеческих. К мятежным волнам стекались толпы салонных ценителей, впрочем надежно защищенных стенками траурно-мрачных ландо.
Созерцать неистовство морских валов, следы недавних кораблекрушений, увязшие в песке обломки, истрепанные снасти, снесенные бакены и обрывки сетей — все это стало любимым занятием богатых людей, ибо давало им возможность испытывать сильные ощущения по дешевке.
Начался строительный бум, на месте хижин выросли причудливые виллы с садами и парками, где природу подпускали на близкое расстояние, но обносили крепкой оградой. Появились широкие тенистые бульвары, фешенебельные клубы, роскошные кафе, где не было отбоя от посетителей.
Вилла «Беллосгуардо» — одна из первых построек на побережье между Специей и Портовенере и, бесспорно, одна из самых защищенных — от нескромных взглядов и от капризов погоды. Сюда и направляются супруги Конти, неожиданно приглашенные на обед к Де Витису.
За недолгий путь от пансиона до прокурорской виллы Луиза уже в который раз разглядывает противные пятна на своих руках. Кажется, они уже чуть-чуть побледнели, а сейчас под золотистым слоем крем-пудры едва различимы. Надо почаще загорать.
Машина медленно, рывками выбирается из сутолоки городских магистралей. Время аперитива, первое воскресенье июля, город буквально осадили туристы, экскурсанты, семьи, подыскивающие себе жилье на лето. Нескончаемые вереницы машин, вывески баров и ресторанов. Улицы безнадежно забиты транспортом, и Луиза все сильнее нервничает. Еще раз изучив пятна на руках, она не выдерживает:
— Очень нужно было тебе соглашаться!
Франко Конти слегка удивлен. Он не ожидал столь внезапной атаки. Но он устал от долгого изматывающего молчания Луизы и даже рад, что угрюмая завеса между ними раздвинулась, пусть для малоприятного разговора. Поэтому он охотно ей отвечает, стараясь, чтобы разговор не оборвался. Возможно, выяснятся какие-нибудь интересующие его детали.
-,А что я должен был сделать? Отказаться?
— Ну, конечно, нет. Разве можно отказать такому симпатяге?
— Перестань! Думаешь, мне его легко выносить? — Очевидно, тебе мало его на работе, раз ты еще домой к нему собрался!
— Оставь, пожалуйста. Неужели ты не понимаешь, что сказать «нет» мне было еще мучительнее.
— А ведь именно он, может быть, и запихнул тебя сюда.
— Он или другой…
На сей раз Конти не смог удержаться от прозрачного намека. Но жена явно делает вид, что ничего не поняла. Не такая она дура, чтобы выдать себя, и разговор опять сникает, и наступает молчание, еще более гнетущее и мучительное. Если все обстоит так, как он предполагает, надо отдать ей должное: актриса она замечательная.
Вырулив с проспекта Кавура, машина пересекает бульвар Гарибальди и сворачивает на дорогу к Портовенере. Сейчас она едет вдоль мощной стены, ограждающей Арсенал. Отсюда, впервые после приезда в Лигурию, супруги Конти видят весь залив Специя, от Леричи до острова Тино. Справа от них — Апуанские Альпы, чуть дальше — приветливая долина Грацие и вилла Де Витиса, один из первых домов в этом поселке всего в двух километрах от Портовенере. Место поражает красотой, особенно вид на мыс Кастанья, вокруг которого море расстилается словно лазурный без единой складки плащ.
Машина миновала Поджетто делле Джинестре. Конти включил указатель поворота и въехал на посыпанную гравием аллею, уверенно обогнув высокую узорную решетку виллы. После стольких лет он ни секунды не колебался, выбирая нужное направление, а Луиза не удивилась — память у него прекрасная. Плотный слой гравия хрустит под колесами, камешки отскакивают в стороны, и вот наконец показывается фасад виллы с претензией на модерн. Низкое длинное здание теряется в зелени, окружающей его и сжимающей в своих объятиях, от этого оно становится каким-то извилистым, закрученным, кажется, что внутри сплошной лабиринт потайных ходов. В самом центре, венчая пять ступенек крыльца, на ослепительно-белой стене выделяется темное пятно: это сам Де Витис, сдержанно улыбаясь, показывает им, как развернуться, чтобы удобнее поставить машину. И когда гости выходят из машины, он с довольной ухмылкой бросает:
— Вижу, вы все прекрасно помните!
Смущенные супруги Конти, не глядя друг на друга, вслед за хозяином заходят в дом.
После короткой приветственной тирады Де Витис больше не возвращается к общим воспоминаниям. Он лишь выполняет обязанности хозяина дома и занимает гостей. Сейчас он остановился у низенького столика, уставленного хрустальными рюмками с темно-золотистой жидкостью и восхитительными серебряными безделушками, лишь затем, чтобы сообщить, какой эпохе, мастеру, стилю они принадлежат, и — обнаружить при этом неожиданно глубокие познания. Верно: обладать властью — значит доказывать свои права на нее. Но все это не более чем лирическое отступление, сейчас ему важно дознаться, почему Луиза сняла квартиру за стеной и посещает ее в одиночестве. Человек, подписавший договор о найме, назвался секретарем весьма важного лица, требующего строжайшей секретности, — по-видимому, тут кроется нечто серьезное. Он навел справки и убедился: речь идет не о Конти. Да и зачем бы ему это? Сам он сюда не заявляется, значит, только затем, чтобы жена могла позагорать, в костюме Евы? Кроме того, они же остановились в пансионе. Стало быть, надо искать кого-то другого.
А чтобы поиски были эффективными, надо внушить доверие окружающим. Поэтому он продолжает играть роль гида.
Франко Конти от любезностей и похвальбы Де Витиса становится невмоготу. Он повернулся спиной к хозяину дома и разглядывает великолепный «булы», одиноко красующийся у стены столовой. Вдруг собственное имя, произнесенное громко и четко, вызывает его из задумчивости.
— Извини, что не расслышал, я любовался твоим секретером…
— Нет, ради Бога, нет, это не секретер; перед тобой бюро работы Андре-Шарля Буля, он создал его в период своего наивысшего творческого расцвета. Поразительно самобытная вещь, правда? Идите, идите сюда.
И подводит обоих супругов к бюро, показывает его инкрустации и тонкость отделки, подбор ценных пород дерева и виртуозное сочетание различных материалов, поясняя технические детали и даже тонкости обработки древесины и кажется уже, будто двор Короля-Солнца во всем своем великолепии явился в необыкновенное жилище Де Витиса, а сам хозяин преобразился в могучего государя.
Это архитектура в полном смысле слова, ничем не уступающая самым знаменитым произведениям искусства: капелле Скровеньи, Сикстинской капелле, картине Леонардо «Битва при Ангьяри». Де Витис не скупится на смелые сравнения и гиперболы, он увлекает Луизу в свой кабинет, чтобы показать ей примеры из энциклопедии антиквариата в двадцати четырех томах. И Луиза покорно идет за ним, неся свое пышное тело на двенадцатисантиметровых каблуках.
На какое-то время Франко Конти остается один.
Он слышит, как они переговариваются, достают с полки книги, что-то двигают; наконец глухой удар о стол возвещает, что Де Витис нашел нужный том. Чтобы занять себя чем-то, заглушить тягостное чувство поражения и безысходности, Конти тихонько проводит рукой по инкрустациям на средней панели распахнутого бюро. Он трогает резной орнамент и закругленные углы; наконец, пораженный бесстыдной позой Венеры, которая разлеглась на дверце, кончиками пальцев касается ее пышного, шелковистого тела: раз, другой… и вдруг указательный палец натыкается на какую-то выпуклость, фигурка словно бы подается, отходит в сторону.
Ну вот, думает он в испуге, не хватало еще испортить его бюро; он изо всех сил нажимает на капризную деталь, пытаясь вернуть ее на место, но она остается неподвижной.
Взволнованный Конти все еще придерживает пальцем выпуклость на дверце, надеясь, что ничего не случится, если он ее отпустит, как вдруг кто-то, стоящий за спиной, кладет на его дрожащую руку свою, крепкую и решительную, и, нажав на вялый палец, не вдавливает, а приподымает непокорную завитушку: внезапно раздается легкий сухой щелчок, и в проеме крохотной потайной дверцы открывается черная дыра.
