мире, где надежнее не снимать защитного панциря.
Я мягкотелость больше проявлять не собиралась. Еще не хватало – раз существуют на свете особы вроде Джессики Френч, которые в лицо улыбаются, а за спиной обманывают. Как бы сильно я ни ненавидела Мэтта, их я ненавидела еще больше. Все они одним миром мазаны, и все против меня.
Поэтому я предпочитала укреплять панцирь. Я копировала стиль девушек из нашего общежития – девушек более красивых и модных, чем я: Джеммы, ходившей в драных джинсах и фланелевых рубахах оверсайз, Клары, носившей мини-юбки и колготки, и даже лаборантки Дон, чьи кудрявые, без намека на завивку, золотисто-каштановые волосы струились по спине сияющим водопадом.
Каждый день перед занятиями я старательно разглаживала утюжком волосы и размалевывала лицо всевозможными средствами из арсенала Бобби Браун. Меня бесило, как сидит на мне одежда, – все нарочито в облипочку. Каждое зеркало преумножало мои изъяны.
Но я смогу от них избавиться. Я актриса и приехала в Уэслиан учиться. Я достаточно хороша собой, если правильно краситься, и достаточно стройна, если правильно питаться, – но недостаточно, чтобы рвануть в Голливуд, жить в машине и между кастингами сушить волосы под сушилками для рук в фаст-фудных забегаловках. Мне нужно по-настоящему освоить актерское ремесло.
Когда на почту пришло извещение о зачислении в Уэслиан, я сделала вид, что потрясена. На самом деле я ничуть не удивилась, но чувствовала, что должна изобразить удивление, хотя сама не понимала почему. Пройдет много лет, прежде чем я пойму, что девушкам не положено иметь честолюбия, – можно только брать его иногда напрокат, чтобы, не дай бог, никого не обидеть.
Я была уверена, что буду играть в колледже, пока не попала в Уэслиан и не встретила Дору из другого баттсовского корпуса, которая уже выступала на Бродвее, и Сиенну с нашего этажа, которая летом сняла пилотный выпуск телевизионного шоу. Тут я ясно поняла, с чем мне предстоит столкнуться. Я рассчитывала получить роль в одной из осенних постановок театрального отделения. Но страх неудачи, вдруг превратившийся в жгучую уверенность, заставил меня пропустить прослушивания. Я сказала себе, что обязательно попробую в следующем семестре. К тому времени я освоюсь со здешней конкуренцией, и мне уже ничего не будет страшно.
Я не знала, насколько окажусь права.
Флора хотела стать психологом и работать с проблемными детьми. Она тут же взяла под покровительство всех остальных девушек на нашем этаже: раздавала тампоны и советы по поводу отношений с парнями, расклеивала на дверях разноцветные бумажки с накорябанными речевками: «Все в твоих силах! Ты великолепна!»
Мне она оказывала особое внимание: с сиропной улыбкой заплетала мне косы, расспрашивала о школе – впрочем, возможно, это был лишь повод взамен рассказать о себе. Она много говорила о Кевине, с которым познакомилась в фэйрфилдском клубе, где их отцы играли в гольф.
– Отношения на расстоянии – это тяжело, – откровенничала она. – Но у нас хватит терпения. Мы справимся.
– А почему ты тоже не подала документы в Дартмут? – поинтересовалась я однажды, когда мы ужинали в Моконе. – Ну просто – ты ведь так по нему скучаешь…
Отношения на расстоянии обречены – вот что я хотела сказать на самом деле. Они могут выжить только в том случае, если оба партнера не ревнивы. Флора, сколько бы ни твердила, что доверяет Кевину, ревновала будь здоров. А как еще объяснить эти вечерние звонки – а названивала она ему чаще, чем ходила по-большому, – да и сам рингтон? Она желала не упускать ничего в его жизни.
– А я не прошла, – отозвалась Флора. Впервые в жизни я услышала в ее голосе досаду. – Меня не взяли. Можно было поступить в университет Нью-Гэмпшир – тогда мы были бы поближе, – но Кевин сам сказал, что Уэслиан для меня предпочтительнее.
– Он исходит из твоих интересов.
– Угу. Он не уговаривал меня поступать в Нью-Гэмпшир.
И я поняла: ей хотелось, чтобы уговаривал.
Годы спустя я представляла себе, как старшеклассница Флора в форме частной школы, которая как влитая сидит на ее идеальной фигуре, валяется на огромной кровати в фэйрфилдском поместье, веером разложив рекламные проспекты разных университетов. Перед ней весь мир – только руку протяни, в самом буквальном смысле. Она смотрит на брошюру Уэслиана и откладывает ее в сторону. Как бы сложилась ее жизнь, если бы она действительно это сделала?..
Формально я познакомилась с чокнутой соседкой Лорен – второй девушкой, жившей в соседней комнате, – на посвяте в начале семестра. Она ходила на два курса, которые посещала и я: актерское мастерство и введение в драматургию. Вероятно, она, как и я, питала актерские мечты, но с ней я никогда и ни под каким видом не смогла бы соперничать – с выпускницей нью-йоркской школы Спенс, которая уже успела побарахтаться в модельном бизнесе и часть детства провела во Франции.
Звали ее Слоан Салливан, но она всем представлялась просто Салли. Ее родители, наверное, как посмотрели на ревущий розовый сверток, так сразу и поняли, что барышней она вырастет своеобразной. Меня вон нагрузили аж десятью слогами в общей сложности – Амброзия Франческа Веллингтон. Это имя даже сократить прилично невозможно, поэтому я стала Амб – жалкий обрубок, который большинство людей считают уменьшительным от Амбер. Я их почти и не поправляю.
У Салли была своя шайка-лейка. Она могла стать одной из баттерфилдских мажорок так же легко, как и хипстершей из УэстКо[2]: было в ней что-то не поддававшееся категоризации. Она кралась по коридорам Баттса в сетчатых колготках и доках, заявлялась на пары в трениках и мужской рубашке, курила косячки с демонстративной небрежностью и никогда не оставалась в одиночестве: и девчонки, и парни волочились за ней шлейфом.
Ей незачем было со мной заговаривать – ее харизма уже привлекла достаточно адептов. Но ей было скучно, а я искала внимания, и все это пересеклось на вечеринке в Николсон-холле, известном как Никс, через пару недель после начала семестра.
– Ну и угэшная туса! – сказала она, подгребая ко мне, Лорен и Флоре, которая в кои-то веки взяла отгул от вечернего созвона с Кевином и пошла с нами. – Мне всегда так быстро становится скучно! Пора оживить это болото.
– О боже, – Лорен покачала головой. – Только не это.
– А я не к тебе обращаюсь, – отбрила Салли. – Я обращаюсь к Амброзии из Пеннингтона. И к вам, девчонки, – она тормознула проходивших мимо Джемму и Клару. – Видите вон того парня? В кошмарных бежевых штанах? Это Дэйв – Любовь-Морковь. Самый пафосный говнюк в этой комнате – а это что-то да значит.
– Ты о Дэйве Холмане? – уточнила Клара. – Он со мной ходит на матстат.
– Все уши прожужжал о своей подружке из Калифорнийского
