— Итого, миллиард. — Лена озадаченно потерла переносицу. — Ну что ж, с вас и начнем, будущая миллиардерша. Ну и аппетиты у наших истцов! Это вам не Наткины страдания из-за двух миллионов, то ли взятых в кредит, то ли нет…
Ее вывел из размышлений деликатный кашель.
— Вы, Дима, как всегда, вовремя, — подняв глаза на вошедшего помощника, сказала Лена. — Вроде все материалы в полном комплекте?
— Да, Елена Владимировна, документы в порядке, — подтвердил Дима.
— Ну, вот и славно, поможем восстановить жилищно-коммунальную справедливость гражданам. Приглашайте истца и ответчика в зал, может быть, удастся примирить стороны.
Когда Лена вошла в зал, истица и ответчица уже были на месте.
— Прошу всех встать! — торжественно провозгласил Дима, исполняющий обязанности секретаря судебного заседания.
Истица и ответчица встали. Лена заняла судейское место, раскрыла дело.
— Прошу садиться, — сказала она. — Судебное заседание объявляется открытым. Рассматривается гражданское дело по иску Саранкиной к Игнатовой о возмещении материального вреда, причиненного заливом квартиры и порчей имущества, и компенсации морального вреда.
Пока Лена зачитывала суть дела и исковые требования, Саранкина с надменным видом рассматривала ногти. Симпатии у Лены она не вызывала.
— Саранкина, вы поддерживаете исковые требования? — обратилась к истице судья.
— Да, в полном объеме…
Она была немолода и некрасива, так, по крайней мере, показалось Кузнецовой. Следы многочисленных омолаживающих операций, подтяжек и уколов отнюдь не красили ее и без того неприятное лицо — перенакачанные силиконом губы, лишенные мимики ботоксные щеки и лоб…
Выпирающие от инъекций скулы и вывернутые чуть ли не наизнанку веки вкупе с ее непомерными финансовыми аппетитами вызывали в Лене чувство отвращения.
Но судья должен быть беспристрастным, и Лена постаралась подавить в себе острую неприязнь, представив Саранкину голодным, плачущим новорожденным ребенком, которому срочно нужно сменить памперс и сунуть соску.
Это был старый проверенный способ.
Воображаемый младенец из Саранкиной получился трогательный — с пухлыми щечками и большими голубыми глазами…
«Четыре качества принадлежат судье — учтиво слушать, тщательно внимать, размыслив мудро, беспристрастнейше решать!» Эту мудрость Сократа она как-то услышала от одного известного талантливого адвоката и в трудные минуты заученно повторяла ее про себя.
— Ответчик Игнатова, вы признаете исковые требования?
Она посмотрела на ответчицу — совсем молоденькую девчушку. Из материалов дела следовало, что Аня Игнатова, сирота из детдома, лишь год назад въехала в квартиру по соседству с Саранкиной, закрепленную за ней государством после смерти отца. И на тебе — уже трижды залила соседку. Да еще и на такую колоссальную сумму.
И вот стоит эта сиротинка, чуть старше ее Сашки!
Девушка посмотрела на нее испуганными, широко распахнутыми глазищами.
— Я не против… то есть возражений у меня нет…
— Вы уверены, Анна? Вам не требуется время, помощь защитника? Каких-либо дополнительных документов или свидетелей? — Лена почувствовала жалость к сироте, но тут же вспомнила свое заклинание и попыталась стать беспристрастной.
— Да, уверена. Ничего больше не надо, — замотала головой Анна.
— Прошу, истец, изложите суть предъявленных требований.
Саранкина живо подскочила, как будто детская игрушка «обезьянка на пружинке».
— Ваша честь! Эта мерзавка, ничтожество, детдомовка прокля…
Лена хлопнула папкой по столу.
— Истец! Остановитесь! Прекратите нарушать порядок судебного заседания!
Она сама не ожидала от себя такой реакции, но стерпеть откровенное хамство не смогла.
— Я?! Я со всем уважением к суду и вам, ваша честь! — обиженно взвизгнула истица.
Саранкина искренне не понимала, почему судья ее остановила. Она ведь еще и не приступила к перечислению всех мыслимых и немыслимых грехов этой новоиспеченной соседки-детдомовки.
— Давайте по существу — кто, что, когда, где. Понятно? Слушаю вас.
— Ладно… По существу. Эта мерз… ну в общем, Анька, в смысле Игнатова, как вселилась в наш дом, так от нее житья не стало! Чуть не каждый день гулянки, грохот, потопы! А у меня антикварная мебель, персидские ковры, ремонт дорогущий. Гади… в смысле аморальная личность! Вот! Перепортила все имущество! Требую материального и морального ущерба! — Саранкина поджала свои «силиконовые» губы и полоснула Игнатову ненавидящим взглядом.
— Все? Что-то добавить хотите? — Лена неустанно твердила про себя сократовскую формулу, но помогало это слабо. К раздражению, которое вызывала у нее наглая истица, добавилась злость.
— Я, кажется, ясно все изложила, а ругаться вы сами не велели. Все! — Истица вздернула подбородок. — Пусть платит… А если не может, так пусть выметается из квартиры! Суч… Ой, простите! — Саранкина демонстративно прикрыла рот пухлой рукой с безвкусными акриловыми ногтями.
Почему этой тетке так хочется уничтожить эту девчонку? Ведь даже стажеру ясно, что силы неравноценные, все доказательства подобраны умело и жестко. И запредельная, фантастическая сумма в исковом заявлении проставлена с единственной целью — вынудить беззащитную девушку продать квартиру, чтобы возместить ущерб. А вернее, чтобы, даже лишившись всего своего нехитрого имущества, она еще и осталась должна.
Лене невольно вспомнилась Натка с ее «кредитом». Хоть бы Таганцев во всем разобрался…
А квартиру нынче отобрать и впрямь стало легко и просто. Слишком просто. Ох уж эти кредиты и ипотеки…
— Что скажете, ответчик? — обратилась Лена к Игнатовой.
— Я? Я ничего сказать не могу. Права тетка. Я во всем виновата. Ну, нет у меня таких денег. — Девушка замолчала и принялась разглядывать потолок.
— Ну, вот видите! Ничего нет, ничего не знаю, ничего не скажу! Платить кто будет? Нечем? Давай квартиру освобождай! Детдомовка подзаборн… извините. — Саранкина, уже не скрывая, торжествовала победу. — Ваша честь, у нее все одно за душой нет ни хр… в смысле, ни фига. Так вы уж сразу взыскание на квартиру наложите, чтоб время не терять.
Лена поморщилась от настырности и визгливости истицы, конечно, она требует невозможного, но раз ответчик не защищается и вины своей не отрицает, то здесь даже самый беспристрастный судья не в силах что-либо сделать.
Она задумчиво полистала бумаги.
Оставался последний шанс.
Скажем так — на грани фола…
И Лена пошла на неожиданную провокацию.
— Истец Саранкина, а почему вы все время про квартиру ответчицы напоминаете? Что она вам покоя не дает?
— А как же?! Я ей сколько раз говорила — отдай мне терраску, тебе-то что там делать? Подштанники сушить? Так даже их у тебя нет! Стоит, понимаете ли, у нее пустая лоджия-то. А мне в самый раз — объединить их. Я б и денег дала. А она — ни в какую! Вот теперь пусть отдает всю квартиру! А сама проваливает в свой приют! — на одном дыхании выпалила Саранкина.
— Секунду, истец. Вы сказали: объединить? — удивилась Лена.
— Ну да! Не разъединить же! — язвительно пискнула истица.
— А как это возможно? Два балкона один под другим. По лестнице, что ли?
— Какая лестница, ваша честь?! Мы с Анькой живем практически в одной квартире. Балкон, то есть лоджия длинная, общая, пополам поделенная. По стене меж квартирами. Вот так! — Она рассекла рукой воздух.
То ли от жары, то ли от нахлынувшего возмущения Лене вдруг стало трудно дышать. Она пыталась незаметно ослабить мантию на шее, но липучки предательски затрещали, нарушив напряженную тишину.
Переведя дух, Лена кивнула Анне, давая понять, что внимательно ее слушает.
— Все правильно, — тяжело вздохнула девушка. — Раньше это была вообще одна огромная квартира. Когда все было по-другому… — Она замялась, похоже, эти воспоминания даются ей с трудом. Но тут же резко продолжила: — Это папина квартира. Ее разделили после его смерти. Меня отправили в детдом, а половину за мной оставили.
— Подождите, ответчик! Почему разделили? А другая половина?
Лучше Лене не становилось. Душно и гадко.
А картина, кажется, стала вырисовываться совсем другая.
— Гражданка судья, я не хочу про это говорить! Эта… истица, она была женой отца моего. Она его и довела… И квартиру разделила. А меня выжила! Ну, в общем, не надо ничего выяснять. Эта квартира пусть ее будет. Я во всем виновата. Из-за меня и папа… — ответчица замолчала и уставилась в пол.
Лена хотела задать главный вопрос, но дверь тихонько открылась, и на пороге появилась сгорбленная старушка.
Лена посмотрела на Диму — он сосредоточенно записывал последние слова в протокол. К роли секретаря судебного заседания он всегда относился очень ответственно.
