На солонцеватой равнине волновалось, рыдало, билось в отчаянии и боли человеческое горе. Женщины цеплялись за мужей, вырывали из рук захватчиков своих детей. Дети тянулись к матерям, умоляли взять их с собой, вопили. Мужчины пытались порвать веревки и сыромятные ремни, напирали на татар и тут же откатывались назад под свирепыми ударами плетей, от которых лопалась кожа. Плач, крики, стоны, проклятья смешались с руганью и угрозами. Тревожно ржали испуганные кони.
Но худшее было еще впереди.
Когда мурза Али отделил свой ясырь, воины, тесня друг друга, начали выхватывать из рядов более сильных пленников и самых молодых пленниц. Началась такая свалка, что Али, подняв саблю, с криком бросился утихомиривать озверевших соплеменников.
– Остановитесь, дети шайтана! Закрой рот, Шариф, а не то я заткну его саблей! Всем достанется, шайтан бы вас забрал! – кричал он, бегая от группы к группе.
Его глаза дико блестели. Из-под рыжего малахая пылало гневом жирное, в черных оспинах лицо.
К воплям невольников добавилась ругань разбойников, готовых перегрызть друг другу горло.
– Отойди, мурза! Ты свое получил и не лезь к нам! – кричал великан Шариф, неся в охапке молоденькую русоволосую девочку, дико визжавшую и судорожно отбивавшуюся ногами. – Лучше отойди! Говорю по-хорошему!
Он бросил девчушку на землю, наступил на нее ногой и вытащил длинную кривую саблю, всем своим видом показывая мурзе, что готов отстаивать добычу силой.
Али остановился, убирая саблю.
– Тьфу, проклятые собаки! Чтоб вас шайтан забрал! Делите сами, хоть с ума посходите!..
Он повернулся и отошел к своей группе, не обращая внимания на гвалт и дикие вопли, раздававшиеся сзади.
А там разгорелся спор между двумя разбойниками из-за подростка, мальчика лет двенадцати. Они чуть было не разорвали его, таща в разные стороны. Мальчик кричал, упирался и, не имея сил освободиться, впился зубами в руку татарина. Тот взвыл от боли, затопал ногами, выронив свою ношу, схватил саблю и одним махом снес мальчику голову.
– Ха-ха-ха! Забирай его теперь себе! – крикнул убийца отскочившему в сторону сопернику.
Но тот только оскалил зубы в ухмылке, довольный тем, что мальчик никому не достался.
Не желая вмешиваться в распри своих людей, мурза вскочил на коня и приказал трогаться. Несколько его ближайших родственников, получив свою часть добычи, присоединились к нему.
Уменьшившийся почти наполовину чамбул быстро оставил берег озера и помчался сухой степью на юг, в сторону Кафы. Людоловы почувствовали себя здесь в безопасности, и пленников развязали. Куда убежишь? Вокруг – чужая земля, море!
Шли быстро. Останавливались только на ночлег да на обед. Татары ели сырую конину, нарезанную тонкими ломтиками и разопревшую под войлочным чепраком на спине коня. Ту же пищу бросали и пленным. Арсен сначала отворачивался от нее, но нестерпимый голод заставил есть. Закрыв глаза, грыз сырое, в красной пене мясо, запивал из канав, изредка встречавшихся на пути, горьковатой мутной водой.
Только на седьмой день пути с горы открылось бескрайнее море и показался большой город с высокими стройными башнями минаретов. Али остановил отряд, снял с шеи пештимал[22], разостлал его на земле, опустился на колени, – долго молился, благодаря Аллаха за счастливый поход на неверных.
Кафа встретила их шумом приморского рынка, запахом рыбы и жареной баранины.
Али погнал свой живой товар в караван-сарай. На следующий день бойкие горластые цирюльники-греки постригли и побрили мужчин, а слуги принесли на деревянных подносах вареную баранину, густо приправленную перцем. Теперь Али не скупился на еду: сытый, неизможденный раб ценился на рынке значительно дороже. Женщин он приберегал на будущее. Их еще нужно подкормить, принарядить, а некоторых и заново одеть, особенно пленниц Чернобая. Перед тем как вести на базар, цирюльники натрут их маслом и пахучими травами, подровняют брови, положат под глазами легкую голубоватую тень.
Али хорошо знал, как продавать товар для гаремов, и надеялся получить солидный барыш. Сегодня же вывел только мужчин и подростков.
Широкая базарная площадь на берегу залива была вся запружена народом. Шумная пестрая толпа прибрежных и степных татар, греков, турок, венецианцев, караимов, абхазцев бурлила, гоготала, куда-то спешила, что-то покупала и продавала.
Горный хребет защищал город от холодных северных ветров, и, несмотря на то, что стоял декабрь, здесь было тепло и тихо.
Вся левая сторона базара – невольничья. От города ее отделяла высокая каменная стена, выложенная из ноздреватого белого известняка. Вдоль стены в землю вбиты колья. К ним привязывали невольников.
Живого товара было немного, и довольный Али подметил, как за его обозом ринулась гурьба покупателей.
Расторопные слуги быстро попривязывали мужчин к столбам. Они старались: мурза пообещал каждому хороший бакшиш – вознаграждение.
Арсен стоял крайним. Его соседом слева оказался плотный бородатый мужик. Несмотря на зимнюю пору, он был до пояса голый и зябко кутался в сермягу, наброшенную на плечи. Из-под пшеничной копны взъерошенного чуба выглядывали огромные голубые глаза.
– Греемся, батько? – невесело спросил Арсен.
– Греемся, сынок, – усмехнулся бородач, сверкнув белыми крепкими зубами. – А с чего ты меня величаешь батькой? Разве я старше тебя?
– Да как тут узнаешь, – ответил казак. – У нас на Запорожье даже деды бреют бороды. А ты, я вижу, русак?.. Откуда, брат?
– Донской казак я. У нас борода – дело обычное.
– Тогда мы действительно братья. От Дона до Запорожья – рукой подать.
– Давно с Украины?
– Две недели. Все время были в дороге.
– Я тоже. В Кафу пригнали только вчера. А куда дальше погонят, кто знает… Видишь, эвон откормленный турок прется? Чего доброго, купит и загонит в Туретчину! А оттуда не то что убежать – даже и думать о доме нечего!.. Нет, лучше б сразу погибнуть, чем мучиться на их каторге гребцом или подыхать рабом на каменоломнях Египта!
– Не каркай, друже, не накликай беду, она сама нас найдет.
Дончак угрюмо улыбнулся.
– Э-э, видать, кто-то раньше накаркал. Какая еще беда может быть горше? – Он приподнял свои связанные руки. – Нет ничего хуже татарской или турецкой неволи!
– Всякая неволя одна другой злее, чтоб ее век не видать! – сказал Арсен и добавил: – Гляди, купец сюда направляется… Заприметил, старый коршун, где добычей пахнет!
К ним приближался богато одетый толстый турок в тюрбане. За ним степенно выступали два дюжих телохранителя.
Хозяин донского казака и мурза Али стали издали кланяться богатому покупателю, наперебой зазывать к себе.
– Ага, прошу сюда! – воскликнул Али. – У меня все невольники – как дубы! Каждый за двоих отработает! Отдам дешево! Вот пощупайте мускулы этого запорожца – они как из железа! Не обходи мой товар, высокочтимый ага, такого больше ни у кого в Кафе не найдешь!
– Посмотри, эфенди[23], на этого казака! – взывал сосед Али, указывая на полуголого дончака. Это дикий степной тур! Сила его неизмерима! Умеет ухаживать за лошадьми и домашней скотиной! На каторге будет грести за троих! Пожалеешь, если не купишь такого батыра!
Покупатель подошел к пленникам Али, начал ощупывать мускулы невольников, заглядывал в рот, будто коням. Телохранители отводили в сторону тех, кого облюбовал их хозяин. Яцька забрали тоже.
Турок остановился перед Арсеном, вытер роскошным шелковым платком жирный выбритый затылок. Ему было лет сорок, но чрезмерная полнота старила его. Он прищурил припухшие веки и положил тяжелую руку на плечо казака.
Арсен нетерпеливым движением сбросил ее, как что-то мерзкое.
Турок вспыхнул от гнева. Вытаращив мутные глаза, готовые выскочить из глазниц, он сжал кулак и изо всей силы ударил невольника в лицо.
Ярость затуманила разум Арсена. Вне себя от гнева рванулся вперед, даже веревки затрещали. Покупатель отшатнулся, вскрикнул, но было поздно. Могучий удар в левую скулу свалил его на землю. Тюрбан турка слетел с головы и упал в пыль.
