Рэнсом вздохнул и понял, что так просто его не отпустят.
Он надел свой единственный «светский» костюм; по счастливому совпадению, тот был черным, что оправдывало Рэнсома в глазах общественности. Новый граф вовсе не стремился носить траур по графу старому, однако, если он собирается покинуть здешнее общество как можно скорее, нужно стать как можно незаметнее. Прикинуться кем-то другим, а не Рэнсомом Сильверстайном, которого знали все капитаны и некоторые пираты нескольких морей. Очень хорошо знали.
Единственное, чем Рэнсом не смог поступиться, это треуголкой. Цилиндр он высокомерно презирал.
В таком виде, придав лицу приличествующее случаю невозмутимое выражение, Рэнсом и явился в дедов… вернее, уже не дедов, а свой особняк.
Там наблюдалась некоторая суета, сразу озадачившая Рэнсома. По случаю траура дом должен был бы укрыться вуалью горя, шторы требовалось закрывать, всем - неторопливо печалиться. Однако по холлу сновали слуги с тряпками в руках, щекастая горничная изо всех сил колотила палкой по бесценному гобелену, поднимая тучи пыли, а встреченная Рэнсомом экономка развела руками:
- Так мы давно этого хотели, милорд!
Вынырнувший из глубин особняка Уэстли пояснил, что политикой старого графа Сильверстайна было воздержание от каких-либо перемен в доме, включая генеральную уборку. Если бы не он, Харольд Уэстли, привыкший держать прислугу в ежовых рукавицах, особняк давно бы зарос по самую крышу паутиной и плесенью.
- Граф не устраивал приемов, - объяснил Уэстли, - и вел замкнутый образ жизни. Ему не требовалось много, однако штат слуг он не сокращал. Я его уговорил. Иначе тут все пришло бы в полнейшую негодность. А теперь, когда вы приехали…
- Мистер Уэстли, - Рэнсом, наступая на него, припер управляющего к перилам лестницы, - давайте поговорим откровенно.
- Давайте, - согласился тот, затравленно озираясь.
- Я не намерен становиться владельцем всего этого и управлять землями и имуществом. Я намерен все это продать. Если вымытый до блеска особняк будет продан выгоднее, чем грязный, - хорошо. Но не нужно совершать усилий, чтобы задержать меня здесь. Я занимаюсь совершенно другим и не стану менять свой образ жизни только потому, что получил наследство. Мой корабль стоит в порту, и команда ждет не дождется момента, когда мы снова выйдем в море. Известие о том, что дед при смерти, настигло меня, когда я собирался отплыть в Китай. Это путешествие было отложено, но не отменено. Вам все понятно?
- Да, - уныло кивнул мистер Уэстли. - Только, позвольте сказать, милорд…
- Слушаю. - Рэнсом отступил на шаг.
- Вы, я так понимаю, человек другого склада, нежели люди лондонского света. Что ж, может быть, оно и хорошо; однако делу не поспособствует. Во-первых, сознаюсь честно, меня волнует собственная судьба. Во-вторых, вам следовало бы пару раз появиться в обществе, чтобы свет увидел, у кого покупает все графское имущество. Вы ведь не желаете, чтобы пошли слухи, правда?
- Что за ерунда! - бросил Рэнсом, отворачиваясь.
- Прошу вас, удовлетворите мою просьбу. Вы все равно должны чем-то заниматься эти две недели.
- Не беспокойтесь, Уэстли, - сказал Рэнсом, направляясь в сторону кабинета, - я найду себе дело.
Сидя за дедовым столом, он некоторое время задумчиво обводил взглядом комнату, а затем взял лист гербовой бумаги, обмакнул перо в чернила и начал писать.
Рэнсом составил послание Квентину, своему доверенному лицу, а также еще одно письмо Колуму Струану - о возможной встрече. В письме Струану даже удалось сыронизировать, комически описав то, что теперь происходило. Подумать только! Сколько веселых часов они с Колумом провели в портовых кабачках или в обществе раскрепощенных вдовушек, и никогда Рэнсом не думал, что кто-либо потребует от него участия в светской жизни. Да еще в обществе, к которому он хоть и принадлежал по праву рождения, но отнюдь не по духу.
Александр воспитывал сына настоящим джентльменом. Вероника, хотя и не принадлежала к аристократии до брака с наследником графа, отличалась той внутренней утонченностью, что бывает присуща женщинам вне зависимости от сословий. И Рэнсом вырос таким, каким хотел видеть его отец, - воспитанным молодым человеком, свободным от скованности, которую диктует высшее общество. Конечно, в Глазго они входили в избранный круг. Конечно, ездили на светские рауты, у матери были подруги, отец водил знакомство со знатными людьми города… Но для Рэнсома все изменило море. Настоящая свобода была там, на покачивающейся палубе любимого корабля, а не в стенах шикарных домов. Ему казалось, что высший свет способен погубить его - своей безнадежностью, никчемностью, сплетнями. Рэнсом почти не встречал людей, принадлежавших к аристократии и занятых при этом чем-нибудь полезным, а не распиванием пятичасового чая из фарфоровых чашечек. Пара друзей отца были лишь исключением, подтверждающим правило.
И теперь, с этим неожиданным наследством… Конечно, мистер Уэстли страдает. Ему хочется поработать на нормального хозяина, а не на вздорного старика. Рэнсом искренне надеялся, что новый владелец имущества Сильверстайнов, кем бы он ни оказался, оценит вклад мистера Уэстли в дело и не даст пропасть деловому человеку.
Но заниматься всякой ерундой и посещать светские рауты… увольте.
Впрочем, встреча с тетушкой и кузеном слегка все изменила.
Тетя Лайза и кузен Роберт явились к двенадцати. В это время было принято подавать завтрак, и измаявшийся от голода Рэнсом мысленно проклинал светские обычаи, несомненно, придуманные ленивыми. Родственники оказались вовсе не такими, какими представлял их новоиспеченный граф.
Тетя, весьма пышная особа, обвешанная драгоценностями и сверкавшая, словно сельдь на солнце, была громогласна и улыбчива. Она вихрем влетела в гостиную, где поджидал родственников истомившийся Рэнсом, и, буквально выдернув его из кресла, заключила в душно пахнущие ландышами объятия.
- О, мой мальчик! - протрубила тетя Лайза ему в ухо; ее голос напоминал хриплый рык похмельного боцмана. - О, мой милый маленький мальчик, ну наконец-то, наконец-то мы встретились!
Рэнсом не был готов к столь бурным эмоциям и попытался осторожно вывернуться из объятий тети, однако та не желала отпускать.
- О, милый мой, какой же ты красивый! - она потискала его за щеки, словно младенца.
- Миледи, - холодно сказал Рэнсом, понимая, что этот спектакль нужно прекращать, - к чему это представление? Мой отец никогда не скрывался, и если бы вы пожелали, то всегда могли увидеться с ним в Глазго.
Он не испытывал никакого почтения к новоявленным родственникам и желал побыстрее закончить процедуру приема.
