Глава 5. Прошлое
Поезд убаюкивающее покачивал, качественный транс вызвал во мне сонливость. Я зазевал и, немного поворочавшись, уснул.
В квартире я находился один, в той, где я провел детство и юность, в той, которая называлась родным домом. За окнами было темно и не в одной из комнат не горел свет, лишь луна слабо освещала комнаты. Я стоял в спальне, дверь в зал была открыта. Я видел диван, на котором любил лежать отец, видел напротив стоящие кресла, посреди которых находился журнальный столик, вечно заваленный ворохом газет и журналов. Видел в углу стоящую тумбу с телевизором, видел всё то, что пропитано духом моего отца и матери, всё то, в чем хранилась и моя частичка, но уже давно забытая. Созерцая родные мне с детства вещи, я ощутил неописуемый восторг и внутреннюю целостность, которой мне так не хватало. Прошел в зал, сел в кресло, всматриваясь в каждую мелочь. Вот та медвежья шкура, лежащая у дивана, с угрожающе раскрытой пастью и пластиковыми глазами. Я часто валялся на ней, не давая читать отцу, он свешивал руку и, ухватив её, я кряхтя пытался стащить его, но мне никогда этого не удавалось, и, выбиваясь из сил, я валился на пол. Тяжело дыша, я просил отца поиграть в солдатиков, и под натиском моего нытья, он соглашался. Я радостно подскакивал и бежал за коробкой с солдатиками. Поделив зал на две части, мы расставляли сотни солдатиков, индейцев с томагавками и луками, рыцарей с обнаженными клинками, копейщиков, казаков на резвых конях, солдатиков второй мировой с автоматами и гранатами, снайперов и даже военных далекого будущего с лазерами. И под умиленные взгляды матери начинались наши баталии, которые всегда сопровождались полным разгромом армии отца.
В комнате мелькнула тень, испуганно я вскочил из кресла, на том месте, где я совсем недавно стоял, находился какой-то человек, присмотревшись, я не смог определить, мужчина это или женщина. Оно стояло не шевелясь, молча, не дыша. Я смотрел на него как завороженный, не моргая, пока оно не распалось на две равные части, трансформируясь в огромных, с ядовито желтыми глазами волков, что есть силы я рванул в кухню, чувствуя их дыхание за спиной, не задумываясь, прыгнул в закрытое окно, разбивая стекла. Неизвестно как я ухватился за ветви тополя и ломая их, оказался внизу совершенно невредимым, слетев с четвертого этажа. Подняв голову, я увидел две озлобленные головы, торчавшие из окна.
Я проснулся мокрый от пота, напуганный, сердце нещадно билось в груди. Юля мирно спала. Светало. Поезд мчался по бескрайним просторам Сибири, с каждой секундой приближая к далекому Абакану. За окном мелькали скинувшие листву березы, когда-то дававшие измученным каторжникам напиться в пути. Я видел староверов, бежавших из оставленной Наполеоном пылающей Москвы. Видел тысячи людей, чьи имена и лица мне не знакомы, и все они хотели укрыться в огромной, гостеприимной, принимающей всех, как родная мать, в нежной, теплой огромной Сибири. Теперь и я вслед за ними убегал гонимый, опостылевшей, серой, предсказуемой жизнью. Убегал оттуда, где я родился и вырос, бежал от того, что за тридцать лет мне так и не стало родным, бежал от тех, с кем ежедневно разлагался, бежал из коллективной могилы!
Осторожно, боясь нарушить сон Юли, я достал из сумки зубную щетку и пасту. Дверь шумно открылась, я взглянул на нее – спит. Лишь прикрыв её, я быстро зашагал в туалет. Свободно! Наспех почистил зубы и умылся. Юля встретила меня заспанным и от того особенно милым лицом.
– Доброе утро! – улыбаясь, сказал я.
– Доброе, там занято?
– Нет.
– Я пошла, – сказала она, взяв с собой косметическую сумочку салатового цвета. Дверь громко захлопнулась за ней. Я налил стакан сока, залпом осушил его, взял сигареты, пошел в тамбур. Прохладный воздух бодрящим потоком попадал в мои легкие, обогащая кровь кислородом. Прежде чем закурить, я наслаждался им, стоя у двери, навалившись на стенку. Я смотрел на дверь туалета, пуская дым, Юля еще была там.
Выкинув окурок, я пошел обратно, на пути мне встретилась выходящая из соседнего купе женщина, лет сорока пяти, в голубом халате, обтягивающим её тело, показывая невероятно тонкую талию, огромную грудь. Ботексным лицом она спросила:
– Молодой человек, вы из туалета?
– Нет, – ответил я.
Она улыбнулась и прошла мимо. Я зашел в купе, всё еще думая о ней, мое внимание занимал её взгляд, взгляд старой, измученной ****и, безуспешно пытающейся оставить свое прошлое и прожить жизнь заново. Я никогда и ничего не имел против таких женщин, более того они вызывали во мне уважение тем, что были честны, не боясь людских ярлыков. Но эта же в голубом халате была не из той честной породы, а напротив, из тех, чья жизнь и была сплошная ложь. Жизнь которая требует от лгуньи ежеминутного совершенствования актерского мастерства. Мне стало ее жаль, я подумал о актёрах театра, их герои умирают вместе с опустившимся занавесом, так и она прожив свою жизнь играя не проснется в конце, а просто исчезнет не оставив ничего, кроме навыков освоенных ею, которые так же для кого то станут гибелью.
Станиславский наверно похвалил бы ее своим «верю», но не жизнь.
Вошла Юля с серьезным и даже немного суровым выражением лица, но с сияющими глазами. За эти двое суток, я заметил в ней что-то неподдающееся классификации, чего не мог разглядеть раньше. Вероятно, сняв свой деловой костюм, она так же сняла панцирь, который служил её защитой в повседневной жизни.
– Что-то не так? – спросила она.
– Нет, всё так.
– А что ты тогда так смотришь на меня?
– Пытаюсь разглядеть, – отвечал я.
– Скоро третий год как ты разглядываешь и всё разглядеть не можешь?
– Всё то время, я видел тебя другой.
– И что же ты сейчас обнаружил? – она села напротив, смотря широко раскрытыми карими глазами.
– Не знаю, возможно это то, что невозможно передать словами, а возможно и то, чего я еще не познал или просто познать слаб. Но могу сказать одно, то, что есть в тебе, безусловно, заслуживает внимания и уважения.
– Коля, зачем ты мне это всё говоришь?
– Ты спросила, я ответил.
– Но ведь это не серьезно, ты просто шутишь.
– Юля, я всегда говорю серьезно, всегда, это значит всегда, точнее сказать, я говорю то, что чувствую и думаю. Я могу при этом смеяться, улыбаться, плакать и рыдать, но это не означает, что я не честен. Я не знаю многих истин и поэтому могу как и все заблуждаться, но не лгать.
– Я всегда считала тебя другим, конечно, не таким как все, но сейчас ты с каждым днем всё сильнее начинаешь удивлять меня, я даже скажу больше, ты пугаешь меня. Я беззащитна перед тобой, и я этого боюсь, – сказав это, она потупила взор и замолчала.
– Юля, а пойдем-ка пить кофе и позавтракаем, – сказал я, давая ей возможность ухватиться за моё предложение, вытащив себя из нахлынувших мыслей и чувств.
– Конечно, пойдем! – ухватилась она, взглянув на меня, как мне показалось не много влажными глазами.
Она накинула спортивную кофту и мы, не задерживаясь, отправились в вагон– ресторан.
Несколько столиков были заняты, за одним сидели всё те же молодые люди, которых мы встречали вчера, двое мужчин, порядком пьяные и мужчина с женщиной молча, не отрывая взгляд от блюда, поглощающие завтрак. Мы заняли столик, расположенный в углу, максимально удалившись от остальных посетителей. Заказали два кофе, два салата, она «Цезарь», я «Гранатовый браслет» и порцию омлета. Мы молчали, она не отрывала взгляда от TV, а я мастерил кораблик из салфетки. Принесли заказ.
– Приятного аппетита, – сказал я.
– Спасибо, тебе тоже, – не встречаясь со мной взглядом, ответила она. Ели молча, о еде я не думал, не чувствовал вкуса, словно пластмасс, она погружалась в меня. Я думал о ней, о том, что её так беспокоит. Покончив с салатом, она заявила, шокировав меня:
– Я хочу напиться!
– Зачем это? – задал я глупый вопрос.
– Просто хочу и всё! – ответила она, посмотрев глазами наполненными решимостью, будто она отважилась на что-то крайне экстремальное.
– Самая честная мотивация. У меня такой нет, но я последую твоему примеру.
– Спасибо, я пьяная как дура, – наконец улыбнулась она.
– Ничего, я и трезвый не умен, так что мы поладим. Что пить будем?
– Коньяк, – ответила она.
– Юля, мне кажется, нужно идти в купе.
– Конечно, – согласилась она.
Я купил бутылку «Remi Martin», плитку шоколада и несколько лимонов, которые любезно нарезала официант, сложив их на пластиковое блюдце.
– За что пьем? – спросил я, наполняя рюмки.
– Давай без тоста, – грустно ответила она.
– Давай, – согласился я.
Юля одним махом опустошила рюмку, продемонстрировав серьезность своего намерения напиться. Я выпил следом.
– Знаешь, Коля, – начала она говорить, пристально взглянув, – сегодня ты говорил как Андрей: «Давай еще выпьем».
