Так и не придя ни к какому решению, я зашла в книжный и застыла у вертушки с путеводителями, беспомощно оглядываясь по сторонам. Фанаты-книголюбы, ошалевшие от вида окружающих их сокровищ, то и дело толкали меня плечами и извинялись. Пришедшие за подарками, учебниками или однодневной макулатурой пихали меня локтями и смотрели так, словно я наступила им на ногу. Продавцы, деловито снующие по залу, холодно просили посторониться. Все это мало меня трогало, потому что мысли мои были заняты другим.
И в этот момент я увидела его — человека в черной куртке, о котором говорил Умник.
Коротко стриженные светлые волосы, длинные тонкие бачки, рыжеватые усы, бородка-эспаньолка, воспаленные темно-серые глаза. Взгляд какой-то затравленный.
Размышлять времени больше не было. Я ринулась к нему, схватила его за рукав и, не дав опомниться, потащила в укромный угол за книжными стеллажами.
— Кто вы? — испуганно спросил он с еле заметным акцентом. — Что вам нужно?
— Некогда! — цыкнула на него я. — Вас хотят убить! Вам надо выбираться отсюда!
— О господи! — прошептал он, бледнея. — Я идиот! Я не спросил про пароль, когда звонил!
— Поздно себя ругать! Оба выхода перекрыты. Они знают вас в лицо и знают, что вы здесь! — шептала я.
И вдруг неожиданная идея прибыла на место назначения, озарив мою голову светом.
— Вам нужно быстро изменить внешность, — решительно сказала я.
— Как?
— А это уже моя забота, — отрезала я и полезла в рюкзак.
Видимо, под влиянием опасности, нависшей над моим подопечным, мне удалось сконцентрироваться, и поиски нужных предметов в моем необъятном рюкзаке заняли считанные секунды.
— Вот, — сказала я, извлекая наружу флакончик жидкого мыла и лезвие «Жиллетт». — Сейчас я сбрею вам усы, бороду и бачки. Учтите, будет больно — станка у меня нет.
— Вас сам бог ко мне послал, — с чувством произнес мой новый знакомый.
Никак не отреагировав на столь лестное замечание, я намылила правую сторону его лица и, сунув флакон ему в руки, принялась сбривать правый бакенбард.
Я ухитрилась порезать его всего разок, да и то не сильно, что в данных обстоятельствах было фактом из ряда вон выходящим. Он морщился, но терпел. Когда остатки мыльной пены были стерты салфеткой, пропитанной в дезинфекционных целях моими духами (черт побери, чего не сделаешь ради блага ближнего!), я скомандовала:
— А теперь вам нужно избавиться от куртки.
— Она двухсторонняя. Я могу вывернуть ее наизнанку.
Изнанка черной куртки оказалась ядовито-канареечного цвета, что вызвало мое горячее одобрение. Этот цвет настолько режет глаз, что рассматривать лицо обладателя куртки ни у кого не возникнет желания. Напоследок меня посетила совершенно блестящая идея. Сложив в несколько раз чистую салфетку, я положила ее на правый глаз объекта моей заботы и закрепила пластырем, а его левую руку подвесила на груди при помощи его же собственного кашне. Получившееся чучело — жертва аварии в жуткого вида курточке — очень мало напоминало исходный материал.
— А теперь идите. И постарайтесь поскорее скрыться. Только не сворачивайте в переулок возле магазина, там могут быть те, кто узнает вас даже в таком виде.
Он кивнул, прошептал: «Да благословит вас господь», — я в изумлении вскинула брови — сделал шаг прочь… И вернулся.
— Вы спасли мне жизнь… — («Пока еще нет», — подумала я.) — В ваших руках жизни многих людей. Возьмите это.
Он сунул руку в нагрудный карман и достал оттуда небольшую книгу в коричневом, очевидно, кожаном переплете с металлическими уголками. Протянул ее мне:
— Держите. Спрячьте скорей.
Не слишком уверенная, что поступаю правильно, я послушалась.
— Как вас зовут?
— Марина.
— Марина, сохраните эту книгу. Она очень, очень ценная. Отдайте ее тому, кто скажет вам пароль.
Он наклонился к моему уху и прошептал:
— «Мы — те, кто шагает по лестнице Иакова».
— Но… Я даже не знаю… Даже не знаю, кто вы!
— Меня зовут Пауль, больше вам знать ни к чему… Знание умножает опасности. И умоляю, не говорите никому о книге…
Предпоследнее высказывание показалось мне спорным, но возразить я не успела — через мгновение мой странный собеседник уже смешался с толпой. Потом я увидела, как он вынырнул из толпы и направился к выходу. Немного помедлив, я осторожно последовала за ним.
Маскарад удался на славу. Тип в замшевой куртке даже не среагировал на свою жертву, проскользнувшую буквально в одном шаге от него. Я почувствовала, что прямо-таки горжусь собой, и едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Но от чего я не смогла удержаться, так это от соблазна поразвлечься напоследок.
— Простите, — обратилась я к типу, напряженно смотревшему куда-то поверх моей головы. «Аккуратно»! Да у него на лбу написано, что он следит за кем-то. — Не подскажете, который час?
— У меня нет часов, — буркнул он в ответ. На большее у него не хватило фантазии. А часы, между прочим, довольно заметно выглядывали из-под рукава замшевой куртки. Чем я и не преминула воспользоваться.
— Да вот же они, у вас на руке! Тип злобно зыркнул в мою сторону:
— Вали отсюда, понятно!
— Хам! — громко возмутилась я и, дернув плечами, пошла прочь, бросив на прощание: — У вас шнурок развязался!
— Дура! — яростно прошипел тип.
Я не удержалась и язвительно хихикнула.
О книге я вспомнила только в метро. Так как мой странный знакомый не сказал, что читать ее нельзя, я с чистой совестью достала ее из рюкзака. Тисненая кожа переплета хранила слабые следы позолоты. Открыв книгу, я сразу оказалась на первой странице. Титульного листа в книге не было, так что ни названия, ни автора, ни года издания узнать было невозможно. На всякий случай я заглянула в самый конец, но это не пролило свет на происхождение книги. Одно было очевидно: переплет новее, чем его содержимое — страницы пожелтели от времени, на них виднелись какие-то разводы, а края носили явные следы огня. Текст начинался причудливой буквицей, а крупный шрифт, которым была набрана книга, показался мне очень необычным, но текст читался легко.
«В начале было Слово, и Слово было от Бога, и Слово было Бог. И того ради не говори Слово впустую, ибо не знаешь, чем Слово твое обернется, когда не знаешь, зачем его вымолвил.
Слова же сей Книги горят, будто угли раскаленные, ибо дают они великую Власть. Имущий же Власть сию может воспарить до небес, а может упасть в геенну огненную, где стон, и вопль, и скрежет зубовный. Ибо тот, кто не видит различья между Добром и Злом, слепец без поводыря, бредущий на ощупь, и нет для него ни верха, ни низа, ни Неба, ни Ада, в кромешной тьме ослепления его.
Добро же и Зло суть Материя и Дух, коих борьба не нами начата, не нами и закончена будет. Истина же сжигает уста, словно молния небесная, и не всякому дано ее вымолвить.
А мне, рабу Божию Иоакиму, в Пустыне Ливийской открыто было и явлено то, о чем поведал в своих писаниях Патмосский Старец.
Семь дней и семь ночей скитался я среди песков, и на седьмую ночь увидел я ступени громадные, и страшно мне стало в месте сем. И увидел я, как спускается некто вниз, и упал на колени. И явился мне грозный и светлый муж, головой уходящий в небо, и лицо его было как солнце, и над головой его радуга, и в руке его была книга открытая. И когда отверз он уста, семь громов проговорили голосами своими. И, услышав те семь громов, исполнился я ужаса, ибо муж тот был Седьмой Ангел.
И раскрыл он книгу предо мной, и ослеп я от света Слов ее. И открылись мне Тайны, коим нет названия в людском языке, и дрожал я, и плакал, как дитя.
Велено мне было составить Книгу сию, и хранить ее в Тайне, ибо любопытны дети Адама и беспечны, как прародительница их, и легко поддаются наущению диавольскому».
Странная книга. Очень странная. Интересно, в чем заключается ее ценность и почему в моих руках, как сказал этот Пауль, жизнь многих людей? И самое-то главное, как меня найдут те, кому я должна отдать эту книгу? Поиски ответа на эти вопросы я решила отложить на потом.
Поднявшись по эскалатору, я вышла из метро.
Весна встречала меня воробьиным щебетом, легкомысленным солнцем, и в воздухе была разлита сплошная несерьезность. А я шла на работу. Но мысли мои вращались не вокруг трудовых подвигов и свершений, а вокруг начальника, причем касались не карьеры, а исключительно сердечных хлопот, которые, как известно, даже не будучи приятными, придают жизни женщины интерес и наполненность.
Но начальства на месте не оказалось. Из коренных обитателей офиса на месте был лишь тот, кого мне меньше всего хотелось видеть. То есть Надя.
К счастью, сегодня она была настроена не так воинственно, как вчера. Печатная машинка, не слишком успешно служившая накануне орудием моего устрашения, стояла на столике в углу, а Надя сидела за компьютером, пристально изучая картинку на мониторе. Вид у нее был крайне занятой и деловитый.
