Мур спокойно ответил:
— Лизбет и ее бедняжки в безопасном месте. Узнав правду, она упала в обморок. А потом отправилась домой и попыталась содрать с себя кожу — потому что ты к ней прикасался. Что касается дочерей… Им придется перейти в другую школу и постараться забыть весь этот позор. Ты хоть когда-нибудь думал, как на них это скажется? Как можно быть таким чудовищем?
Мур холодно смотрел на меня, давая мне осмыслить эти слова. Моя Лизбет, моя обожаемая жена — она от меня отказалась? А Эйприл и Хлоя, что станет с ними? Я не хотел, чтобы выдвинутые против меня обвинения, даже самые смешные и нелепые, бросили на них тень.
— Не представляю, как тебе удалось устроить весь этот маскарад, Бейкер, но мы обязательно все выясним, — пообещал Мур. — Врачи подержат тебя еще ночку, чтобы привести в себя перед допросами. А потом мы отвезем тебя к себе, и, уж поверь, ты выложишь нам все, что тебе известно.
С этими словами Мур закурил одну из своих знаменитых сигар.
— А после допросов сам знаешь, что тебя ждет, — усмехнулся Макгилл. — Медленная смерть… очень медленная. Это может растянуться на годы.
Он сделал быстрый взмах, и его кулак обрушился на мое лицо. Мне показалось, что у меня раскалывается череп.
— Это тебе для начала! — прорычал он. — Потом добавим еще. Можешь не сомневаться. Мне не терпится переломать все кости в твоем теле.
Они развернулись и вышли из палаты, оставив меня корчиться от боли. Мне доводилось видеть, как элиты допрашивают людей и что потом остается от узников: комки кричащей и стонущей плоти. Но то, о чем говорил Макгилл, было намного хуже. Медленная смерть, особая техника допросов, которую люди придумали во время своих жестоких террористических войн, а элиты потом развили и усовершенствовали…
Я услышал, как за дверью Мур рявкнул на одного из младших агентов:
— Никаких ошибок! Не спускать с него глаз — пусть он человек, но хитрый и изворотливый ублюдок. Помните, что его тело напичкано усилителями. Видимо, поэтому ему удавалось так долго водить нас за нос.
Голова у меня разламывалась от вопросов. Я не мог быть человеком — то, что я делал, было под силу только элитам. И усилители тут ни при чем. В конце концов, если бы люди были способны на то же, что лучшие из элитов, то… почему ничего подобного не происходило раньше? Взять хотя бы то, как быстро восстанавливалось мое тело: разве это ничего не доказывает? Боль пронизывала меня с ног до головы, в том числе в таких местах, о которых я даже не подозревал, но при этом все прекрасно работало, включая мои эндокринные железы. Я чувствовал себя как бурная река, переполненная вешними водами.
Но я отмел эти мысли и затолкал их подальше в глубину сознания. Сейчас было важно только одно — выбраться отсюда. Только как это сделать? В Агентстве меня считали предателем.
Я проверил державшие меня путы. На мне была прошитая металлом смирительная рубашка, плотно стиснувшая всю верхнюю часть тела и крепко прижимавшая руки к груди. Толстые скобы на запястьях и лодыжках приковывали меня к железной койке. Они выглядели слишком прочными даже для меня… а ведь я был самым сильным человеком на свете, верно?
Верно.
Глава 23
Это была самая лучшая больница на земле. А я еще давно усвоил от мамы и папы одну простую истину: в большой силе кроется большая слабость.
Только как мне это использовать? Отсюда должен быть какой-то выход. Но какой? Что я могу сделать?
В большой силе большая слабость, повторял я про себя снова и снова.
Немного позже в тот же вечер датчики на моем кардиомониторе издали тревожный писк. Ровная синусоида пульса на экране резко подскочила вверх.
Через секунду аппаратура снова резко пикнула, потом разразилась целой очередью панических гудков. График сердечного ритма на дисплее заплясал как бешеный.
В палату вошел охранник с каменным лицом. Ни намека на сочувствие.
— Что здесь происходит? — рявкнул он.
— Мое сердце, — простонал я. — Колотится как сумасшедшее. Кажется, вот-вот взорвется.
Бросив взгляд на монитор, охранник быстро обернулся и бросил напарнику:
— Зови сюда врачей! Срочно! У него сердечный приступ.
Вот в чем заключался мой единственный шанс. Я был нужен им живым, а не мертвым: они хотели выяснить, как это произошло… как я стал самим собой.
В большой силе большая слабость. Это лучшая больница в мире: они не дадут мне умереть.
Мой пульс достиг трехсот ударов в секунду, но я продолжал его учащать. Когда в комнату вбежали санитары, на мониторе были все триста пятьдесят.
Я страдальчески скривил лицо, изображая мучительный приступ, хотя боль была действительно ужасной.
— Не могу… дышать, — простонал я. — Словно слон на груди топчется… Помогите! Пожалуйста!
Глава 24
— Что тут происходит, черт возьми? — гаркнул вошедший доктор. — Вы же следили за ним с центрального пульта. Еще пять минут назад с этим скунсом все было в порядке.
— Откуда мне знать, — пробурчал другой врач. — Я не трачу время на медицину для скунсов. Надо снять с него смирительную рубашку. И отвезти в реанимацию. У него пульс триста шестьдесят!
— Даже не думайте, — вмешался один из охранников. — Нам приказано не выпускать Хэйза Бейкера из палаты. Ни при каких обстоятельствах. Только в мешке для трупов.
— Он вот-вот отдаст Богу душу. Какие вам еще обстоятельства? — возразил доктор. — Объясните это своему боссу — или вам придется объяснять, почему вы его убили. А теперь прочь с дороги. Он сейчас умрет!
Охранник неохотно отступил назад.
Через пару секунд пара мускулистых санитаров уже подвезли ко мне каталку, и меня стали отвязывать от койки.
Раньше я никогда не думал, что смогу причинить вред элиту. Но и элиты никогда не угрожали мне медленной смертью.
Я продолжал разыгрывать роль, но мои мускулы были напряжены и готовы к действию. Как только с меня сняли наручники и смирительную рубашку, я резко выпрямился на койке. Ближайший санитар получил мощный удар в нос — я почувствовал, как тот хрустнул у меня под кулаком. Парень с воем рухнул на пол. Второго я убрал быстрым тычком в шею — не хотел причинять ему сильную боль. Во время этой короткой схватки я старался прикрыться от охранников телами санитаров.
Врачи остолбенели от шока. Я оттолкнул их в сторону и бросился на охранников, которые уже схватились за оружие. К счастью, в палате было полно всякой аппаратуры, в том числе огромных мониторов на тяжелых стойках.
Рванувшись вперед, я оторвал от пола один из них и взмахнул им, как тяжелой палицей. Оба охранника свалились раньше, чем успели выхватить пистолеты и устроить мне «быструю смерть».
По всему зданию уже выли сирена и мигали лампы сигнализации. Я услышал гремевшие в коридоре шаги.
Схватив за шею одного из докторов — того, что не хотел тратить время на медицину для скунсов, — я выставил его перед собой как щит.
— Еще шаг, и я разорву его на части! — крикнул я подбежавшей охране. — Не сомневайтесь, мне это по силам. Я человек, помните?
Я начал пятиться в глубь коридора, в то место, где он делал поворот. Потом перехватил доктора поперек торса и со всех ног бросился бежать. Его тело у меня в руках превратилось в таран, которым я сметал все на своем пути.
Тележки и каталки полетели вверх тормашками, а медсестры с визгом бросились врассыпную, чтобы не попасться мне под ноги.
Не выпуская из рук вопившего заложника, я сломя голову слетел по эскалатору на первый этаж. Спустя несколько секунд я ворвался на кухню больничного кафе, где кучка бледных роботов сновала между металлическими агрегатами, штампуя какую-то малокалорийную и малосъедобную стряпню.
Пробегая кухню, я швырнул доктора в мусорный бак. Тот шлепнулся в кучу очистков, дико вытаращив на меня глаза.
— Будешь знать, как называть меня скунсом! — бросил я на ходу.
Потом я метнулся к отгрузочному люку и выскочил в переулок, где меня ждали ночь и свобода.
Что ж, подумал я, может, я и вправду скунс?
Глава 25
Чистый свежий воздух ночи наполнил мои легкие, а больничный пот на коже стал быстро высыхать. Адреналин заглушал боль, тело на бегу распрямлялось и становилось все легче и послушнее.
Через минуту я уже мчался по дороге на своей максимальной скорости, примерно пятьдесят миль в час.
Я должен был увидеть жену и дочек, крепко их обнять, сказать, как я их люблю, объяснить, что все эти россказни про меня — ложь и клевета. Или какое-то ужасное недоразумение, которое вскоре разъяснится.
