— Что за треклятый идиот звонит в эту треклятую дверь в это время треклятой ночи?
— Герр Нибельшпанг из Берлина, — правдиво ответил торговец бутылками. — Я приехал принять наследство с долгами моей покойной тети Леопольдины Шлюкебир.
— Убирайся к чертовой матери вслед за своей треклятой тетей! — прорычал голос с истинно немецкой любезностью.
Герр Нибельшпанг поспешно ушел и просидел до утра на скамье в парке, принадлежащем обители Сестер Господних. Он думал, что после смерти тети Леопольдины святое место будет наиболее подходящим.
Днем он, окоченевший от холода, пришел в контору адвоката и подписал заявление о том, что принимает наследство и долги тети. После этого ему объяснили, что все его наследство состоит из больших долгов. Он был разорен, и у него оставался только один выбор: армия, последнее прибежище злополучных неудачников. Он вступил в Сорок шестой пехотный полк в Ноймюнстере и отправился в чине унтер-фельдфебеля с этой превосходной частью во Францию. Господь хранил его. В первый же день он получил честную рану. Немецкая артиллерия стреляла с недолетом, уничтожила злосчастный Сорок шестой полк, и поскольку уцелело всего несколько человек, которым можно было дать Железные кресты, присланные из Десятого армейского корпуса, унтер-фельдфебель Нибельшпанг получил награду Когда он выписался из госпиталя, его отправили в Девятый армейский корпус связным. Вот тут-то и начались его беды.
Нибельшпангу дали мотоцикл БМВ с задней скоростью, горизонтальными клапанами, и он стал разъезжать с жизненно важными донесениями. Это было хорошо летом, но потом пришла зима со снегом, льдом и скользкими дорогами. Однажды унтер-фельдфебеля отправили с секретным заданием в Берлин. Ему дали красивый черный портфель с изображениями орлов, чтобы никто не сомневался в секретности его миссии. Но очень скоро он и его портфель привлекли внимание людей в черных костюмах. Добрые друзья советовали Нибельшпангу ехать через Штутгарт. У людей там в голове только машины «мерседес». Но этот dummkopf[25] на свое несчастье решил ехать через Гамбург. В Бремене шупо арестовали его на контрольно-пропускном пункте. Им потребовалось четыре дня, дабы выяснить, что им нужно правительственное разрешение на осмотр его портфеля. Вместо разрешения полицейские получили строгий приказ освободить связного с портфелем, и мой злополучный друг снова с треском понесся на мотоцикле с задней скоростью и горизонтальными клапанами по своей Via Dolorosa.
В Гамбурге он наткнулся на эсэсовскую дорожную заставу. То были мрачные типы из полка «Der Führer». Со «Дня пробуждения» в тридцать третьем году они считали Гамбург своей личной собственностью и поволокли Нибельшпанга в Лангехорнские казармы. Там его продержали всего три дня, и все это время эсэсовцы использовали его зад в качестве футбольного мяча.
Нибельшпанг, не медля, продолжил свое путешествие. В Траве на Любекском шоссе его избили полицейские безопасности за то, что тот недостаточно высоко вскинул руку в нацистском приветствии. Какими-то загадочными, запутанными объездными дорогами он наконец выехал на шоссе, ведущее в Халле, где появляться ему было совершенно незачем. Там он встретил бездомную проститутку и подвез ее. Она бежала от полицейских из отдела нравов, щипавших ее за изящный задик. Ему лучше было бы подумать о себе и бросить проститутку из Халле на милость этих греховодников. Перед самым Вильманштадтом, где высится Висельный холм, стояли местные полицейские, ожидая чьего-нибудь появления. «Halten sie sofort, oder ich schiesse!»[26] — закричал унтер-вахмистр, которого супруга держала под каблуком. Это был неприятный тип, которому французы отстрелили одно яйцо в битве на Сомме в шестнадцатом году. Нужно сказать, что звали этого унтер-вахмистра Мюллер-второй, потому что в участке был еще один унтер-вахмистр по фамилии Мюллер.
— Ты шпион! — заорал Мюллер-второй таким голосом, что с находящегося поблизости древнего Висельного дуба взлетели вороны и полетели в сторону Польши, возбужденно каркая, словно отрицая это обвинение. — Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя! От тебя не требуется делать заявления, но я советовал бы признаться сразу, предатель, schweinhund[27]! Ты не знаешь меня и пожалеешь, что мы встретились. Я унтер-вахмистр Герберт Карл Мюллер-второй из седьмого полицейского участка Халле. В свое время ловил еще не таких преступников, как ты: двух убийц, четверых воров, трех растратчиков и одного предателя. Все они лишились головы! — добавил он с обаятельной полицейской улыбкой.
— Герр унтер… — начал было мой друг.
— Молчать, пока тебе не велят говорить! — заорал унтер-вахмистр Мюллер-второй. — В Халле мы поддерживаем порядок. Имей это в виду. У тебя есть право отказаться сделать заявление, но лучше не пытайся воспользоваться этим правом, иначе пожалеешь, что родился на свет. Мы сделаем из тебя фарш и приготовим из него субботний ужин. Значит, признаешься, что ты советский шпион? Твоя гнусная рожа выдает тебя. Ты намерен причинить вред отечеству. Ты враг народа. Полицейские из седьмого участка, бейте этого негодяя!
Полицейские вытащили дубинки, и мой друг пребывал в блаженном бессознательном состоянии, когда его волокли в седьмой участок. Жандармский ротмистр Зауэрфлейш приехал в город и устроил Мюллеру-второму разнос после приятного разговора со штабом Третьего управления в Берлине.
После этого унтер-вахмистр Мюллер-второй и мой друг отправились в пивную «Продажный полицейский» на углу Эрикаштрассе и Германштрассе спокойно попить пива. На обратном пути они блаженно пели:
Господи, дай мне войтиВ небесного рая врата.Господи Боже, прости,Если я уже опоздал!
— Наше общество построено на наших ошибках, — икая, произнес унтер-вахмистр Мюллер-второй перед тем, как они уснули, крепко обнявшись.
— Зачем ты все это мне рассказываешь? — спокойно спрашивает обер-ефрейтор из люфтваффе.
— Чтобы подготовить тебя к пути в Берлин. Тебе придется пройти жуткие испытания в путешествии по нашему трехмерному национал-социалистическому государству.
— Протестую! — негодующе кричит Юлиус. — Это государственная измена, враждебная пропаганда!
— Что это еще за чучело? — удивленно спрашивает обер-ефрейтор из люфтваффе.
— В каждом хорошем цирке есть клоун, — улыбается Порта. — А у нас в пятой роте есть унтер-офицер Юлиус Хайде.
— Каких только помешанных типов не встретишь в армии, — вяло вздыхает обер-ефрейтор. — Кстати, добрался твой друг со своим срочным донесением до Берлина?
— Да, в конце концов добрался, — продолжает Порта, — но когда адъютант начальника штаба взглянул на дату, на лице его появилось странное выражение. Прибудь донесение вовремя, оно могло бы изменить историю мира. Моего друга арестовали и посадили в Гросс-Лихтерфельде. Видел бы ты перечень обвинений, которые ему предъявили! Мой друг понял, насколько проще и спокойнее торговать использованными бутылками, чем служить связным для немецкого генерального штаба. Военный прокурор тешился им три или четыре недели. Пришел плотник и снял с него мерку для гроба. Потом Девятый армейский корпус потребовал отправить его в Страсбург. Он долгое время числился у полиции вермахта в дезертирах, а тут, к их удивлению, оказался в тюрьме по решению Третьего управления Генерального штаба. Это им показалось несколько огорчительным. В Лейпциге мой друг встретил герра Люске, тот владел там подпольной бойней и пригласил его пообедать «нелегальной свининой с кислой капустой» и запить ее пивом. Когда они сидели за столом…
— Почему ты все еще здесь? — раздается гневный крик. — Я же приказал тебе отправляться к рейхсмаршалу! Ложись! Отжаться двадцать раз.
С невероятной медлительностью и полнейшим безразличием обер-ефрейтор опускается перед своим офицером и начинает отжиматься.
— Не сгибай так сильно руки в локтях, — шепчет Порта. — Будет легче.
— Встать, обер-ефрейтор, — хрипло кричит лейтенант, внезапно поняв, что лишь превращает себя в посмешище.
Обер-ефрейтор лежит несколько секунд, притворяясь, что потерял сознание. Это действует почти всегда. Отжимания в прусской армии запрещены. За годы они стали причиной разрывов множества кровеносных сосудов, и если подобная история дойдет до трибунала, то может иметь неприятные последствия.
— Твой офицер хочет, чтобы ты встал по стойке «смирно», — говорит с набитым зельцем ртом Порта.
Лейтенант, не подумав, подходит к нему.
— Ты! Обер-ефрейтор! Молчать! Разве не видишь, что обращаешься к офицеру люфтваффе?
— Никак нет. Сейчас я ничего не вижу. У меня закрыты глаза. По приказу моего командира полка, оберста[28] Хинки. Армейские наставления запрещают раздражать механика-водителя танка или поручать ему непроизводительную работу. Как только танк останавливается, механик-водитель должен отдыхать!
