Но мы знаем, что Христос проповедовал свою Благую весть не книжникам, а самым обычным людям. Да и в апостолы Он избрал отнюдь не философов и богословов, а простых галилейских рыбаков. Подавляющее большинство Церкви во все времена составлял малообразованный народ – крестьяне и ремесленники. И если вот уже два тысячелетия Царство Небесное наследуют неискушенные в богословии люди, возникает закономерный вопрос: а тогда что же это такое – догматика, откуда она взялась, для чего нужна и почему она такая сложная?
Когда кончаются фантазии
Не нужно удивляться тому, что в догматах трудно увидеть Бога, что в них нет ни капли поэзии и написаны они сухим языком логики, что при знакомстве с ними не загораются наши сердца любовью к Господу. Вопреки распространенному мнению, догматы вовсе не являются результатом творческих изысков христианского богословия. Православное богословие вообще не является творчеством в расхожем понимании этого слова, и вот почему.
На заре человеческой истории грехопадение отсекло людей от их Создателя, но воспоминание об утраченной полноте Богообщения все же теплилась у представителей всех народов Земли. Эта общая память человечества о Боге и стала основой богословского творчества в разных культурах. Люди всегда знали, что Бог есть, но более не знали о Нем ничего и лишь строили различные предположения. Можно было представить, например, что боги во множестве живут на Олимпе и шалят там, каждый на свой манер. Или философически порассуждать о том, что бог – трансцендентный абсолют. Можно было увидеть бога в крокодиле, бегемоте или в человеке с собачьей головой. Богами становились гром и молния, обожествлялись луна, созвездия, солнце… Отпадшее от Бога человечество придумывало себе богов, словно детдомовец, потерявшийся в раннем детстве, придумывает себе родителей. Он тоже абсолютно уверен, что отец у него есть, но только не знает – кто он. И тогда, в меру своих представлений об идеале, он начинает рассказывать приятелям, что его папа – знаменитый артист, крупный бизнесмен, боец «Альфы», или крутой бандит. До определенного момента он имеет полное право на такое творчество, потому что папа действительно может оказаться кем угодно. Но уж если отец отыскал потерявшегося сына, приехал его забрать, и при этом выяснилось, что он всего-навсего обыкновенный тракторист или скромный служащий в статистическом бюро, тогда – все! Тогда – стоп! Тут все фантазии кончаются. Ребенку уже не важно – «крутой» его папа, или – «ботаник». Важно, что он наконец пришел и что он тебя любит, остальное больше не имеет значения.
Богословское творчество могло существовать лишь до тех пор, пока Бог не открыл Себя людям. Но после Рождества Христова ситуация коренным образом изменилась: Бог вошел в земную историю, став именно – Человеком, а не слоноголовым монстром, крылатым змеем или пучком лучистой энергии. Никакие творческие эксперименты ничего уже не могли добавить к этому откровению и только уводили людей от Истины. После Боговоплощения человеку оставалось лишь привести в соответствие со своим понятийным аппаратом то знание Бога, которое он получил во Христе, Однако это оказалось гораздо более тяжелым и неблагодарным занятием, чем творчество. Ученые и художники исследуют и описывают мир, но как описать Того, Кто этот мир создал?
Сами богословы были очень невысокого мнения о результатах своего труда. Не потому, конечно, что работали недобросовестно. Просто они лучше, чем кто-либо другой, знали, что изобразить Бога в категориях человеческого разума невозможно в принципе. Нельзя дать определение Тому, Кто шире всяких пределов. Вот как говорил об этом свт. Григорий, которого Церковь почтительно именует Богословом с большой буквы: «Как никто и никогда не вдыхал в себя всего воздуха, так ни ум не вмещал совершенно, ни голос не обнимал Божией сущности. Напротив, к изображению Бога заимствуя некоторые черты из того, что окрест Бога, составляем мы какое-то неясное и слабое, по частям собранное из того и другого представление».
Догматы – это сухая статистика, своего рода – подведение итогов интеллектуальных усилий человечества в попытке осмыслить Божественное Откровение.
Знаменитый скульптор говорил: «Как я делаю статую? Очень просто: беру глыбу мрамора, и – отсекаю все лишнее». Создавая догматическое богословие, святые отцы использовали похожие методы: они отсекали от человеческих представлений о Боге все, что не относилось к Богу. Но, в отличие от скульптора, богословы никогда не дерзали даже предположить, будто, отринув все ложные мнения о Боге, они смогут Его изобразить или хотя бы увидеть.
Итак, догмат, безусловно – ограничение. Но ограничивает он не Бога, а пути человеческого разума в познании Бога. Когда человек поднимается в горы, он может попасть под обвал, неосторожно вызвать лавину, наконец, просто сорваться в расщелину на очередном повороте горной тропы. И ограничительный знак, предупреждающий об этой опасности, может спасти ему жизнь.
Наш разум, восходя к Богу, также должен знать допустимые пределы. Догматы и есть – такие ограничительные знаки для человеческого разума, предупреждающие, что тропа закончилась, пешего пути вверх больше нет, впереди – пропасть. Как писал К. С. Льюис, «… дальше можно только лететь».
Чем пахнет одуванчик?
Парадокс возникновения догматического богословия – в том, что Церковь не испытывала внутренней потребности в его создании. Имея живую связь с Богом в Таинствах и молитве, христиане не нуждались в точных рациональных формулировках сущности своей веры.
Здесь нет ничего необычного. В жизни много явлений, которые нельзя описать в категориях разума, но это нисколько не мешает нам пользоваться этими явлениями. Ну, как можно описать словами вкус абрикоса, например? Или запах одуванчика? Очевидно, что – никак. Но это вовсе не мешает нам с удовольствием есть абрикосы, нюхать одуванчики и радоваться таким простым вещам, не поддающимся рациональному осмыслению.
Бог для христиан – предельная Реальность, к которой они приобщаются в таинстве Евхаристии. И не догматические определения, а именно этот живой опыт общения с Богом, был основой и главным содержанием христианства во все времена.
Святые отцы прекрасно понимали, по слову святителя Григория Богослова, что наш ограниченный разум может составить лишь какое-то очень неясное и слабое, по частям собранное из одного и другого представление о Боге. Но, в таком случае, почему же богословы все-таки попытались выразить свое живое опытное знание сухим языком догматических формулировок? Этому была одна, но очень серьезная причина – ереси.
Что же такое ересь? Это ложное учение о Боге, проповедуемое от лица Церкви. Причем ложь в ереси, как правило, не является осознанной. Это, скорее – богословская ошибка, заблуждение. И догматы появлялись в Церкви именно как исправление ошибок, наделанных еретиками.
Таким образом, о неизреченных предметах веры первыми заговорили создатели ересей. Отцы Церкви просто вынуждены были давать им отпор на предложенном еретиками же языке античной философии.
Конец ознакомительного фрагмента.
