Отчего около литературы так много подлости? Отчего вся среда литературная исподволь становится такой подловатой? Литература разжигает самолюбия и обрастает внутри себя клубком завистей, страхов, обид, потому что нет ничего беспощадней творчества. Так беспощадно изничтожается бездарность явлением таланта, и это неравенство умственных и душевных способностей, возможностей, то есть творческое неравенство, единственно непоколебимо в природе, никакой силой не устранимо. Но молчать о холуях, замечания им вежливые делать, больше нет терпения. Да они и гораздо сильней и, подставь им другую щеку, даже не станут бить - схватят и выдерут с мясом.
По силе низости все превзошел, рекорд поставил этой "независимости" от таланта и совести, преждевременный мемуар Сергея Есина или даже почти отчет, репортаж с похорон поэта-фронтовика Юрия Левитанского. Кровососный этот панегирик самому себе ректор Литинститута начинает с рассуждения, каких он любит евреев - хороших, а каких не любит - плохих. Что пришло ему письмо гневное от студентов, где те делятся своей болью - как их на Ярославском совещании молодых писателей, бедных мальчиков и девочек, заманили пряником, а потом опутывали и стращали те самые евреи, чуть не склоняя в свою веру. И вот наш ректор, "его высокоблагородие", поучает, как плохих от хороших отличать! Читая этот опубликованный в "Независимой газете" бред, я не верил глазам своим - я участвовал в работе ярославского совещании, помощником на семинаре у Владимира Маканина вместе с Петром Алешковским. Из мастеров были - Киреев, Ким, Варфоломеев, Эбаноидзе, Кураев, Евгений и Валерий Поповы... И Есин не мог не знать, кто руководил семинарами. Допустить мысль, что эти писатели - собрались с целью заговора, ну это ведь паранойя. У простого большинства совещания сам этот вопрос - так, как у Есина - ни у кого за все три дня совещания не вставал. Никто там не думал, с кем он пьет, ест за одним столом, с кем дышит одним воздухом, хоть и собрались люди разных убеждений, из разных союзов и прочее, но и то главное - что люди, а не тупые скоты. Так откуда же взялась эта ложь в виде заговора и небывших гонений?
Нынешний ректор Литературного института - даже не средний, а ниже среднего беллетрист, и весь его авторитет как художника имеет власть разве до порожка Тверского бульвара, где некогда свободный критик, ставший вдруг придворным, величает своего благодетеля на ученом совете "писателем ХХI века". Корни ж грязной сплетни, что уши ослиные, вырастают из завистливой злобы самого этого "писателя ХХI века", который именно подлинным художникам, каждого-то давно зная в лицо, взялся мстить, пакостить, прячась, однако, за лживый донос горстки таких же убогих да обиженных, как он сам, студентов да еще-то студентов своих, по сути, в конце концов предавая, оставаясь чистеньким, хоть именно сам грязь эту про заговоры откопал да разбросал.
Письмо не было Есиным выдумано. Такое письмо имело место, было положено ему на стол, но это даже куда хуже, чем если б наш провокатор сам его сочинил. То есть уши ослиные торчат и из этого письма. Ну, вдумайтесь сами: студенты пишут своему ректору, хоть могут и не писать, а зайти к нему в кабинет. Они писали, сидя от нашего ректора, ну разве что этажом выше, в студенческой аудитории! А что это за ректор, который общается со своими студентами посредством писем, где они не иначе как доносят на других людей? И вот - сексотские извращения, какие, оказывается, заимели место в стенах Литинститута, стали душой куда большей провокации, литературным фактом, где порассуждав глубокомысленно о евреях, отмстив за одну свою неудачу, этот нехороший человек во весь опор бросается мстить за другую. Снизойдя до Левитанского, после одному ему понятной гнусной этнической экспертизы Есин начинает долгий графоманский рассказ, как он гордо и одиноко боролся у гроба Левитанского с биополем собравшейся там толпы и лично драматурга Эдлиса. Не приглашенный поучать молодых писателей, его теперь Эдлис злоковарно хотел лишить слова на похоронах! А чего стоит только описание, как наш гордый одинокий герой эдаким Аввакумом "бредет" из далекой дачи на похороны Юрия Левитанского в Москву - ранним мглистым, холодным утром, сквозь горы сугробов, когда еще не ходили электрички, сквозь холод и без завтрака, преодолевая сон и жажду, выполняя святой долг ректора и т.д и т.п. - а мог бы, мог бы поспать!
И туда, к гробу поэта, что притащил он в своей душе? Вот это тащил, что потом в мемуаре своем кучами поклал. И вот литературе нашей добавилось еще фактов. Еще один литератор облегчил душу. А что же м ы? А м ы были одурачены. Нас использовали, как ночной горшок. Ведь если печатают, то надо читать - и зловонный поток хлещет в души тех тысяч людей, кто читает потому, что верит еще в слово печатное. А литературу унавозили так, что скоро и будет один навоз. Брось семечко в эту жижу - только и чавкнет, а светлое да разумное не прорастет - сгниет.
МОЛОДИЛЬНЫЕ ЯБЛОЧКИ
Критик Владимир Бондаренко, эдаким злым красным перчиком покусал "на днях" современную литературу, от Буйды до Астафьева, что вся она, оказывается - "мешок нытья". Нет в ней героев! Нет как нет Пересветов, Ослябей, и даже - Япончиков, то бишь уголовников, воров в законе Иваньковых, которые не ноют, а действуют! О роли личности в истории была раньше главка в школьном учебнике обществоведения. Марксистский талмуд сдали в утиль, но вот и Владимиру Бондаренко вспомнилось, что общество осталось и личности не повымерли, да и клячу истории не загнали-таки. Но получилось у этого критика как всегда - народ, быдло, безмолвствует, писатели, такое ж быдло, хнычут, и некому Россию от Чубайса спасать!
Личность - это энергия, воля, рожденная к жизни и всячески стремящаяся обратить жизнь в ту же энергию и волю. Жизнь - это все, что не стало еще историей, подобно тому, как вибрирующий каждой ворсинкой живой планктон не сдох, не превратился в окаменелость. Из мертвых планктонов и водорослей образуются рифы. Из мертвых личностей и мертвящих социальных катастроф - как раз история. Из сегодняшней жизни возможно на завтрашний же день получить историю, если сотворить такое, отчего поумирают хоть несколько тысяч человек, а заодно с ними сгинут или, наоборот, возвысятся несколько то ли подчинившихся воле масс, то ли сумевших почуять эту волю ораторов-говорунов. Но то, что воля масс почти себя не являет как эдакую стихию, дубинушку и что именно в народе укоренился после всех катастроф уже страх сознательности и баррикад, усилило значение власти. Это вовсе не подразумевает, что сама власть в современной России сделалась мощью. Для того необходима сила, энергия тех, кто входит во власть. Сила же "значения власти" в том, что проявиться на пустынном нашем ландшафте может только ее воля, и никакая другая.
Новые люди и энергия нового опыта, что и было концом "советской истории" пошли во власть при Юрии Андропове. Сто пятьдесят сотрудников КГБ по его решению были направлены в аппарат МВД СССР. Новый опыт и энергия Афганистан. Люди, которых отсылали на погибель и в глушь империи, но которые на войне и достигали стремительно наград, званий, познавая такую свободу, что выковала в них уже жажду власти. Но идеологема противостояния нового и старого давным-давно перестала быть насущной. Произошла незаметная, но судьбоносная подмена. Вслед за людьми новыми явились из ниоткуда, будто черти из табакерки, люди молодые. Их энергия и воля - не из глубин жизни, а потусторонняя, из усердия и талантов, самолюбий и завистей, надежд и мечтаний. Просто "команда", а не братство, партия или класс. Это молодое, в отличие от нового, не борется со старым, а наследует его. Сущностным становится антагонизм нового и молодого - руцких и гайдаров, лебедей и чубайсов - мужей и отроков, а не отцов и детей. Нашумевшее обращение Ельцина об омоложении правительства обнаружило уже змеиный клубок этих страстей и подобно петровской табели о рангах открыло простор иерархический для тех, кто готов именно наследовать существующий "демократический порядок" и служить его интересам - воздвигать новую машину госуправления, вкапывать верстовые столбы капитализма в камаринскую грязь.
Читая и перечитывая "Преступление и наказание", то есть давно уже сжившись с этой книгой, я года как три назад сделал для себя невероятное открытие - просто-напросто осознал вдруг, что Родион Раскольников был недоучившийся студент, а мания у него наполеоновская была, старушку рубанул - так это, оказывается, морок юношеский. Чацкий у Грибоедова, Болконский у Толстого, Алеша Карамазов у того же Достоевского, Базаров у Тургенева, Печорин у Лермонтова, Рахметов у Чернышевского - все герои русской литературы, а подспудно-то и русской истории, были людьми чуть старше двадцати лет, а то и несовершеннолетние. Точно так и великая петровская реформа совершалась нервическим подростком, для которого только и продолжалась игра в барабаны да в солдат - что невозможно осознать без ужаса в душе, но знать необходимо именно без прикрас, во всей, так сказать, физиологической правде.
