Галиал. А Иудея? Она вцепилась в наши ноги и не пускает нас дальше. Мы как волна моря, разбившаяся у скалы! Мы как луч солнца, встретивший каменную стену. А Иудея?
Ахимелек. Они покорны и платят дань исправно. Ты говорил.
Галиал. Это покорность зыбучего песка, который втягивает и душит, расступаясь. Опасайся их, царевич, это страшный народ! Мрачный, он гасит нашу радость; лукавый, он гнется и расступается, подобно тростнику, но не хранит путей пришельца и забывает его законы. Мы стоим неподвижно! Сотни лет, как слепые рабы безжалостной судьбы, мы косим все один и тот же скудный луг. Народ мятежный, лживые дети!
Ахимелек. Это правда. Говорят, что они все волхвы.
Галиал. Им ведомы тайны злых очарований. Ты заметил, что наши великие боги бессильны в этой стране рабов и грязных нищих?
Ахимелек. Разве? (Со страхом.) Я этого не знал, ты никогда не говорил. Это правда, Далила?
Молчание.
Адорам (с усмешкой). Наши боги!.. А тебе не кажется, Галиал, что и наших великих богов мы где-то украли по дороге и они любят больше своих прежних владельцев, чем нас?
Ахимелек (с гневом и страхом). Не смей так говорить! Ты ни во что не веришь, Адорам! Пойди со мною в храм Дагона, и ты увидишь много иудеев, которые толпятся у жертвенника со своими козлятами и голубями. Дагон велик!
Адорам. Но Галиал боится не Дагона… Но я согласен с вами: нам надо уходить отсюда, здесь невыносимо. Здесь наш смех глохнет, как в подземелье. Здесь нельзя взглянуть на красотку, чтобы кто-нибудь тотчас же не проклял тебя! Попробуем Египет.
Ахимелек. Самсон тоже волхв?
Галиал. Да. Великий волхв. Они зовут его пророком. Его силой мы сокрушим их силу.
Ахимелек. А он не убьет нас?
Галиал. Мы его купим.
Ахимелек. Разве он такой плохой? Он был царем.
Галиал. Он любит золото, вино и… (Быстро взглядывает на Далилу.) Он ненавидит Иудею, которая прокляла его, и он согласен. Я говорил с ним.
Ахимелек. Но он слеп.
Галиал. Мы будем его глазами.
Ахимелек. Ах, ты так на все умеешь ответить. Но есть ли у него сила? И велика ли она? Он тебе показывал ее?
Галиал (хмуро). Да. Не слушай этих болтунов, которые ни во что не верят, не слушай стариков, которые всего боятся, – доверься мне, повелитель! Спроси Фару, он также твой верный слуга, как и я. Не верь жрецам, которые уже болтают, что я изменил Дагону. Это неправда. (Молитвенно шепчет.) Великий, перворожденный отец богов… Что делали жрецы, пока он умерщвлял наших воинов и мужей? А я ослепил его, и я воздвигну его силу для твоей славы, Ахимелек! Во имя Дагона!
Молчание.
Ахимелек. Я тебе верю. Поцелуй мою руку, Галиал.
Галиал коленопреклоненно целует руку царевича.
Адорам (сестре, тихо). Лжет Галиал или говорит правду?
Далила (пожимая плечами). Спроси его.
Ахимелек. Но я еще хочу взглянуть на него, – можно?
Галиал. Ты приказываешь, царевич.
Ахимелек. Я буду смотреть твоими глазами, но это потому, что я так хочу. Ах, мне все-таки его жаль! Тебе тоже, Далила?
Входит раб .
Раб. Госпожа! Иудейский раб, Самсон, ждет твоих приказаний.
Галиал (гневно). Не раб, а судия израильский! Если ты мне еще раз скажешь, собака!.. Зови сюда.
Раб выходит.
(Решительно.) Мы станем в тот угол, сестра. Он не услышит нас.
Далила (с неудовольствием). Вы будете ему мешать…
Галиал. Он не догадается… (Тихо.) Далила, потерпи, я молю тебя. Ты умнее их всех, ты одна понимаешь, Далила. Я дам тебе все, все! Я сам бы выгнал этого щенка!..
Далила (громко). Тогда и я выйду в опочивальню. Вы лучше его рассмотрите, пока он будет один.
Удаляется в опочивальню. Галиал поспешно, улыбаясь царевичу, присоединяется к нему и Адораму. Входит Самсон . Подстриженная и подровненная борода его завита по ассирийскому обычаю, длинные волосы заплетены в семь косиц, перевитых золотом; одет он в роскошные тяжелые ткани; на голых руках браслеты, в ушах тяжелые золотые кольца. В нерешимости останавливается у порога.
Самсон. Далила! Где ты, Далила? Это я пришел. Далила!
Молчание.
Здесь нет никого. Она сейчас придет. (Осторожно, протянув руки, подвигается вперед.) Так, так. Здесь прежде что-то стояло… Нет. (Ощупывает, медленно подвигается.) Так, так. Припоминаю. Надо сюда, направо… верно! (Смеется.) Вот я и вернулся! Так, теперь сюда, назад. Она, пожалуй, и не заметит, что я слепой. (Останавливается и с выражением крайнего удовольствия гладит пальцами ткани своих одежд, впивает душистый воздух, прислушивается к замедленно-нежному напеву египетских рабынь. Глубоко и сильно дышит.) Те же песни, те же песни… (Громко.) Далила! Далила!
Входит Далила .
Далила. Я здесь, Самсон, я здесь. Дай твою руку. Отчего она дрожит, Самсон?
Самсон. Так. Я перестану дрожать. Так. Это ты, Далила. Ты одна?
Далила. Да.
Самсон. Какая у тебя теплая, белая рука… Почему я сказал: белая? Нет, пусти мою руку. Смотри, я один пройду, как будто я вижу. Можно мне пройти или нельзя?
Далила. Все можно, Самсон.
Самсон. Смотри! (Стараясь скрыть нерешительность шагов, с мучительно-напряженным выражением лица проходит взад и вперед. Самодовольно смеется.) Ты видела, Далила? А скажи, на мне золотистые одежды, да?
Далила. Да. Почему ты знаешь, Самсон?
Самсон. Я вижу пальцами. (Смеется.) Я вижу пальцами! А вот это – белое. А вот это… твоя рука (осторожно касается обнаженной руки Далилы), это тоже белое. Да? (Смеется.) Вот как я вижу! У тебя новые рабыни?
Далила. Да. Некоторые.
Самсон. А поют старое. Мне нравится. Мне нельзя вина… немного?
Далила. Можно. Все можно, Самсон!
Стоящие в углу слушают так: Адорам не смотрит на Самсона и со скучающим видом что-то вертит в руках; Ахимелек смотрит прямо, волнуясь и самолюбиво краснея; Галиал весь вытянулся вперед и пожирает взорами Самсона. При последних словах все трое переглядываются быстро.
Самсон. И вина можно? И ходить можно? Я еще немного пройду, – надо привыкать. А ты не отошлешь меня назад в тюрьму?
Далила. Нет.
Самсон. А это чьи одежды, которые на мне? Мои?
Далила. Твои.
Самсон. Мне можно их оставить или пока надо отдать назад?
Далила. Оставь.
Гневно смотрит в сторону стоящих: Адорам не глядит, Ахимелек опустил глаза, Галиал смотрит все так же напряженно: ему не до пустяков и мелочей.
Самсон. Я постараюсь их не испачкать. Прежде я так много портил одежды, пятнал ее вином, рвал неосторожно… Смотри: теперь я уже лучше хожу. А скажи: я очень некрасив теперь?
Далила (резко). Ты красив. Ты красивее всех мужей филистимских.
Самсон. А очень заметно, что у меня глаза…
Далила. Нет, не очень. Если ты не близко к свету, то совсем незаметно. Ты очень красив.
Самсон. А где самый сильный свет?
Далила. У тебя за спиной.
Самсон. Тогда я буду ходить в эту сторону. Нет, это неправда, ты обманываешь меня, потому что добрая. Я некрасив (хмуро), я очень некрасив! (Ворчит про себя.) Пес израильский, грязный скот…
Ходит быстрее и решительнее. В поступи является понемногу прежняя легкость, свобода человека, выросшего в пустыне. Что-то со стуком роняет Адорам. Самсон быстро поворачивается и с угрожающим видом в два звериных прыжка приближается к стоящим.
