Жара, похоже, достала даже Тронина, если он решился-таки сменить кожаный пиджак на джинсовую куртку.
– Слыхали?!. Слыхали… что… с моей… собакой… сделали?!
Тронин выталкивал из себя слова, словно большие куски желе, сглатывая окончания. Пробежав всего каких-то тридцать метров, он сбил дыхание. Про себя я даже усмехнулся, бросив взгляд на его живот, господствующий над всеми остальными частями тела. Но, увидев глаза Тронина, – бесцветные, похожие на обсосанные прибоем голыши, – я не то чтобы понял, а каким-то неведомым, но в то же время хорошо знакомым каждому шестым чувством ощутил, что его душит вовсе не избыток жира под кожей, а безотчетная, не находящая выхода злоба, ставшая уже почти привычной, как не желающая сходить бородавка под коленкой.
– Убили собаку… Сволочи… Пополам разрубили… А потом на поле подбросили, вроде как сама под косилку попала…
Я попытался убедить его в том, что скорее всего просто произошел несчастный случай, но Тронин, похоже, даже не расслышал моих слов.
– Ничего… Закончу дом, забор поставлю, такого зверя на цепь посажу, что и мимо проходить будут бояться!
Мерно и нудно, как диктор, читающий сводку погоды, Тронин выдавал проклятие за проклятием в адрес безымянных злодеев и завистников, строил планы мести, один ужаснее другого, другой коварнее третьего…
Оказавшись невольно катализатором, вызвавшим этот нескончаемый поток, я вовсе не собирался становиться еще и сточной канавой для него. После изнурительно жаркого дня у меня не было ни сил, ни желания возводить плотину из собственных слов. Я рассматривал двор за спиной Тронина и никак не мог прийти к окончательному решению: развернуться и уйти молча или же все-таки высказать перед этим Тронину свое мнение о нем?
Должно быть, Тронин заметил мой взгляд. Внезапно умолкнув, он посмотрел через плечо.
Двор перед домом был превращен в подобие строительной площадки. Забор вдоль дороги повален, палисадник, в котором прежде росли цветы с желтыми соцветиями-шарами на тонких, высотой почти в человеческий рост стеблях, был раздавлен поддонами с кирпичом, кособокими стопками шиферных листов и огромным, неровно сложенным штабелем отесанных бревен, подпертым для устойчивости парой кольев. По всему двору были разбросаны полураскрученные рулоны рубероида, клочья стекловаты и какая-то железная арматура.
– Процесс пошел, – прокомментировал весь этот хаос Тронин. – Материал уже завезли. На днях мужички-строители подъедут.
Из дома вышел младший Тронин и сразу же начал карабкаться на бревна.
– А ну уйди оттуда! – прикрикнул на него отец. – А тебе чего здесь надо?
Вопрос относился к Сережику, чья голова показалась над соседским забором.
Не удостоив Тронина ответом, Сережик забрался на забор и уселся, как на насесте, на верхней его перекладине.
– Вот же гад! Даже внимания не обращает! – выплюнул вместе со слюной Тронин. – Все время крутится возле моего дома, придурок!
– Зачем вы так…
Слабенькая фраза, произнесенная не для того, чтобы одернуть зарвавшегося хама, а только ради сохранения лица хотя бы в собственных глазах.
А существует ли в природе средство, которым можно пронять рядящегося под порядочного гражданина мерзавца, если, конечно, исключить радикальное, но отнюдь не всеми приемлемое – непосредственное физическое воздействие?
– Артур! – взмахом руки подозвал сына Тронин. – Угости-ка гостя конфеткой, которую мы для него приготовили.
Заговорщицки подмигнув, он протянул сыну конфету в блестящей импортной обертке. Дебиловато гыкнув, Артур схватил конфету, подбежал к тому месту, где сидел на заборе Сережик, и молча протянул ему угощение, зажатое, как пинцетом, двумя пальцами.
Сережик, сбитый с толку таким поворотом, удивленно посмотрел на Тронина, затем на меня и снова на мальчишку, стоящего перед ним с протянутой рукой.
– Бери! Ешь! – нетерпеливо дернув головой, потребовал Артур.
Сережик неуверенно потянулся к конфете, опасаясь, что в последний момент рука, протягивающая ее, отдернется в сторону. Но Артур ткнул конфету ему в ладонь и со всех ног побежал к отцу.
На мгновение все словно бы замерло. Сережик с удивлением и некоторой долей опаски рассматривал лежавшую у него на ладони незнакомую конфету. Тронин и уцепившийся за его штанину Артур выжидающе смотрели на Сережика. Я стоял, стараясь собрать вместе разбегающиеся в сторону мысли.
Зачем Сережик пришел сюда?.. Тронин, кажется, сказал: «Все время вертится здесь» – или что-то вроде этого… Чего хочет Сережик? Быть может, извиниться за глиняную собаку, которую сломал? Такое вполне могло прийти в голову Сережику, вот только Тронин этого не поймет… А с чего он вдруг решил угостить Сережика?.. Называет гадом, а после дает конфету… «Угости конфеткой, которую мы для него приготовили»… И достал из кармана конфету… Приготовили ДЛЯ НЕГО!
Сережик достал зеленый, круглый, блестящий, как стеклянная бусина, леденец и кинул его в рот.
И в этот момент я заметил злорадный блеск в уголках глаз Тронина.
– Нет, Сережик! Не делай этого!
Мне показалось, что я услышал, как со скрипом и треском дробится стекло у Сережика на зубах.
Тронин восторженно хлопнул себя ладонью по бедру, при этом едва не заехав по уху сыну, и захохотал как ненормальный. Вторя ему, захихикал и Артур.
Сережик, склонив голову к коленям, отплевывался кровавой слюной. Выпрямившись, он широко раскрыл рот и стал пальцами очищать его от осколков, впившихся в десны, в язык и в нёбо. Увидев, что я бегу к нему, Сережик перепрыгнул через забор и скрылся в кустах.
* * *
К Тронину я возвращаться не стал – что я мог сказать ему об этой глупой и жестокой выходке? – а, обогнув штабель бревен, вышел на проселок.
Я чувствовал омерзение, так, словно неожиданно в темноте вляпался обеими руками во что-то мокрое, холодное и скользкое. Никаких мыслей, сознание сковано судорогой. Мне было страшно, хотя я и сам не мог объяснить почему. Было ясно одно – Тронин привез с собой в деревню то, от чего я искал здесь укрытия.
Дома баба Катя с беззлобным ворчанием: «И где только тебя носит? Третий раз грею!» – поставила на стол тарелку с гречневой кашей.
– Такая жара, что можно и холодной есть, – заметил я, берясь за ложку.
– Да уж, – согласилась баба Катя. – Жара такая, что все без огня кипит.
– А Сережик где? – спросил я.
– Да кто ж его знает, – чуть приподняла руки с колен баба Катя. – Забежал, сказал, что зуб болит, есть не будет. Рот еле открывал. Я давно ему говорю, съезди в райцентр, проверь зубы…
Поскольку Сережик ничего не сказал бабе Кате о случившемся, я тоже решил молчать. Поблагодарив хозяйку за ужин, я ушел к себе на терраску.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
