— Нет, — сознался я.
— Большинство людей считают, что все, что нужно, — это иметь две руки, две ноги и пустую башку. Может, и так. Для пушечного мяса. Возможно — для Юлия Цезаря. Но сегодня рядовой солдат — это специалист высочайшего класса. Мы не можем позволить себе набирать глупцов. Так что тем, кто настаивает на службе, но не обладает нужными нам качествами, мы придумали целую уйму грязных, неприятных, а порой и опасных занятий, от которых они тут же сбегут к мамочке с поджатым хвостом и невыслуженным сроком. Ну, хоть по гроб жизни запомнят, что гражданство — вещь ценная, потому что платишь за него по высшему разряду. Возьмем вот ту девчушку, хочет стать пилотом. Надеюсь, у нее все получится. Хорошие пилоты всегда нужны, их вечно не хватает. Может быть, она будет хорошим пилотом. А если нет, зашвырнут ее куда-нибудь в Антарктику, и ее симпатичные глазки покраснеют, потому что там только искусственный свет, а мягкие ручки покроются мозолями от грубой, грязной работы.
Я хотел сказать ему, что Карменсита в худшем случае может стать программистом на станции слежения. В математике она — бог. Но сержант продолжал.
— Стало быть, посадили меня вас отпугивать. Гляньте-ка, — он развернул кресло, чтобы мы могли полюбоваться на отсутствие ног. — Предположим, вас не пошлют копать туннели на Луне или изображать подопытную морскую свинку. Предположим, мы сделаем из вас настоящих бойцов. Посмотрите на меня — вот что вы можете получить. Если только не получите по полной программе, а вашим предкам придет телеграмма, начинающаяся со слов: «С глубоким прискорбием…» И второе вероятнее, потому что сейчас в учебке и в армии раненых почти не бывает. Так что отбросите копыта, сунут вас в гроб — я редкое исключение, мне-то повезло, — хотя вы, возможно, удачей это не назовете.
Он помолчал и добавил:
— Так почему бы вам, мальчики, не бежать домой? Поступите в колледж, станете химиками там, брокерами на бирже. Служба в армии — не пикник. Это настоящая военная служба, опасная и тяжелая даже в мирное время. Никаких отпусков. Никаких романтических приключений. Итак?
Карл сказал:
— Я пришел, чтобы завербоваться.
— Я тоже.
— Вы понимаете, что вам не дозволено выбирать род войск?
Карл сказал:
— Я думал, мы можем сообщить, куда мы хотели бы попасть.
— Это точно. И это последний свободный выбор, который вы сделаете до конца срока. Офицер по кадрам обратит внимание на ваши предпочтения. Первым долгом проверит, нет ли где вакансии для левши-стеклодува, если напишешь, что именно эту профессию был бы счастлив получить. Потом с неохотой признает, что есть местечко — где-нибудь на тихоокеанском дне, — а затем проверит твои возможности и способности. В одном случае из двадцати он будет вынужден признать тебя годным и выпишет тебе путевку… пока какой-нибудь шутник не выдаст тебе приказ заняться другим делом. В прочих девятнадцати случаях офицер оглядит тебя со всех сторон и постановит, что пригоден ты только на то, чтобы провести полевые испытания новой модели жизнеобеспечения в условиях Титана.
Он мечтательно закатил глаза.
— А на Титане прохладно, — задумчиво протянул он. — Потрясающе, сколько экспериментального оборудования не работает в лаборатории. Приходится испытывать в поле. Научники никогда ничего не знают.
— Я могу специализироваться по электронике, — твердо заявил Карл. — Если для этого есть хоть какая-нибудь возможность.
— Да ну? А ты что скажешь, сопля?
Я засомневался было, но вдруг до меня дошло: если сейчас не решусь, придется всю жизнь гадать: кто я, если не сыночек большого босса?
— Я бы все же попробовал.
— Ага. Ладно, нельзя сказать, что я не пытался. Метрики с собой? И дайте-ка глянуть на удостоверения личности.
Через десять минут, все еще не приведенные к присяге, мы были на верхнем этаже, где нас принялись простукивать и просвечивать. Я решил, что если не болен на самом деле, то заболеешь после осмотра. А если все попытки врачей провалятся, ты годен.
Я спросил одного из медиков, много ли народа отсевают по состоянию здоровья. Он страшно изумился.
— Да никого мы не отсеваем. Закон запрещает.
— Да? То есть, прошу прощения… Но, доктор, а в чем тогда смысл этого парада? Я уже весь в пупырышках, точно ощипанный гусь.
— Цель осмотра в том, — он стукнул меня по колену молоточком (я лягнул врача в ответ, но не сильно), — чтобы выяснить, к каким обязанностям вы годитесь. Но если бы вы явились сюда в инвалидном кресле и слепой на оба глаза и такой тупой, все равно занятие найдется. Скажем, считать волосины на гусенице на ощупь. Непригодным считается только тот, кто сумеет убедить психиатра, что не способен понять слова присяги.
— А-а… э-э… доктор, а вы уже были врачом, когда поступили на службу? Или тут решили, что вы должны стать врачом и послали вас в медицинскую школу?
— Я? — у него был шок. — Юноша, я что, дурак с виду? Я гражданский.
— Ой. Простите, пожалуйста.
— Пустяки. Военная служба — для муравьев. Поверь мне. Я вижу, как люди уходят, как они приходят, если приходят, конечно. Я вижу, что с ними случается. И ради чего? Чисто номинальная привилегия, за которую не заплатят и центаво, и практически ни у кого не хватает мозгов ею правильно распорядиться. Если бы врачам дали власть… ладно, не будем об этом. А то ты еще возомнишь, будто мои речи попахивают изменой. Но вот что я вам скажу, юноша: если вы достаточно умны, чтобы сосчитать до десяти, то уже бежали бы домой, пока не поздно. Вот, эти бумаги передадите сержанту и запомните, что я вам сказал.
Я вернулся в ротонду. Карл уже там стоял. Флотский сержант сумрачно ознакомился с моими бумагами и столь же мрачно изрек:
— Здоровы оба до отвращения. Только ветер в голове. Минуту, сейчас только свидетелей позову.
Он нажал на кнопку, явились две женщины-клерка, одна — старая боевая кляча, вторая симпатичная.
Сержант указал на наши бумаги и официальным тоном произнес:
— Я предлагаю и требую, чтобы вы, каждая в отдельности, изучили эти документы, определили, чем они являются, и, каждая в отдельности, сообщили, какое отношение каждый из этих документов имеет к двум находящимся здесь мужчинам.
Женщины восприняли все как нудную рутину, чем оно, собственно, и являлось, по-моему. Тем не менее, бумаги они разве что не обнюхали, потом взяли у нас отпечатки пальцев — вторично! — и симпатичная вставила в глаз ювелирную лупу и сравнила отпечатки. То же самое она сделала с подписями. Я начал сомневаться, что я — это я.
Флотский сержант добавил:
— Нашли ли вы подтверждение, что эти люди не способны принять присягу? Если да, то какие?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
