Император снова остановился, как будто ветер выбил воздух из его груди. Он сделал медленный вдох. Горячие, обжигающие клещи крепко сжали его сердце. Он все еще чувствовал его, даже спустя столько времени – вес смертей его друзей всегда будет лежать на нем тяжелым бременем. Постоянным напоминанием. Но он не мог позволить себе раскаяться в своих прошлых решениях.
Это не были легкие решения.
Ни один мужчина не мог открыто бросать вызов императору Ва, даже если бы это было ради исполнения его глубочайших желаний. И его друзья, несомненно, бросили бы ему вызов. Наганори никогда не стал бы молчать, услышав последние указы императора. Его последние попытки упрочить свою власть. Поднять налоги на свои земли. Чтобы собрать то, что ему причитается. Все для того, чтобы совершить свое величайшее завоевание: начать войну за господство над морем и всей его добычей.
Да. Наганори стал бы постоянной проблемой. Он был Асано до мозга костей. Женатый на законе и его всепроникающем чувстве справедливости.
Но, возможно, Асано Наганори удалось бы вовремя взять под контроль.
Если бы не другие… что сгибали шеи менее охотно.
Такэда Сингэн.
Облако желтых бабочек пролетело над белым гравием перед ним. Вихрь воздуха подхватил их, закручивая и разворачивая внутри себя, как бьющееся сердце.
Нет. Друзья детства императора были бы слишком большой проблемой.
Лучше пусть его совет будет небольшим.
Лучше пусть это будут лишь члены его семьи. И больше никто.
Он прошел сквозь облако бабочек, заставляя их в панике разлететься.
Увы, смерть его друзей не положила конец перешептываниям у его ног. Ропоту тех, кто предпочел бы видеть человека с военными навыками у штурвала империи. Особенно в последнее время, когда император начал замечать, что пышность и величие императорского двора бледнеют. Блекнет свет чрезмерной роскоши. Ненужного излишества.
Понимание сжало ему горло. Запульсировало в ушах. Величие двора было тем, что он хорошо знал. Это было величие его сына, наследного принца Ва, Минамото Року. Второго по рождению, но первого в очереди на трон.
Дело было в отсутствии величия у другого его сына, Райдэна. Первенца.
Но которому было не суждено править.
Действительно, Судьба была переменчивым зверем.
– Вот вы где, мой государь.
При звуке этого голоса императора охватило тепло. Движение, начавшееся в его костях и дошедшее до кончиков пальцев. Утешение возлюбленной. Об объятиях которой ему никогда не приходилось просить.
Но он не обернулся на оклик.
Хрипловатый женский голос добавил:
– Я так и думала, что найду вас здесь.
Он не обернулся. Императору не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть ее лицо. Ее образ навсегда запечатлелся в его памяти. Это было лицо женщины, которую он любил всю свою жизнь. Матери его старшего сына Райдэна.
Не его императрицы. Не его жены. Но женщины, владевшей его сердцем.
Она была здесь. С ним. Хотя ему не удалось сделать ее своей императрицей, она осталась рядом с ним как его императорская супруга[29]. Была рядом с ним и ни о чем не спрашивала.
– Ты хорошо меня знаешь, Канако, – сказал он, не глядя в ее сторону.
– Да, – ее смех был похож на музыку мягкого сямисэна[30]. – Так и есть.
Наконец он повернулся к ней. Время не изменило ее так, как его. У нее была стройная фигура, а кожа гладкая, как слоновая кость. Она все еще была красива. Он всегда считал ее красивой. С того момента, как увидел, как она создает животных из материи теней, он понял, что она самая прекрасная женщина, которую когда-либо видел.
Тогда они еще были молоды. Ненамного старше его детей. И он до сих пор любил ее. А она до сих пор любила его, даже когда отец заставил его жениться на другой молодой женщине. Из богатой семьи, владеющей миллионом коку[31].
Император не дотронулся до Канако, хотя и желал этого. Даже сейчас было невозможно определить, кто мог наблюдать за ними. Какие слуги докладывали какому хозяину.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Или какой любовнице.
Никто не имеет права видеть императора в минуту слабости, какой бы незначительной она ни была.
Цветы рядом стоящего дерева сакуры клонились в их сторону. Канако смахнула своими тонкими пальцами ливень лепестков, ловя несколько в хватку магии. В вихрь колдовства. Почти рассеянно она заставила лепестки закружиться в медленные водовороты. В формы. Сначала дракон. Потом лев. Затем змея.
Завороженный император смотрел, как змея пожирает льва. Канако улыбнулась, ее губы изогнулись мягким полумесяцем.
– Моя маленькая ласточка принесла вам свою весть? – тихо спросила она, позволяя змее крутиться между пальцами.
Император кивнул. Ждал, чтобы услышать больше из того, что он жаждал.
– Дочь Хаттори Кано не могут найти, – продолжила она. – Она должна была прибыть сюда две ночи назад. Поговаривают, что ее конвой попал в засаду около леса Дзюкай. – Пауза. – Засаду Черного клана.
Он продолжал ждать.
Канако позволила лепесткам улететь:
– Пока неясно, жива ли девочка.
Хотя его челюсть дернулась, император осторожно кивнул. Затем он продолжил путь к своему замку.
– Ты сказала нашему сыну? – спросил он на выдохе.
– Еще нет. – Канако искоса взглянула на него, ее серо-голубое шелковое кимоно развевалось волнами у ее ног. – Пока мы не решим, что следует сказать. Что следует сделать.
Они обогнули поворот дорожки из белого гравия. Перед ними утопал в цветах павильон императрицы. Император мог услышать хихикающие женские голоса и неизменную снисходительность, пронесшуюся по рядам бесчисленных компаньонок его жены.
«Император гуляет по саду со своей шлюхой-ведьмой».
«Снова».
Он сдержал презрительную усмешку. Не показал вообще никакой реакции. Эти глупые женщины не знали ничего иного. Они были причиной того, что его правление было запятнано пятном слабости. Излишества. Все эти слащавые молодые знатные дамы и их семьи, вечно цепляющиеся за благосклонность.
Император должен был стереть это пятно. Он должен был совершить нечто, достойное его клана. Теперь он понимал – отчетливее, чем когда-либо, – как сильно ему нужна была сила обоих его сыновей, чтобы добиться этого. Неважно, насколько невероятным это казалось. Неважно, насколько маловероятно, что его жена согласится.
Ее прекрасному, послушному Року никогда не позволят работать вместе с сыном шлюхи-ведьмы.
Когда взрыв женского смеха рядом привлек его внимание, взгляд императора метнулся к крытой галерее через двор. Развевающееся розовое кимоно императрицы растеклось по белому камню, когда она низко поклонилась, а затем развернулась и пошла прочь, прежде чем он успел поймать ее взгляд.
Прежде чем он смог увидеть боль в ее глазах.
Замерший император смотрел, как его жена уплывает от него с напряженной спиной и хихикающими приспешниками в ее тени.
– Что с моей женой? – тихо спросил он Канако.
Колебание.
– Она знает. – Резкость в ее голосе могла прорезать сталь.
Император выпрямил спину. Собрал волю в кулак.
– Так значит, начало положено.
Оправданный риск
«Безрассудная». Это не то слово, которым другие часто называли Хаттори Марико.
Когда она была помладше, чаще с ней ассоциировалось слово «любопытная». Она была наблюдательным ребенком. Таким, который осознает каждый промах. Если Марико ошибалась, это обычно было намеренно. Попыткой разрушить барьеры. Или желанием учиться.
Обычно это было последнее. Стремление узнать больше.
Когда она выросла из любопытного ребенка в еще более любопытную девушку, слово, которое она чаще всего слышала за спиной, было «странная». Слишком странная. Слишком любит задавать вопросы. Слишком склонна заходить туда, где ей не положено быть.
