Первым меня замечает Лейтон.
– Хлоя, мы ждали только тебя.
Нил поворачивает голову, и мне приходится изо всех сил сдерживать широкую улыбку, чтобы не показать, что моя радость при виде него гораздо сильнее, чем та, которую должна испытывать девушка его брата.
– Добрый вечер, – здороваюсь и присаживаюсь рядом с Лейтоном, когда он выдвигает для меня стул.
– Ну все, можем ужинать, – говорит Саманта, и за столом начинается суета.
Каждый накладывает себе еду, ведутся разговоры на тему того, как много всего наверняка вкусного Саманта наготовила. Она с радостью принимает комплименты и кокетничает, делая вид, что это совсем не составило труда.
Наши взгляды с Нилом притягиваются, как магниты. Мы не смотрим дольше положенных нескольких секунд, но в этих взглядах все: жажда, тоска, страсть.
Даже приступив к ужину, я не могу сдержаться, чтобы не поглядывать на него. Нил давно перестал быть просто воспоминанием о жаркой ночи, а стал для меня скорее символом отношений. Я знаю, что это неправильно. Особенно учитывая ветренную натуру Нила. А еще то, что в ту ночь он рассказал мне, какие отношения мечтает построить.
Но разве в начале отношений мы не пытаемся казаться лучше? Разве не приписываем себе черты, которыми не наделены? Все так делают, думаю, и Нил не исключение. Но почему-то хочется верить, что в ту единственную ночь он был максимально откровенен, как бывают откровенны с попутчиками в транспорте. Когда ты веришь,что никогда больше не встретишь этого человека, и выворачиваешь душу наизнанку.
– Хлоя, тебе не нравится мясо?
Я резко вскидываю голову, когда Лейтон обращается ко мне, и по очереди осматриваю всех присутствующих, а потом снова смотрю в тарелку. Оказывается, все это время, задумавшись, я ковыряю ароматное жаркое, не попробовав ни кусочка.
– М-м-м, нет, я просто ждала, чтобы немного остыло.
– Дорогая, остыв, мясо станет невкусным, – говорит Саманта, улыбнувшись.
Я молча киваю, не зная, что на это ответить. Засовываю вилку жаркого в рот, жую и глотаю вместе с комом, застрявшим в горле.
– Очень вкусно, – хвалю стряпню Сэм, хоть на самом деле практически не чувствую вкуса.
Зато ощущаю на себе задумчивый взгляд Нила.
Интересно, какие чувства он испытывает по поводу моих отношений с его братом? Больно ли ему? Чувствует ли он вообще хоть что-то? Или я сама придумываю то, чего между нами нет и не было?
Разговор от еды плавно перетекает на футбол, и теперь говорит в основном Нил. Я растворяюсь в его бархатном голосе и стараюсь не смотреть на него, чтобы не показать свое истинное отношение. Мне кажется, на моем лице слишком явно читаются чувства.
Что в нем есть такого, чего нет, например, в Лейтоне? Все же позволяю себе посмотреть на Нила немного дольше, чем разрешала раньше. Но теперь у меня есть оправдание: я делаю вид, что внимательно слушаю его рассказ о прошедшем сезоне. И тогда понимаю, что в нем такого особенного. В Ниле есть то, чего напрочь лишены мужчины, окружающие меня последние годы: дикость. Какая-то необузданность, животная сила. Его поведение ничем не выдает эту особенность, но исходящие от него вибрации чертовски ощутимы. Они вызывают дрожь и возбуждение. Наверное, причина во взгляде. Или, может, в голосе. Он как будто немного приглушенный, слегка сиплый. Такой тягучий, что невольно заставляет слушать то, что Нил говорит, и прислушиваться к его словам.
Я все еще хочу его. Хочу до зубовного скрежета. До внутренней истерики.
Я часто представляю себе, что чувствовала бы, если бы у нас получилось построить отношения. Какой он, когда ухаживает за девушкой? Какой в быту? Что любит на завтрак? Как долго спит? Сова или жаворонок? Я не хочу спрашивать Нила об этом, хочу сама сделать эти открытия. Даже сама мысль о такой возможности будоражит меня.
Наконец Нил бросает на меня взгляд, и мне кажется, что грудную клетку прошивает молния. Сердце, пропустив удар, принимается колотиться так, словно сейчас раскрошит ребра, сотрет их в пыль. Почему он так смотрит? О чем думает?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 8
Мне кажется, только слепой и глухой не видит того, что происходит между нами с Хлоей. Как искрит над столом, как звенит напряжение.
Я едва ли прислушиваюсь к разговорам. Моя семья обсуждает прошедший сезон, и в другой обстановке я бы активно участвовал в беседе, но сейчас не могу выдавить из себя ни слова. Да что там, я даже не могу вникнуть в суть беседы.
– За нашего чемпиона! – вырывает меня из мыслей голос брата.
Я тяну напряженную улыбку и касаюсь его бутылки с пивом горлышком своей. Потом все повторяют слова Лейтона, звенят стеклом бокалов и бутылок, и мы делаем по глотку своих напитков.
– Спасибо за ужин, Сэм, – папа встает из-за стола.
– Билл, ну куда ты? Давай еще немного посидим, – мама тянет его за руку, но он качает головой, наклоняется и целует мамину ладонь.
– Если я еще хоть секунду задержусь здесь, то переем.
С недавних пор папа очень следит за фигурой, это случилось после того, как его вес перевалил за сто пятьдесят килограммов, и ему пришлось потратить целый год, чтобы вернуться в норму. Я восхищаюсь его силой воли. При том что он никогда не любил заниматься спортом, сейчас отец регулярно посещает спортзал и бассейн. Мама, не желая отставать, тоже начала ходить в спорткомплекс, хоть и не нуждается в этом в силу своей стройной конституции.
Мы помогаем маме убраться после ужина, загрузить посуду в посудомойку, а потом все размещаемся в гостиной на диване и креслах. Папа включает какой-то фильм, но он нужен скорее для фона, потому что мы продолжаем болтать.
Я то и дело посматриваю на Хлою, удобно устроившуюся на подлокотнике кресла, в котором сидит Лейтон. Он несколько раз пытается пересадить ее себе на колени, но она отказывается и качает головой, выразительно глядя на него. Это даже забавляет: то, как она без слов дает ему понять, что не согласна.
Наблюдая за ней весь вечер, я подмечаю изменения в Хлое. Например, ее движения перестали быть такими резкими, какими были еще год назад. Взгляд стал более проникновенным, а улыбка красивее. Хлоя как будто взрослеет и раскрывается, превращаясь в красивую женщину. Или я просто так давно ее не видел, что смотрю теперь на нее новым взглядом. Но то, что она стала женственнее – это факт, и я вижу это невооруженным глазом.
В какой-то момент ее телефон звонит, и Хлоя, извинившись, отходит к панорамному окну. Она стоит на фоне огней подъемников и белой бесконечности горы в вязаном платье, которое идеально подчеркивает изгибы ее фигуры. Не обтягивает, но ткань драпируется каким-то таким чудесным образом, что практически ничто не скрыто от моего жадного взгляда. С улицы падает тусклый свет, и создается впечатление, словно он очерчивает ее фигуру.
В паху начинает ныть от желания к этой девушке. Представляю себе, как мог бы завалить ее прямо там, у окна, чтобы проверить, что она носит под этим платьем: колготки или вязаные чулки? М-м-м, чулки бы я оценил. Мне кажется, на ней потрясающе смотрелись бы трусики из тонкого кружева в сочетании с этими вязаными чулками. Ох, одни только мысли об этом разжигают во мне пожар.
Барабаню пальцами по подлокотнику, заставляя себя отвести взгляд от девушки брата и уставиться в экран телевизора. Периодически вставляю какие-то фразы в разговор, но в целом полностью погружаюсь в свои мысли.
Меня мучит сложившаяся ситуация. То, что Лейтон встречается с девушкой, которую хочу я. То, что я в принципе ее хочу. Как после единственной ночи вместе, девушка могла так крепко засесть у меня в голове? И что вообще со всем этим делать?
От мысли о том, чтобы навсегда лишить себя шанса быть с Хлоей, мне становится плохо. А когда размышляю о том, чтобы поговорить с братом и признаться ему в своем отношении к его девушке, меня бросает в жар. Как после этого сложатся наши отношения? Как долго он будет ненавидеть меня? Что, если всю жизнь? Готов ли я поступиться любовью брата ради девушки? С другой стороны, мне ведь не строить свою жизнь с Лейтоном. Я должен найти женщину, с которой буду счастлив. Так вот я и думаю, что это вполне могла бы быть Хлоя. Что, если это она та самая? И что, если я сдамся, а остаток жизни буду сожалеть об этом? Вон, наш лайнбекер[1] женат, есть дети, а всю жизнь любит другую женщину.
