— Артур… Ты хочешь сказать… Психолог Джуди?…
— Да. Это замечательный человек. Ты на него очень похож. А я — я очень рада заботиться о нем. И, как я уже говорила, Джуди тоже. — Барбара поглядела на стакан у себя в руке, затем продолжила:
— Джуди нужны дом, семья, стабильность. Ей нужен отец.
Очень осторожно Ренделл взял стакан со стола, потом поставил его на место. Каждое слово он проговаривал очень тщательно:
— Я должен сообщить тебе одну новость, дорогуша. У Джуди уже есть отец.
— Да, конечно, у нее уже есть отец — ты. Она это знает. И Артур это знает. Только я имею в виду отца не по наименованию, а такого, который живет с ней под одной крышей, в одном доме, того — кто все время с ней. Ей нужна настоящая жизнь, внимание и любовь, которые она сможет получить только в полноценной семье.
— Я все понял, — сказал Ренделл. — И понял, что начинается промывка мозгов. Полноценная жизнь, внимание, любовь — все это дерьмо на палочке. Это все его словечки, его долбаная работенка, его дешевый способ подцепить для себя семейку и дочку, чтобы не растить ее с пеленок. Ладно, хочет он дочку, пусть себе сделает. Только мою девочку он себе не захапает. Нет, мамуля, только не мою Джуди!
— Стив, будь благоразумным.
— Выходит, ты все это заварила, чтобы спасти Джуди? Так вот в чем уловочка, а? Ты хочешь выйти замуж за этого парня ради Джуди, потому что девочке нужен отец?
— Это не самая главная причина. Я хочу выйти за Артура, потому что мне нужен муж. Муж, похожий на него. Я его люблю. И мне нужен развод, чтобы выйти за Артура замуж.
— Развод? — Спиртное и злость с новой силой ударили Ренделлу в голову. Он оттолкнул от себя стул. — Забудь об этом, ты ни черта не получишь.
— Стив…
Он попытался выпить из пустого стакана и направился к бару.
— Нет! — заявил он. — Я не отдам свою дочь, поскольку ее мать хочет затащить кого-то в свою койку.
— Не будь идиотом. Я не могу это обсуждать, когда ты нажрался и несешь чушь. Мне не надо никого затаскивать к себе в койку. Мужчина у меня уже есть. У меня есть Артур, и я хочу оформить наши отношения законным образом. Он же хочет иметь жену, жить в семье, и это же относится к Джуди. Если ты настолько озабочен ею, давай договоримся не строить нам преград. У тебя ведь была куча возможностей упросить нас вернуться. Только ты и пальцем не пошевелил. Когда же мы захотели уйти, ты начинаешь нас осуждать. Отпусти нас, пожалуйста.
Ренделл тянул свой виски.
— Так ты говоришь, будто Джуди хочет, чтобы этот твой хахаль стал ей отцом?
— Можешь спросить у нее сам.
— Не беспокойся, спрошу. И ты, выходит, уже барахталась с ним на травке. Может в этом-то все и дело?
Стоя возле бара с отсутствующим выражением лица и водя пальцем по краю стакана, Ренделл смотрел, как Барбара встает с места, чтобы взять пачку сигарет. Его глаза следили за женой, за передвижениями этого так хорошо ему известного женского тела. Сейчас же она отдает это тело другому мужчине.
По совершенно необъяснимой причине, а может и объяснимому — ну да, он слишком много выпил — Ренделл стал пробираться памятью назад, по развалинам их супружеской жизни, до того рокового момента, который так долго хоронился в закоулках сознания. Это случилось во время их последней совместной поездки за границу… Ночь в Париже, паршивейшая, отвратительнейшая ночь. Они с Барбарой уже легли в кровать, громадную двуспальную кровать, изголовье которой примыкало к стенке номера одной из самых фешенебельных парижских гостиниц. «Плаза Атени»? «Бристоль»? «Георг V»? Ренделл никак не мог вспомнить. Они лежали в кровати, холодность и чувство обиды вздымались меж ними кучей ненужного хлама, в то время, как каждый из них притворялся, что уже спит. А потом, где-то за полночь, из соседнего номера за тонюсенькой стенкой донеслись приглушенные звуки голосов, мужского и женского; слов нельзя было разобрать, а затем — скрип кровати женские вскрики и стоны, тяжелое дыхание мужчины, хрипы и скрипы страстные и возбуждающие быстрые звуки.
И когда он вот так лежал, прислушиваясь, каждый звучок был для него ударом кинжала, и Ренделл буквально истекал завистью и ревностью к этим приглушенным наслаждениям; а еще он истекал яростью, перемешанной с чувством вины по отношению к Барбаре — телу, лежащему рядом с ним на одной постели. Он не мог видеть ее, но знал, что она тоже вслушивается в темноту. И никто из них не хотел отступать. Звуки за стенкой насмехались над холодом их разделенных тел и лишь подчеркивали пустоту проведенных вместе лет. Ренделл ненавидел лежащую рядом женщину, ненавидел парочку за стеной с их бесконечными совокуплениями и единством, но более всего он ненавидел самого себя за невозможность любить свою спутницу. Как хотелось ему сорваться с этой постели, отделиться от Барбары — тела, от этого чудовищного номера и рвущих сердце звуков. И, тем не менее, он не мог. Он мог только ждать. А когда утихли последние вздохи и скрипы, последние всхлипы удовлетворенной страсти — за стенкой установилась тишина завершения, которая была еще даже более невыносимой.
Ночь все продолжалась, и вот тогда в его сознании промелькнули строки из стихотворения Джорджа Мередита, и от этих слов его прошибло ознобом:
— И потом, как делает то полночь,
Ее гигантское сердце из Памяти и Слез
Пьет бледный наркотик тишины и разбивает
Тяжкую меру сна; и они — с головы до ног
Недвижны были, глядя сквозь мертвый мрак годов своих,
Ползущие по пустой стене пустым напоминаньем.
Они лежали как фигуры, что можно видеть
На могилах семейных, и меч меж ними;
И ждали двое, что меч разделит все.
И в этой беспросветной темноте Ренделл понял, что и они с Барбарой лежат в такой же могиле. Эта мысль овладела его сознанием, пока не пришел сон — супружеская жизнь превратилась в ничто, их пребывание вместе невозможно. Этой ночью ему стало предельно ясно, что у них нет будущего. И он сам уже не мог, оставаясь честным, войти в это лежащее рядом тело и любить его. Возможно, что он мог притворяться. Может быть, он и способен бы был имитировать любовь. Но вот любить спонтанно, безудержно он уже не мог; Ренделл не желал даже тела Барбары. Будущее их отношений было безнадежно. И Барбара тоже должна была знать об этом. Этой ночью, прежде чем пришел сон, Ренделл понял, что вскоре все это обязано закончиться — падет тот меч, что разделяет, разрубывает все — и он молил, чтобы сама Барбара закончила с подобной ситуацией. Через несколько месяцев она выехала из их квартиры в Нью Йорке и, забрав Джуди с собой, отправилась в Сан Франциско.
Затуманенными алкоголем глазами Ренделл следил за Барбарой — как она ходит по комнате и курит, избегая встречаться с ним взглядом. Он же глядел на очертания ее груди под платьем, мысленно срывал с нее одежду, чтобы открыть знакомое, костлявое тело и пытался представить, как эта потасканная, побывавшая в других руках, никому не нужная плоть может возбуждать страсть у некоего типа по имени Артур, как она может стать источником страстных вздохов и эротического вожделения. Тем не менее, на самом деле все так и было. Странно, очень странно.
Ренделл отклеился от бара и направился к жене. Барбара в очередной раз глянула ему прямо в глаза.
— Стив, в последний раз прошу, — умоляюще сказала она. — Дай мне этот развод. Не надо мне мешать. Ведь меня ты уже не хочешь и уже никогда не изменишь своего отношения ко мне. Так почему бы тебе не отпустить меня на свободу, не ставя никаких преград, как поступают цивилизованные люди? Зачем нам воевать? Ведь это никак не отымет от тебя Джуди. Ты всегда будешь иметь возможность встречаться с ней. Об этом можно будет внести пункт в договор. Так что тебя еще беспокоит? Ведь должно же быть что-то еще? Может это окончательность? Или вся проблема в том, что ты никак не можешь согласиться с тем, что в чем-то проиграл? Что же это?
— Это Джуди. А больше ничего. Так что не будь смешной. Все дело в том, что мне не нужен кто-то чужой, растящий мою собственную дочь. Вот это и есть мое окончательное решение. И так будет до тех пор, пока ей не исполнится, по крайней мере, двадцать один год. Так что — никаких разводов. Пока что. — Ренделл помялся. — Вполне возможно еще, что ты и я мы — а вдруг мы что-нибудь еще придумаем да и сойдемся вместе.
— Нет, Стив, я тебя уже не хочу. Я хочу, чтобы ты дал мне развод.
— Ладно, но ты его не получишь.
Ренделл уже собрался было идти, но Барбара вцепилась ему в руку, заставив поглядеть ей прямо в глаза.
— Ну хорошо тогда, хорошо же, — воскликнула она ломающимся голосом. — Ты сам заставляешь меня делать то, чего мне делать не хотелось. Ты вынуждаешь меня изменить тебе, чтобы получить этот развод.
— Ты и так уже изменяешь мне, так что встретимся в суде, — заявил он. — И ты проиграешь, потому что у меня в руках все козыри: Ты сама ушла от меня. Ты не можешь уследить за нашей дочерью. Ты позволила ей присесть на колеса, позволила, чтобы ее выгнали из школы. Ты спуталась с другим мужчиной, занимаясь с ним сексом, в то время, как в доме находится пятнадцатилетняя девочка. Так что не надо тащить меня в суд, Барбара.
