Когда, уже вечером, она заставила себя спуститься вниз с зажженною лампой в одной руке и увесистым поленом — в другой, человек в черном уже ушел. Не было и повозки. Зато Норт как ни в чем не бывало сидел за столиком у дверей, словно бы никогда и не отлучался. От него пахло травкой, хотя и не так сильно, как того можно было ожидать.
Он взглянул на нее и несмело улыбнулся.
— Привет, Элли.
— Привет, Норт.
Она опустила полено и принялась зажигать лампы, стараясь не поворачиваться к нему спиною.
— Меня коснулась десница Божия, — сказал он чуть погодя. — Я больше уже никогда не умру. Он так сказал. Он обещал.
— Хорошо тебе, Норт.
Лучина выпала из дрожащих ее пальцев, и она нагнулась поднять ее.
— Я, знаешь, хочу прекратить жевать эту траву, — сказал он. — Как-то оно мне не в радость уже. Как-то негоже, чтобы человек, которого коснулась десница Божия, жевал зелье.
— Ну так возьми тогда и прекрати. Тебе что мешает?
Она вдруг озлобилась, и злоба эта помогла ей снова увидеть в нем человека, а не какое-то адское существо, чудом вызванное к жизни. Перед ней был обычный мужик, грустный и полупьяный, с видом пристыженным и достойным презрения. Она больше уже не боялась его.
— Меня ломает, — сказал он ей. — И я хочу ее, травки. Я не могу уже остановиться. Элли, ты всегда была так добра ко мне… — он вдруг заплакал. — Я не могу даже перестать мочиться в штаны.
Она подошла к его столику и нерешительно остановилась.
— Он мог сделать так, — чтобы я не хотел ее, — выдавил он сквозь слезы. — Он мог это сделать, если уж он сумел оживить меня. Я не жалуюсь, нет… Не хочу жаловаться… — Затравлено оглядевшись по сторонам, он прошептал: — Он грозился убить меня, если я стану жаловаться.
— Может быть, он пошутил. У него, кажется, своеобразное чувство юмора.
Норт достал из-за пазухи свой кисет и извлек пригоршню бес-травы. Она безотчетно ударила его по руке и, испугавшись, тут же отдернула руку.
— Я ничего не могу поделать, Элли. Я не могу… — Неуклюжим движением он опять запустил руку в кисет. Она могла бы остановить его, но не стала этого делать. Она отошла от него и вновь принялась зажигать лампы, усталая до смерти, хотя вечер едва начался. Но в тот вечер никто не пришел — только старик Кеннерли, который все пропустил. Он как будто и не удивился, увидев Норта. Заказал пива, спросил, где Шеб, и облапал ее. Назастра все было почти, как всегда, только что ребятишки не бегали по пятам за Нортом. А еще через день все пошло как обычно, и издевки и улюлюкание возобновились. Все вернулось на круги своя. Детишки собрали вырванную бурей кукурузу и через неделю после воскрешения Норта сожгли ее посреди главной улицы. Костер вспыхнул ярко и весело, и почти все завсегдатаи пивнушки вышли, пошатываясь, поглазеть на него. Они были похожи на первобытных людей, дивящихся на огонь. Их лица, казалось, плыли между пляшущим пламенем и сиянием неба, как будто присыпанного колотым льдом. Наблюдая за ними, Элли вдруг ощутила какую-то мимолетную безысходность. Печальные времена наступили в мире. Все распадается по частям. И нет на свете такого клея, который бы склеил распавшийся мир. Она в жизни не видела океана. И уже никогда не увидит.
— Если бы у меня было мужество, — пробормотала она. — Было бы мужество, мужество…
На звук ее голоса Норт поднял голову и улыбнулся. Пустою улыбкой из ада. У нее не было мужества. Только стойка бара и шрам.
Костер выгорел быстро. Ее клиенты вернулись в пивную. Она принялась методично вливать в себя виски «Стар» и к полуночи напилась в стельку.
Глава 8
Она закончила свой рассказ, и когда стрелок сразу же не отозвался, она подумала, что он уснул, не дослушав ее. Она уже и сама начала засыпать, как вдруг он спросил:
— Это все?
— Да. Это все. Уже очень поздно.
— Гм.
Он свернул себе еще одну папиросу.
— Не сори табаком у меня в кровати, — сказала она. Резче, чем ей бы хотелось.
— Не буду.
Опять — тишина. Лишь огонек папиросы мерцал в темноте.
— Утром ты уйдешь, — хмуро проговорила она.
— Наверное. Здесь, мне кажется, он мне подстроил ловушку.
— Не уходи, — сказала она.
— Посмотрим.
Он повернулся на бок, спиною к ней, но она все же была спокойна. Он останется. Она задремала.
Уже засыпая, она снова подумала о том, как странно Норт обратился к нему, как чудно он говорил. Она ни разу не видела, чтобы он выражал хоть какие-то чувства — ни до того, ни после. Он молчал даже тогда, когда занимался любовью, и лишь под конец его дыхание участилось и замерло на миг. Он был точно какое-то существо из волшебной сказки или из мифа, последний из своего племени — в мире, который пишет теперь последнею страницу своей истории. Но это уже не имело значения. Он останется. На время. У нее будет время подумать об этом завтра. Или послезавтра. Она уснула.
Глава 9
Утром она сварила ему овсянку, которую он съел молча. Он сосредоточенно поглощал ложку за ложкой, не думая даже об Элис, вряд ли вообще ее замечая. Он знал: ему нужно идти. С каждою лишней минутой, которую проводил он здесь, человек в черном уходил все дальше и дальше. Возможно, уже — вглубь пустыни. До сих пор он неуклонно продвигался на юг.
— У тебя есть карта? — спросил он внезапно, подняв глаза.
— Нашего городка? — рассмеялась она. — Он слишком мал, чтобы нужна была карта.
— Нет. Страны к югу отсюда.
Ее улыбка увяла.
— Там пустыня. Просто пустыня. Я думала, ты останешься. Ненадолго.
— А что за пустыней?
— Откуда мне знать? Еще никто ее не перешел. Никто даже и не пытался, сколько я себя помню. — Она вытерла руки о фартук, взяла прихватки и, сняв с огня ушат кипящей воды, перелила ее в раковину. Вода разбрызгалась и пахнула паром.
Он поднялся.
— Ты куда? — Голос ее выдал навязчивый страх, и она сама на себя рассердилась за это.
— На конюшню. Если кто-то и знает, так это конюх. — Он положил руки ей на плечи. Они были теплыми, его руки. — И распоряжусь еще насчет мула. Если я соберусь здесь у вас задержаться, тогда нужно, чтобы о нем позаботились. Пока я не отправлюсь дальше.
Но не теперь. Она подняла глаза.
— Ты с этим Кеннерли поосторожней. Он скорее всего ни черта не знает, зато будет выдумывать всякие небылицы.
Когда он ушел, она повернулась к раковине с посудой, чувствуя, как по щекам текут слезы — горячие слезы благодарности.
Глава 10
Кеннерли был неприятен во всех отношениях. Беззубый старик, обремененный, что называется, дочерями. Две девчушки-подростка пялились на стрелка из пыльного полумрака конюшни. Малышка едва ли не грудного возраста счастливо пускала слюни, сидя прямо в грязи. Взрослая уже девица, блондинистая, чувственная, неопрятная, качала воду из скрипучей колонки во дворе у конюшни, поглядывая на стрелка с этаким развязанным любопытством.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
