— А тебя это интересует, дед?
— Конечно интересует, — улыбнулся генерал. — Ты мне, сынок, не чужой все-таки. Я тебя, можно сказать, этими вот руками сделал…
— Чего же не поинтересовался, коли так интересно? — Мишин исподлобья взглянул на Карпеню. — Чего молчал почти семь лет? Мог бы в гости наведаться, чаю попить в семейном кругу, порадоваться за ученика своего…
— Ждал, что пригласишь, уважишь наставника, — хмыкнул генерал. — Так и не дождался. Да и дел других хватало, Витя… — Карпеня развел огромными руками. — Сам знаешь, служба у нас хлопотная…
— Знаешь, дед, я так думаю, что нам с тобой не о чем говорить… — Витяня потер подбородок о плечо. — Да и я, если помнишь, не из разговорчивых…
— Ой ли? — прищурился Карпеня. — Так уж и не о чем? А если поднапрячься?
— Слушай, кончай ты эту волынку!.. — Мишин устало взглянул на генерала. — С кем в подвал спускаться? Неужто, дед, ты меня собственноручно пристрелишь? Из своей табельной пукалки?..
— Какой я тебе дед, еб твою мать?! — вдруг загремел Карпеня и стукнул обеими кулаками по поцарапанному столу с такой силой, что «чекистская» настольная лампа с зеленым абажуром несколько раз жалобно мигнула. — Я для тебя генерал-лейтенант Первого главного управления КГБ СССР Иван Федорович Карпеня. Ты понял, щенок?! Ты что же думаешь, можно так вот, безнаказанно, замочить шесть оперативников КГБ, нюхаться как последняя потаскуха с жидами и американцами, подставлять собственную агентуру, работать против своих как самая настоящая вражина, а после этого свить себе гнездышко за бугром и спокойно ждать наступления смерти от старости?!.. Так вот хрен тебе, Виктор Мишин! Совсем службу забыл, подонок, мразь!.. Забыл, с кем дело имеешь?! Так я тебе напомню, тля! Мы с тебя, поганец, глаз не спускали ни на секунду!.. Все эти годы, понимаешь?!.. Чего щеришься, поганец? Думаешь, на пушку беру? Да я тебе прямо сейчас могу до последней цацки перечислить, что на трельяже твоей супружницы стоит, с каким зонтом ты на улицу выходишь, какого цвета пипифакс в твоем роскошном сортире… И знай, Мишин: ты жил все эти годы — и красиво ведь, паскуда, жил, ничего не скажешь! — только потому, что мы ДАВАЛИ тебе жить. А теперь все, баста! Кончился твой многолетний заграничный отпуск! Семь лет попасся на лужайке и все! Будя! Чтоб ты знал, Мишин: в данный момент твоя поганая жизнь не стоит даже пули. И уж точно во сто крат дешевле билета из Копенгагена в Москву, — уж ты мне поверь, внучек…
— Слушай, дедуля, прекрати вонять, а! — Мишин сквозь зубы сплюнул на потертый ковер. — Лапшу будешь вешать на уральские уши своих салаг. Пули ему видите ли жалко!.. Да ты из-за меня одного целый транспортник зафрахтовал…
— И то правда, — неожиданно спокойно согласился Карпеня. — Зафрахтовал. Но ты все равно оплатишь наши расходы. До копейки!..
— Извини, дед, у меня кредитные карточки при обыске изъяли. Буду должен…
— У тебя уже есть должок перед нами, Витя. Ка-а-а-нкретный такой — конкретнее не бывает. А долги мы получать привыкли…
— Чего ж не получали аж семь лет?
— А ждали.
— Чего ждали-то?
— Пока проценты не нарастут. Потому и не трогали, Витя. А вот теперь самый момент расплаты И пришел…
— Что же я вам такое задолжал, что ты аж трясешься от злобы? — спокойно поинтересовался Мишин. — Денег из кассы, вроде бы, не брал. Что несколько воспитанников твоих к апостолам отправил — так это в порядке вынужденной самообороны, тебе известно. Тайн ваших я не выдавал, явки не раскрывал… Чего ты так заелся дед? Смотри, годы твои немалые, того и гляди кондратий посетит ненароком…
— А ты подумай как следует, бывший подполковник.
— А здесь и думать нечего, — глаза Витяни зло сверкнули. — Ничего я вам не должен!..
— Ну, нам, как говорится, виднее, — процедил Карпеня.
— Вам-то, может, и виднее. Да только получать все равно с меня будете.
— С тебя, родимый, с кого же еще!
— Ты меня, дед, только не пугай, ладно? — негромко процедил Мишин, подаваясь всем телом вперед, к письменному столу Карпени. «Строгие» наручники, которыми его окольцевали, врезались в запястье, причиняя при малейшем движении острую боль. — Твоими молитвами, дед, я под пулями вырос, под смертью жил, смертью и промышлял… Носился как угорелый по белу свету, пока ты свой геморройный анус грел в этом поганом кресле. Что ты можешь мне сделать, старый безмозглый осел, старшина шайки убийц, дерьма кусок продажного? Расстрелять? На дыбу вздернуть? Рвать из меня кусками?.. Что?..
— А не боишься? — прищурился Карпеня.
— Так отучили вы меня бояться, мать вашу перемать! Ты же, дед, и отучил! Помнишь свои педагогические перлы? «Не бойся боли — рано или поздно наступит шок и боль отпустит. Не бойся шока — ты в беспамятстве… Очнешься — пойдешь по второму кругу — им тебя все равно не согнуть, ты секрет знаешь… А не очнешься — значит покойник. Опять-таки, отмучался…» Вот и получается, отец-наставник: по сравнению с тем, что я по вашей милости пережил и прошел, все это ерунда, повторение пройденного!.. Ты и твои ублюдки похоронили меня живым много лет назад. Стало быть, любая форма смерти для меня — всего лишь возврат в свое естественное состояние. Да ты сам повторял, дед, что труп расстрелять нельзя…
Монолог своего блудного ученика генерал Карпеня выслушал молча. И хотя по толстым губам старого генерала КГБ скользила добрая, всепонимающая дедовская улыбка, молчание Карпени было зловещим. Мишин слишком хорошо знал своего наставника, чтобы не понимать: сюда, в этот кабинет на территории охраняемой электроникой и натасканными псами подмосковной базы Первого главного управления, его приволокли с другого конца Европы вовсе не для того, чтобы, выматерив и отведя душу, пустить в расход. Его привезли сюда, чтобы ПОЛЬЗОВАТЬ. И у Мишина надсадно ныло под ложечкой от страшного предчувствия, что этот старый пень с генеральскими звездами знает, КАК сделать это с максимальным эффектом. Он, собственно, всегда отличался от других крупных начальников конторы именно тем, что многое знал не по ТЕОРИИ.
— Ну, что, все сказал, молодогвардеец?
— Все.
— Выпить хочешь?
— Так я же не Кио.
— Чарку к зубам поднесу, так и быть.
— Перебьюсь!
— Ну, тогда вот тебе телефон, звони!..
Прихватив один из четырех стоявших по правую руку старых телефонных аппаратов (тоже списанных), старый генерал-лейтенант, кряхтя, перегнулся через широкий стол и поставил его перед Мишиным.
— Цифры буду носом набирать?
— Здесь помогу, без проблем.
— Куда звонить? — Витяня даже не пытался скрыть своего замешательства. — Горбачеву? Так мы с ним вроде лично не знакомы.
— У него и без тебя проблем хватает, — басом проворчал Карпеня. — Ты лучше домой позвони. В славный город Копенгаген… Чего зенки вылупил? Неужто телефончик забыл? Это надо же!..
— Зачем?
— Что, «зачем», Виктор?
— Зачем звонить?
— А как же иначе? — Недоумение на лице Карпени было неподдельным, искренним и даже доброжелательным. — Ты же заботливый муж, разве не так, сынок? Опять-таки, жена твоя на сносях, вот-вот сыночка тебе родит. Или девку, что, скажу тебе из личного опыта, еще приятнее… Это ж какое счастье для такого волка матерого да одинокого — на склоне лет потомством обзавестись! Небось, и не рассчитывал, а, Витяня? Ну, соберись, не распускай сопли, подполковник! Откуда это дебильное выражение? Ты же у нас не деревня какая, а коренной москвич, интеллигент, белая косточка, можно сказать… Вот тебе и задачка на сообразительность: что делает нормальный супруг, отлучившийся в командировку на пару дней? Ну?.. Правильно: звонит домой, интересуется, все ли в порядке…
Серые глаза Мишина почернели.
— Не понимаю… — Карпеня развел огромными руками. — Ты, что же, не хочешь позвонить собственной жене?
— Что вы с ней сделали? — хрипло спросил Витяня, сразу же перестав ощущать режущую боль «строгих» наручников.
— Ты ж в конторе не первый год, Виктор… — Генерал-лейтенант Карпеня был абсолютно спокоен. — Вдобавок к тому же профессионал, один из лучших моих учеников. Так что, должен понять: до тех пор, пока ты не вернешь нам свой долг, НИЧЕГО с твоей женой не случится. Не тебе объяснять: главное в нашей работе — достижение поставленной цели…
— Где она?
— Там, где ей надлежит в данное время быть, — отрезал Карпеня, с лица которого моментально слетела маска благодушия. — Здоровье, присмотр врача, комфорт, трехразовое питание и прочее — при ней. Так что, можешь не дергаться. И ребеночек твой родиться в срок, исправным. Естественно, если поведешь себя разумно. Все понял, Мишин?
— Я хочу с ней поговорить.
— Через… — Карпеня взглянул на настенные часы. — Через часика три-четыре, не раньше. Тебя соединят. Я позабочусь…
— Что я должен сделать?
