Коротко резюмируем французский замысел: он удачен, хотя бы потому, что прост: французы атакуют вдоль берега моря, оттесняя русских, а англичане давят на противоположный фланг. В случае если удастся сбить Меншикова с позиций, центр отступит сам по себе.{83}
После совета у главнокомандующего провели совещания в дивизиях, не сильно отличавшиеся одно от другого, их командиры. Каждый из генералов сначала проговорил официальную часть — постановку задачи, затем неофициальную — моральное стимулирование командиров. В 3-й пехотной дивизии принц Наполеон, вернувшись от Сент-Арно, собрал в своей палатке командиров полков и бригад. По воспоминаниям командира 2-го полка зуавов полковника Клера,[11] «…Вечером принц Наполеон, вернувшись из ставки главнокомандующего, где получил от него инструкции, собрал в палатке генералов и командиров …своей дивизии. Он изложил им план, по которому английская армия должна была совершить обходной маневр на правом фланге русской армии, в то время как 2-я французская дивизия и турки под командой генерала Боске атаковали неприятеля слева, держась обрывистых возвышенностей, господствующих над устьем Альмы. Центр, образованный 1-й и 3-й дивизиями в двух линиях и 4-й резервной под непосредственным командованием маршала Сент-Арно, должен был атаковать центр русской армии лишь после того, как в бой втянутся оба крыла союзных армий. Соответственно, войска флангов должны были выступать раньше центра. Они имели приказ выйти утром между пятью и шестью часами, а центр — между семью и восемью.
Высокопарных слов тоже было с избытком. Наверное, и они были нужны. Ведь чтобы солдат воевал лучше, он должен чувствовать, что только от него одного зависит судьба всего сражения. Тем более первого и тем более такого от которого зависела судьба всей кампании. Поэтому уже после «официальной» части принц Наполеон, выйдя из палатки, обратился к полковнику Клеру: «Зная храбрость Вашего полка, я расположил его в самом опасном месте, которое также станет местом, где будет добыта наивысшая слава».{84}
Последняя фраза — явная бравада, поскольку место в боевом порядке дивизии предопределялось не столько прихотью командующего, сколько тактической выгодой и действующими нормативами. И все же это лишнее подтверждение, что французские войска имели четко поставленные и эмоционально подкрепленные боевые задачи. Ну а в остальном все точно. Слово в слово то, что говорят как военные историки, так и участники событий.{85} Полковник Клер, у которого, по словам дивизионного генерала Канробера, «…было всё: ум, отвага, энергия, железное тело, неутомимая душа, беспримерная храбрость», знал, что такими словами начальники говорят только перед большой кровью.{86}
АНГЛИЧАНЕ
Касаемо плана англичан, то более простой задачи было трудно придумать. Французы явно учитывали традиционную неспособность британских командиров импровизировать и мыслить категориями маневра, более сложного, чем повороты фронта вправо или влево. А тут еще умный Меншиков, своим нестандартным построением оборонительной линии озадачивший их.{87}
Британцы, после охвата французской пехотой левого фланга противника на плато у деревни Аклес, должны начать давление на правый фланг русских, охватывая его и вынуждая к отходу, в противном случае русские попадали под удар со стороны моря.
Кавалерия лорда Лукана находится в тылу на левом фланге в готовности отразить удар русской кавалерии.
По записям Кинглейка, Раглан за сутки перед сражением был крайне раздражен. Если в ходе встречи с французскими генералами ему еще удавалось кое-как сдерживать эмоции, то после ухода союзных командиров он дал им волю, называя план союзников «проклятым». Как он называл самих французов, история умалчивает. Но, думаю, он припомнил им свою оторванную французским ядром при Ватерлоо руку.
Внезапно настроение его резко изменилось. Усевшись на кровать, Раглан начал смеяться и говорить чинам своего штаба, а также присутствовавшему при этом Кинглейку, как ему удачно удалось провести французов. Создавалось впечатление, что они ему как-то и не союзники совсем. Не правда ли, странно, завтра вместе идти в бой, а сегодня сплошные противоречия, вперемешку с интригами? На мой взгляд, причин тут несколько.
Первая, и, очевидно, главная — это отсутствие ясно видимых военных талантов английского главнокомандующего. Раглан, понимая, что сам он не может предложить что-либо лучшее, чем французский штаб, решил не принимать план Сент-Арно. Или, по крайней мере, сделать вид перед подчиненными, что это так. Но об этом прямо сказано не было.
Вторая — это природная ненависть Раглана к французам, которые для него всю его жизнь до Крымской кампании были заклятыми врагами, а в Крыму так и не смогли стать полноценными союзниками. Привыкнув видеть их на противоположной стороне фронта, он был удивлен, что воюет вместе с ними, и не мог до конца поверить, что они его соседи с правого фланга. Фантом оставшейся валяться в пыли поля Ватерлоо руки преследовал его до самой смерти.
Третья — Раглану очень не хотелось, чтобы лавры победителя достались Сент-Арно как автору плана сражения. Он совершенно необоснованно считал, что, изменив план и не уведомив союзников, ему удастся склонить английскую общественность к признанию и его как одного из «виновников» сокрушительной победы. Таким образом, отказавшись от выполнения предложенного плана, не предупредив об этом союзников, лорд Раглан не имел и плана собственного. Он просто полагался на случай.
А о четвертой причине следует сказать особо. Тем более, что завесу над ней приоткрыл британец. В 1858 г. в журнале «Морской сборник» появилась статья, автор которой Джор Конкрен вдребезги и небезосновательно разнес всю систему управления и администрирования английской армии в Крымской войне. Комментируя организацию планирования операций, он говорит:
«Главная беда заключалась в том, что вместо того, чтобы самим дома обсудить общий план предстоящей кампании, мы ожидали его от наших генералов, не рассудив, что каждый из этих военачальников знает только ограниченную сферу своих собственных действий…».{88}
Английская армия, как и русская, болела неумением работать в сложной системе управления. То есть, много команд, пусть и правильных, для нее были противопоказаны. У нее было одно свойство — стойкость, и все планы исходили из веры в нее.
Ну и, возможно, есть пятая причина: английская армия «как принадлежащая морской нации, действуя по большей части в отдалении от своего отечества, вполне зависит от содействия флота».{89}
Тут же вместо привычного «Юнион Джека» на кораблях поддержки англичане на своем правом фланге созерцали французские синие мундиры, которые у многих британских офицеров привычно ассоциировались с неприятельскими. И завесу на море образовали в основном французские корветы и фрегаты. Поистине, было о чем задуматься.
Британцы хотя и получали наиболее простую из задач, не предполагавшую какого-либо сверхсложного маневрирования и требовавшую лишь упорного давления на фронт русской обороны, и тут умудрились найти кучу проблем. Они искренне считали, что им досталась самая сложная часть боя, а французы выбрали себе для атаки фланг русской позиции, на котором и войск-то не было совсем.{90}
Таким образом, еще не прозвучали первые выстрелы, а Раглан вовсю демонстрировал свою несостоятельность военачальника. Убедиться в этом несложно, и у нас такая возможность будет впереди не один раз. В начале повествования могу сказать лишь одно: английский главнокомандующий предпочел не решать сложные для него задачи и решил все маневры заменить одним — давлением на русский фронт, обрекая на смерть сотни своих солдат и офицеров, в то время когда союзники могли рассчитывать уничтожить русскую армию, только охватывая ее своим левым флангом и прижимая к морю; этому благоприятствовало исходное положение англичан, протягивавшееся на запад далее русского правого фланга.
Происходившее в штабе Раглана Базанкур назовет позднее «героической ошибкой». Естественно, англичане эту точку зрения не разделяют, «гениальность» главнокомандующего для них аксиома. Генерал Джон Эдью посчитал, что французский историк клеветал на один из самых героических подвигов английской армии.{91} Сопровождавший Раглана в сражении командир «Карадока» капитан 2-го ранга Драммонд считал, что все договоренности с французами Раглан считал не более чем формальностью.{92}
Спокойной работы по организации сражения, как это было у французов, у англичан не наблюдалось. Столь «любимый» в армии Ее Величества и неоднократно нами упоминаемый «административный кошмар» царил все последние сутки. Действия несколько раз согласовывались на высшем уровне. Ничего в настроении английского главнокомандующего за время, прошедшее после первого совместного совещания, не изменилось. Но и ничего нового в его голове не родилось. В результате, когда полковник Трошю лично доставил Раглану утвержденную схему действий французов, английский командующий с ней, вроде бы, согласился. Правда, проведя вечер на свежем крымском воздухе, лорд, решив, что не стоит особенно доверять союзникам, заявил о принятии французского предложения к сведению, чем и ограничился.
