Млынский продолжал:
– Как видите, положение наше серьезное, но не безнадежное. Мы окружены немцами, а немцы оказались в окружении советского народа. И советские люди непременно помогут нам, поделятся продовольствием, пополнят наши ряды, когда это потребуется, выходят наших раненых. А оружие мы отберем у гитлеровцев.
– Правильно!
– Все мы присягали в верности нашей родине, народу. В этот грозный час останемся верными присяге, товарищи!
– Только так!..
– А еще как же?..
Млынский заметил, что промолчал один Петренко, и подумал: "Такой на что угодно может пойти. Но ведь не удалишь его с совещания – формального основания нет…"
Подошел вплотную к командирам. Ровным, уверенным голосом продолжал:
– Возможно, завтра немцы начнут операцию по очистке от красноармейцев и партизан окрестных лесов. Мы должны быть в любую минуту готовы дать отпор. Мне представляется что сейчас все же разумнее избегать стычек с противником. Нужно накапливать силы. Пригодятся для прорыва к своим, а не удастся прорваться – понадобятся для борьбы в тылу врага…
Млынский говорил, а сам невольно наблюдал за Петренко. В отличие от других командиров Петренко слушал безучастно, будто думая о чем-то своем.
Работа в органах государственной безопасности научила Млынского разбираться в людях, определять цену человека не только по его делам, но и по его, казалось бы, случайным словам, по поведению, отношению к товарищам, по многим-многим деталям, которые просто не улавливаются ненаметанным глазом. Как важно контрразведчику знать, на кого можно положиться, на кого нельзя. Вот с таким, как Петренко, он, Млынский, никогда бы не пошел в разведку и другому не посоветовал бы.
Думы о Петренко навели Млынского на мысль: "А что, если схитрить? Для Петренко. Только для него одного. Пусть принимает всерьез". И сказал командирам решительно:
– Мы попытаемся обмануть немца: сделаем небольшой бросок на восток, а затем возвратимся, обойдем стороной поселок и разобьем лагерь в самой чащобе Черного леса. Это в восьми километрах отсюда. Там топи, а немец страшно боится болот.
Млынский уловил, что Петренко притих, насторожился. "Значит, надо было так сказать. Потом признаюсь товарищам, что дурное подумал о Петренко, для него и сочинил лагерь на болоте. Поймут, не осудят".
Минутное молчание нарушил Петренко.
– Товарищ майор, к вам слово имею.
– Пожалуйста, говорите, – разрешил Млынский, возвращаясь к столу.
– Я не знаю, что думают остальные, но лично мне, товарищ майор, ваше предложение кажется утопией. Немцы не такие дураки, чтобы выпустить нас из мешка живыми. Значит, ваш план, рассчитанный на прорыв, извините, авантюра. Сопротивляться в окружении – дважды авантюра. Не надо быть стратегом, чтобы видеть это.
– А вы что предлагаете, товарищ старший лейтенант? – спросил капитан Серегин.
– Я предлагаю распустить отряд, дать людям возможность выйти из окружения в одиночку или мелкими группами. Убежден, что это единственный спасительный путь для нас. Все другие пути неизбежно приведут к гибели людей. Ненужной. Я сказал бы… преступной… Я…
– Заткнись! – гневно прервал его Вакуленчук.
– Позор! – выкрикнул Алиев. – Безобразие!
– Стыдитесь, Петренко! – бросил лейтенант Кирсанов.
Возбуждение было столь велико, что Петренко пошел на попятную.
– Может, я не прав… Я только свое мнение… – пробормотал он. Сел, опустил голову, испуганно думая: "Такие фанатики – трахнут по голове, и дух испустишь!.."
– Мы объединились в отряд не для того, чтобы разбежаться, – решительно заявил Серегин. – Прикажи красноармейцам расходиться, они сочтут нас, мягко выражаясь, ненормальными.
– Государственными преступниками! – уточнил мичман Вакуленчук. – Мы будем драться с врагом днем и ночью до последнего дыхания. А придемся погибнуть, погибнем достойно. За родину. За нашу советскую власть! – И к Петренко могучим басом: – Запомни!..
– Правильно мичман говорит!
– А как же иначе?
Млынский поднял руку. Все замолчали.
– Когда речь идет о выполнении гражданского и военного долга, дискуссии не может быть. Отряд создан для борьбы с фашистами. Кто попытается разлагать его – будет расстрелян по закону военного времени… Перейдем к делу. Товарищ мичман, вы назначаетесь командиром разведывательной группы. Будем называть так ваши два взвода краснофлотцев. А вы, старший лейтенант Петренко, – ответственным за вывоз раненых в безопасное место. Остальным исполнять свои обязанности.
Решение отстранить Петренко от боевых дел майор принял только сейчас, Его все поняли. И Петренко понял, что отныне ему уже не доверяют.
Взглянув на часы, Млынский заключил:
– Сейчас наш долг – разъяснить обстановку бойцам. Ничего не скрывайте. Расскажите все, что есть на самом деле. Пусть каждый боец проникнется ответственностью за свои поступки, а главное – прочувствует свой долг перед родиной. Подъем в пять ноль-ноль. Время есть и для отдыха.
Когда командиры вышли, Млынский поручил Алиеву усилить караул, потребовать от него повышенной бдительности.
– Какая сволочь этот Петренко! – не удержался Алиев.
– Вот и присмотритесь к нему, Хасан Алиевич. Поправить человека надо, пока не поздно… Чуть не забыл! Попросите ко мне Матвея Егоровича.
Как ни много годков деду Матвею, просился он настойчиво в отряд.
Перевязав раненых, Зиночка и Надя перешли в соседнюю маленькую комнатушку. Пили чай. Судачили. Девушки пришлись друг другу по душе и не расставались. Когда встал вопрос: оставаться в деревушке или уходить с отрядом, Надя, не раздумывая, решила уходить. Мать Нади тоже попросилась в отряд.
Девушки увлеченно беседовали, когда в комнату ввалился Петренко.
– Обжираетесь, красотки? Вам, конечно, наплевать на то, что я голоден? Учтите: сейчас майор своей властью назначил меня вашим командиром.
Швырнул пилотку на раскладушку, стоявшую у окна, подсел к столу, развалился.
– Живее!
Зиночка поставила перед Петренко тарелку с картошкой, чашку чая.
– Чем богаты, тем и рады, – сказала она. – Угощайтесь.
– А хлеб?
– Хлеба осталось немного. Берегу для раненых.
– Не жадничай. А ну давай!
Девушки многозначительно переглянулись.
– Уже поздно, – заторопилась Надя. И выскочила за дверь.
Зиночка достала из вещевого мешка неначатую буханку хлеба, которую она берегла про запас, отрезала кусок, молча положила перед Петренко, отошла в сторонку.
Петренко поманил ее пальцем.
– Наша песенка спета, сестричка! Мы – в стальном кольце немцев. Завтра в этом сыром лесу будут лежать наши косточки. Да, да, – продолжал он, видя, что его слова не вызвали у девушки того, чего он хотел, – испуга, страха. – Можешь не сомневаться. Точно говорю. И косточки долго не пролежат. Слопают их голодные волки. Знаешь, сколько их здесь? Тучи!
Трусливо взглянул на окно – не подслушивает ли кто? Подошел к Зиночке, зашептал:
– Из любого положения можно выйти, сестричка. Только не с нашим майором. С ним каши не сваришь.
Зиночку удивили и возмутили слова Петренко, но она не знала, как ей вести себя. Ведь только что он сказал, что Млынский назначил его командиром над ранеными. Значит, теперь и ее командир?
Петренко по-своему понял состояние девушки. Положил руку на пышные волосы, продолжал, оглядываясь на окно:
– Задумалась? То-то же. Хватит чужим умом жить. Нужно и свой иметь.
Зиночку словно током ударило. Она решительно отстранила руку Петренко:
– Не трогайте меня!
– Дурочка, – обнял ее Петренко, – я не могу без тебя, не могу. Я люблю тебя. Слышишь?
"Закричать, позвать на помощь людей, чтобы раз и навсегда покончить с этой унизительной комедией?" – раздумывала Зиночка. И тут же усомнилась: что скажут люди, правильно ли поймут? Сделала отчаянное, усилие и не вырвалась, а скорее скользнула вниз, отскочила в угол, загородилась столом.
– Не подходи, а то кричать буду!
Она впервые обратилась к Петренко на "ты", вложив в это обращение весь свой гнев.
Петренко тяжело дышал.
– Не будь недотрогой. Все равно немцам достанешься.
– Ни тебе, ни немцам!
Петренко переменил тон.
– Пойми, Зиночка, милая, нам нужно принять важное решение. От него зависит наше будущее, наше счастье.
– О каком это решении вы говорите? Я что-то не понимаю вас.
Петренко перегнулся через стол, зашептал:
– Утром немцы начнут сжимать кольцо. Передавят нас как мух. Я умирать не хочу. Не хочу, чтобы умерла и ты. Ты должна жить! Для меня! Слышишь?
Он помолчал, оглянулся.
– Бросим все к черту! Подумаем о себе. Давай попытаемся выйти из окружения вдвоем. Этой же ночью. – Как бы спохватился: – Сейчас же. Через час может быть уже поздно.
И тут Зиночка решила проверить не столько этого человека, ставшего ей противным, сколько себя. Может, не поняла его?
