— И что?
— Инсинуировала. О каких-то развлечениях Доминика в нерабочее время. Прикажешь поверить, что ухлёстывал за Анютой, да вдруг бросил? А раз бросил, то что переживать?
— Не он ухлёстывал, а Анюта ухлёстывала, — поправила её Боженка и тут же отрицательно помотала головой. — Нет, здесь что-то посложнее будет. Анюта в отчаянии, а не Доминик… Он у тебя не в отчаянии?
Она подозрительно уставилась на Майку. Та задумалась. Закурила, наконец, свою сигарету, которую всё ещё держала в руке, и поделилась сомнениями.
— Если где и отчаивается, то точно не у меня, может, в подвале, громко стенает и изводит все носовые платки… Не, в подвал он не ходит, а платки дети изводят, не настираешься. Но, похоже, нервничает… Не, даже не нервничает, а вроде как начинает терять терпение. Точно, скорее нетерпеливый, чем нервный.
— Может, ему терпения не хватает от нервов? — без особой уверенности подсказала Боженка.
— Может. Но связи с Анютой всё равно не вижу. И видеть не хочу. Кстати, это ты из-за её перекошенной физиономии не горела желанием, чтобы я сюда пришла? А не горела точно, из телефона следовало.
Боженка кивнула, сняла из сада макет пристанища разврата и, охнув, затолкала его обратно под стол. Выпрямляясь на стуле, охнула снова.
— Худеть пора, что ли, а то сало давит, когда наклоняюсь. Правильно догадалась, хотела я к этой кретинке по-человечески отнестись, но проблема отпала, она, как только услышала, что ты к нам напросилась, сразу смылась. Весь день ведь сидела спиной к свету тише воды, ниже травы, вот я и старалась быть тактичной, проявить понимание. А тебе — дудки.
— Что мне? — удивилась Майка.
— Фиг тебе. Не собираюсь быть тактичной. Не нравишься ты мне.
— Красота — дело вкуса.
— Балда. Ладно, скажу прямо, ничего конкретного эта зарёванная ослица не сказала, но я сама додумала из того, что между строк, и уверяю тебя: тут пахнет Домиником, к гадалке не ходи. А ты как ни в чём не бывало.
«А?
— Да что ты ко мне прицепилась? — не выдержала Майка, поскольку подруга задела как раз то, что она всеми силами старалась в себе задушить. — Доминик ничем не пахнет. Он моется часто и основательно.
У неё вдруг мелькнула мысль, что слишком основательно. В последнее время всё более редкие часы, что Доминик проводил дома, он в основном находился в ванной. Майка немедленно свернула голову этой мысли, нечего распускать.
— Балда, — повторила с жаром Боженка. — Я тебе давно твержу, что Вертижопка у конструкторов пасётся, а на Доминика все бабы западают, сама рассказывала, что на твоей свадьбе их шесть штук; рыдали.
— Одной из них была моя мама!
— Велика разница. Просто чудо, что он не поддаётся, а что не поддаётся, сама видела по чистой случайности, как к нему та царица Екатерина клинья подбивала, ты её должна помнить…
Царицу Екатерину забыть было трудно, и вовсе не по причине славы исторического прототипа, а из-за выходок весьма посредственной подражательницы матушки государыни, в миру — финансового директора, а может, контролёра-надзирательницы, присланной излишне подозрительным инвестором. Полная страсти и огня, видная собой дама так энергично домогалась получения личной выгоды и дополнительных персональных услуг, что просто невозможно было её не понять и не наградить соответствующим прозвищем.
— Видела её однажды, — призналась Майка. — Но Доминик устоял.
— Ещё как! А та всё наседала, впилась в него, как пиявка, я уж думала, дожмёт, а он хоть бы хны. Наглая баба его в открытую зубами и когтями в постель тащит, и полный облом…
— Лахудра мерзопакостная, — констатировала Майка спокойно, но с отвращением.
— Ничего себе мерзопакостная, хотелось бы мне быть такой мерзопакостной. Мужики, завидев её, копытом били, правда, и побаивались. А Доминик твой — кремень, такой вежливый, такой корректный, что руки опускаются, вот и она опустила, сдалась. Я тогда удостоверилась, что он — антибабник. Но теперь, ты меня подруга извини, а что-то здесь не так, чует моё сердце…
Боженкины предчувствия прозвучали так убедительно, что Майка, быстро сделав ревизию своих подработок, решила-таки заняться мужем сразу, как только закончит две самые срочные.
Боженка сделала последний, контрольный выстрел.
— А что до интриганки Зоси, то я бы её совсем уж не игнорировала, — предостерегла она подругу. — Обрати внимание, что у них со Стефаном не тишь да гладь, а скорей, совсем наоборот, а тот с Домиником каждый божий день бок о бок отирается. Тебе Стефан не скажет, не сможет из себя выдавить, а вот ей? И позволь тебе напомнить, она сама по Доминику сохла. Ты там где-нибудь себе заруби!
Майка послушалась и себе зарубила.
* * *
Сразу за зарубкой последовал дикий скандал, разразившийся у соседей.
Решив как можно скорее покончить с двумя самыми срочными халтурами, чтобы выкроить чуток свободною времени для собственных семейных дел, Майка корпела в воскресенье за работой. Доминика с детьми она выпроводила гулять, не заморачиваясь, как они там собираются развлекаться, а сама, сунув в духовку двух цыплят на обед, приступила к завершающей стадии проекта, стараясь придать ему понятный для клиента вид.
Её всегда ужасно раздражало, что люди не умеют читать чертежи, а это заставляло её делать дополнительную, совершенно лишнюю, по её мнению, работу. Приходилось изощряться, чтобы показать им то, что они должны увидеть, ни на грош воображения, сплошные тупицы безглазые… Майка злилась на весь мир.
В этот удачный момент и заявилась соседка с невинной просьбой, не одолжит ли Майка чуточку корицы. Ну, побольше такую чуточку?
Майка корицей практически не пользовалась, точнее, совсем не пользовалась, поскольку Доминик терпеть её не мог, а редко готовившая домашнюю еду Майка старалась хотя бы не пичкать семью тем, что той было не по вкусу. И всё-таки ей помнилось, что корица где-то в приправах завалялась. Чуточку корицы, да уж… вот если бы чуточку воображения… И такую бы чуточку, побольше!
— Вроде где-то была, — произнесла она без особой уверенности и пошла на кухню. Соседка двинулась следом.
— Забыла купить, хотя, честно говоря, и не собиралась… Это он куриную печёнку купил, ещё вчера, а вспомнил только сегодня, в багажнике возил, придурок, хорошо ещё, что похолодало, а теперь упёрся, подавай ему печёнку по-еврейски, а как без корицы, мог бы своей тупой башкой допетрить, чтобы и корицу заодно купить…
Майка порылась в ящике и нашла-таки жалкие остатки корицы, с пол-ложечки. Больше не было.
Соседка чуть не расплакалась.
— Господи, боже мой, этого мало, вкуса не даст, а магазин уже закрыт, нет, чтоб у людей дома немного больше было!
— Точно! — мрачно согласилась Майка. — Я тоже «за», чтоб у людей побольше было.
— Корицы?
— Ну, не только. Можно и воображения.
В этот момент в кухню ввалился вздрюченный соседкин муж, который то ли подслушивал под дверью, то ли просто хотел таким образом вырваться ненадолго из домашней атмосферы, донельзя шумной.
— А не мешало бы кое-кому воображения прибавить! — орал он, перекрикивая своё потомство, отлично слышное через двое приоткрытых дверей. — Вот только у кретинок его ни хрена нету! Моё почтение!
— Не только у кретинок… — попыталась сгладить ситуацию Майка, но напрасно старалась, соседи занялись исключительно друг другом. Претензии выдвигались одновременно, и можно было незамедлительно узнать, что малая ревёт почём зря, а сопляк уже достал своими погремушками, корова палец о палец не ударит, и зад лень поднять, чтоб до магазина дойти, урод безмозглый мясо в машине катает, а за пиво с футболом по телеку денег не платят, и пусть тот ухажёр только нарисуется, пожалеет, что на свет родился, человек, как вол, корячится, да ещё и покупки делает, а тормоз своего ребёнка на горшок посадить не может, шалава с утра до вечера другой заботы не знает, как только расфуфыриваться, а чтоб воображение включить, это извините, а ясновидения не желаете, и Загурские, как на грех, на пикник укатили, делать людям нечего!
Продолжать соседи решили у себя, и скоро к ору добавились глухие удары и звон посуды. Правда, выметаясь, соседка предусмотрительно прихватила остатки корицы, а Майка догадалась, что жильцы третьей квартиры на их этаже имели наглость уехать за город, тем самым не оставив ни малейшей надежды разжиться корицей у них. Ближайший магазин по воскресеньям закрывался в два пополудни, а гараж соседа был в полукилометре от дома.
Майка вернулась к работе, проведав предварительно на всякий случай цыплят, раз уж завелась поблизости невезуха, неизвестно, кого заденет. Нет, до духовки пока не добралась, цыплята чувствовали себя превосходно.
Доминик с детьми вернулись к позднему обеду, все жутко довольные и голодные. Майка о готовке, понятное дело, забыла, благодаря чему цыплята ужарились в самый раз, до румяной хрустящей корочки, а зелёная фасоль разогрелась на маленьком огне сама. Невезуха пока обходила её стороной. Доминик выглядел нормально, но если уж она решила вникнуть… минутку, а во что? Майка никак не могла вспомнить. В него? В себя? Ну, не в царицу же Екатерину! Ах, да, не сейчас надо вникать, а когда с работой будет покончено.
