— Слышишь ты, уро-о-одина! Я к тебе обращаюсь! — Ярослав схватил подушку, бросил ее в девушку, но промахнулся.
Алевтина подняла ее с пола, положила рядом на свободный стул и продолжила смотреть в учебник.
— Уро-о-о-дина! Алевтина! Как там тебя по батюшке? Ах! — Ярослав громко рассмеялся. — У нас-то и батюшки нет, да? Как же я забыл. Надо срочно добавить тебе отчество. Только подходящее! Так-с… Скорей всего, его звали Дерьмо. А твою мать Параша. И ты, значит, Параша Алевтина Дерьмововна! — он опять засмеялся. — Как тебе твоя родословная? А? Уро-о-одина?
Девушка не обращала на него внимания и водила пальцем по учебнику. Пять минут назад Ярослав зашел в комнату Алевтины, присел на кровать, где когда-то спала ее лучшая подруга, и не переставая оскорблял ее. Он был пьян. Последние пару лет он был пьян почти всегда.
Ярослав вскочил с дивана и сделал шаг в ее сторону. Алевтина быстро встала, схватила со стола ножницы и выставила их перед собой.
Мужчина остановился и брезгливо скривился:
— Серьезно? Ножницами меня пугаешь? Куда подевался твой острый язычок? Где он? Поняла, что милиция тебя не спасет, да? Решила острым оружием пугнуть? Ха-ха! Очень страшно!
Он сделал шаг ей навстречу, и ножницы уперлись в его раскрытую ладонь.
— Я не идиот, если ты еще не поняла. И трахать тебя до совершеннолетия не собираюсь. Но когда тебе исполнится восемнадцать… — Ярослав отобрал у нее ножницы и отшвырнул в угол, — ты все получишь сполна, поверь мне. За весь тот год, который ты меня изводила. Я тебе обещаю, что твой язык оближет каждый сантиметр моего тела. И, может, тогда я подумаю, чтобы сделать тебя своей комнатной собачкой.
Он подошел к ней вплотную, положил раскрытую ладонь на лицо и припечатал ее голову к шкафу:
— Тварь! Уродская тварь! Как ты живешь такая страшная?
Мужчина был на две головы выше Алевтины и в два раза здоровей. Она понимала, что нет смысла с ним бороться, он физически ее сильней и тут не помогут ножницы. Длинными бессонными ночами она искала путь избавления от этого жестокого человека, строила планы побега, но пока ничего путного не придумала. Ей нужно было закончить школу. Осталось совсем немного, всего два месяца, а ее совершеннолетие через неделю. Если бы не полиомиелит, которым она заболела в семь лет и пролежала в больнице почти полгода, она бы еще в прошлом году получила аттестат и сбежала из этого дома. Но без документа об среднем образовании она не сможет поступить в институт, а у девушки были большие планы на жизнь.
Алевтина боялась Ярослава. Но несмотря на этот страх, она все же рассчитывала его победить, хотя знала, что этот мужчина слов на ветер не бросает и может сделать с ней все, о чем грезит в своих мечтах и о чем ей рассказывает в мельчайших подробностях.
— Я тебя даже тебя раздевать не буду, чтобы не вы-ы-блевать на твое уродское тело. Я просто закрою твою рожу подушкой, как будто ты сдохла, и буду трахать тебя, пока ты не сдохнешь подо мной. Это будет мой подарок тебе на день рождения. Щедрый, правда? А вообще я бы тебя с удовольствием задушил! Такие, как ты, не должны плодиться. У тебя не должно быть детей. Ты должна сдохнуть!
Поначалу Алевтина молча терпела, но потом начала запугивать милицией. Наверняка именно милиции он и боялся, поэтому и придумал для себя, что тронет ее, только когда ей исполнится восемнадцать.
Она попала в эту семью, когда ей исполнилось двенадцать и ей показалось, что она выиграла джек-пот. Над ней взяла опекунство вполне симпатичная семейная пара — Зарубины Ярослав и Тамара. По паспорту она была Тамилой, так ее иногда муж и называл, а она злилась, видимо, не любила свое родное имя. Они жили за городом, дом был небольшой, но Алевтине выделили отдельную комнату с двумя кроватями.
— Очень скоро наша семья станет еще больше и тебе не будет скучно! — сообщила новая мама еще через неделю.
Але не было скучно. Ей было страшно. Всю свою жизнь Алевтина прожила в детском доме, у нее никогда не было родителей. Нет, где-то там, в документах, они, конечно, значились, но от нее отказались в роддоме, и после дома малютки она оказалась в детском интернате.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Все дети, проживающие в детских домах, мечтают о семье, и Але хотелось иметь семью больше всего на свете.
Она смотрела фильмы и сериалы, читала романы и придумывала, создавала свою семью: вот мама, у нее теплые руки, она гладит ее по щеке, берет расческу, ведет по непослушным волосам, а потом заплетает косички. А вот отец, он только зашел в дом, от него пахнет морозом и табаком, он щурится, треплет ее за щечку и говорит:
— Смотри, что я тебе принес!
И достает из-за пазухи еще теплый хлеб, отламывает и протягивает ей. Мама смеется, ругает мужа, что он перебьет аппетит дочке, а сама наливает чашку парного молока и протягивает Але.
Такие фантазии возникают в голове маленького человека и превращаются в мечту взрослой женщины.
Двенадцать лет Алевтина ждала, чтобы желание исполнилось. А до этого наблюдала как приходили незнакомые тети с дядями, рассматривали деток и выбирали себе самую красивую девочку или самого послушного мальчика. На нее почти не смотрели. Один раз она даже услышала, как нянечка уговаривала тетеньку присмотреться, приговаривая:
— Тихая, послушная. А какая умная, вы бы знали! Уже читает, в уме прибавляет и отнимает числа, учится на отлично, невероятно умная девочка!
Но та ей резко ответила:
— Страшненькая! Ей даже банты не помогут.
Алевтина не просто знала, что она страшненькая, она была уверена, что она уродина. Именно такую кличку она имела в интернате и так к ней привыкла, что даже откликалась на нее.
О том, что Але повезло с детским домом, она узнает потом, когда услышит от новых подруг об их интернате. У нее же и директриса хорошая была, и воспитатели добрые. В пять лет Алю даже отправили к логопеду, потому что она не выговаривала букву «р», ее учили, как надо себя правильно вести, подготовили к школе, несколько раз в год они выезжали в театры, музеи или цирк. Можно было выбрать себе различные секции, и Аля выбрала шахматы и даже преуспела и один раз ездила на соревнования, но ничего не выиграла. Победа ей не досталась потому, что соперник перед началом матча сказал:
— Выиграешь у меня — забью до смерти! Подкараулю у школы и убью! Поняла? Уродина!
Аля сначала испугалась, а потом решила назло этому напущенному индюку, который был старше ее на три года и на две головы выше, выиграть. Но не смогла совладать с собой: руки начали трястись, подбородок дрожал, зубы стучали от страха. Она крепко сжимала руки, сдерживая себя, и проиграла, потому что не смогла сосредоточиться на игре. Потом винила себя, месяца два рыдала и пообещала больше ничего не бояться. Но, наверное, душа у нее была трусливая, и при малейшей опасности она начинала трястись как осиновый листок.
Новая семья ей очень понравилась. Они определили Алю в школу, принесли новые вещи, вроде бы и ношенные, но вполне хорошие, современные. Аля все ждала, что будет как в фильмах, когда родители вместе с детьми садятся за большой стол и ужинают. А по утрам завтракают. Стол в доме был, но никто за ним не сидел. И еду никто не готовил. Ярослав с Тамарой уезжали рано, возвращались поздно. Из еды могли привезти вечером хлеб. Тамара сразу сообщила Але, что готовить она не любит и не будет.
— Вот там, в нижнем шкафчике, есть крупа и консервы. Ты девочка большая, сама себе и готовь. Я тебе не нянька.
В приюте Алю не учили готовить, и она совершенно ничего не умела. В школе ей были положены завтраки и обеды, а вот ужинать приходилось дома, и поэтому в первый вечер она решила отварить гречку. Интернета тогда не было, книг по кулинарии она не нашла, поэтому залила крупу водой и поставила на огонь. Каждую минуту проверяла готовность и, когда через десять минут крупу по-прежнему невозможно было есть, она ее выбросила. Потом испугалась, что новая мама будет ее ругать, и попыталась скрыть улики: все до крупинки убрала и плиту помыла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
