хватит, — пожаловался он подошедшему начальнику смены. — Борешься за показатели, ночи не спишь — а тут такой стресс! Как это понять?
Сииртя развел руки и поднял плечи. Пес его знает, как это понять. Да и что тут понимать-то?
— Ты где был все это время? — спросил начальник тюрьмы у Антикайнена.
— Сидел, — тоже пожал плечами тот.
— Вот, где ты у меня сидел! — почему-то обиделся главный тюремщик и для наглядности хлопнул себя по шее сзади. — Где этот чертов следователь?
Это уже к начальнику смены.
— Сей же момент доставим, — заверил тот и отрядил двух своих молодцов в караулку с соответствующим распоряжением.
Там находилось целых два следователя, и оба решительно пошли в отказ.
— Не знаем мы никаких 007, у нас своих дел невпроворот.
Но решительность вертухаев не оставляла сомнений: сейчас пинками погонят. Поэтому оба служителя, так сказать, местечковой Фемиды, понуро пошли к камере предварительного заключения.
— Ну, и кто это? — спросил их начальник тюрьмы. — Как его дело двигается?
Следователи переглянулись и недоуменно хмыкнули. Сначала один, а потом и другой люто возненавидели свою работу, весь тюремный персонал, всех зэков и всю эту чертову систему, именуемую государством. А один еще бывшую тещу возненавидел.
— У меня чуть инфаркт не случился, а вы тут хмыкаете. Где его дело, я вас спрашиваю?
— Мы по другим делам, — ответили следователи. — А его дело у того, кто его сюда определил. Мы не знаем, кто это был.
— А кто знает? — решил выразить озабоченность Сииртя. И сам же ответил. — Прокурор!
— Точно, — согласились следователи. — Пошлите за ним, пока он не удрал.
Начальник смены повел бровью, и сей же момент два его молодца умчались, а потом примчались обратно, ведя под уздцы брыкающегося помощника прокурора.
— В дверях задержали! — доложили они. — Покинуть место действия хотели.
— И ничего я не хотел! — возмутился помощник прокурора. — Не имеете права!
— Ах, ты, гаденыш! — взвился начальник тюрьмы. — Да я сейчас у тебя все погоны посрываю и запихну их, знаешь, куда?
— Куда? — охотно поинтересовались следователи, ловко перекинувшие стрелки.
— В черную дыру под хвостом Большой Медведицы — вот куда!
— А кто у нас Большая Медведица? — неосторожно поинтересовался начальник смены.
— Созвездие такое, — чуть ли не со стоном заявил помощник прокурора. — Давайте к моему начальству обратимся, а?
— И кто у нас за начальника? — совсем потерял всякую осторожность Сииртя.
— Помощник городского прокурора Олави Хонка, — бодро отрапортовал тот.
— Выходит, ты помощник помощника, — обрадовался начальник смены. — А у тебя тоже есть помощники?
Однако имя Хонка было очень весомым. Начальник тюрьмы пошевелил сизым носом и принял решение:
— Сейчас я сделаю звонок из своего кабинета, а вас я попрошу не расходиться — мало ли что!
Он ушел и час с четвертью делал свой звонок. Сначала, конечно, маханул сто пятьдесят грамм коньяку, закусив половинкой лимона, потом порепетировал перед зеркалом, потом надолго задумался, а только потом снял трубку.
Хонку найти было нелегко. Помимо своих профессиональных обязанностей он по уши был в политике: выступал представителем чаяний сразу нескольких партий, консультировал по вопросам правовой защиты несколько влиятельных людей в эдускунте, да еще отлучался, черт знает, куда.
Уже несколько утомившись общением с телефоном, начальник тюрьмы всерьез вознамерился плеснуть себе в бокал еще грамм сто коньяку, как телефон зазвонил сам. Приблизив еще теплую трубку к уху, он расслышал какое-то далекое повизгивание. Вроде бы где-то радовалась жизни некая дама, или даже две дамы. Он не успел удивиться, как холодный и неприятный голос произнес:
— Это Хонка. Что у тебя там, любезный?
— Да это, понимаешь ли, у нас у всех, — запальчиво ответил начальник. — Потерялся нынче этот красный людоед.
— Как потерялся? — зловеще прошипел прокурор. — Он же сидел у тебя в самой богом забытой одиночке. Он что — бежал?
— Ага, сбежал, — обрадовался тюремщик.
На том конце провода наступило молчание, даже повизгивание прекратилось. Только помехи мерно пощелкивали километрами, разделяющими собеседников.
— Конечно, мы приложили все усилия, и побег удалось ликвидировать, — не стал раздувать интригу начальник. — Успел только в душ тюремный сходить, тут мы его и сцапали.
— И где он теперь? — мертвым голосом поинтересовался Хонка.
— В предвариловке стоит. То есть, сидит, конечно.
— Никто его не видел?
— Так, ограниченный круг лиц, ну, и пара-тройка зэков.
Трубка опять немного помолчала.
— Это плохо, — наконец, произнесла она. — Я сейчас же выезжаю.
Начальник тюрьмы решил воздержаться от коньяку, не хотелось давать прокурору лишний повод нос свой воротить.
Он потребовал от Сииртя выставить возле предвариловки часового, наказав тому не приближаться к прутьям решетки ни в коем случае.
— Помощник городского прокурора уже в пути. Он разберется в дальнейших действиях.
Помощник помощника прокурора предусмотрительно удрал за пределы заведения, следователи разбрелись по допросным камерам, а начальник смены принялся заполнять форму строгой отчетности по передаче тюрьмы в руки сменщика. Главный тюремщик пошел пить кофе, а Тойво остался стоять один — прикрепить к нему вертухая отчего-то позабыли.
Не прошло и часу, как внутрь крепости пришла тьма. Это не была темнота, это была именно тьма, почти физически ощущаемая возле сухощавого, даже — костлявого, человека средних лет среднего роста с жидкими волосами, уложенными в старательный пробор. Встречные люди, создавалось впечатление, жались по сторонам от него, что не могло не вызывать у того некое удовлетворение. Ему нравилось наводить страх. Это был Олави Хонка собственной персоной.
В прокуратуру редко когда идут по душевному зову. Это относится и к тем, кто там, так сказать, работает, и к тем, кто, так сказать, туда идет за помощью или по принуждению. Ладно, прокуроры и легион их помощников деньги за это получают, но вынужденные иметь с ними дело по служебной или гражданской необходимости с первых же минут контакта начинают остро осознавать, до чего же перевернуты понятия доброты, сострадания и логики жизни, если руководствоваться поучениями безразличных, в общем-то, людей в государственной форме небесного цвета.
Прокуратура должна поддерживать обвинения против несчастных людей, угодивших в беду, и делать это бесстрастно. Они делают это безжалостно. Высшая форма проявления государственного гуманизма.
О визите в крепость второго по величине светила на прокурорском небосводе города Турку тут же стало известно всем — от мала до велика. Великий — начальник тюрьмы — решил немного повременить и предстать перед ликом великого и ужасного уже после того, как тот пообщается с арестантом. Малым оказался все тот же
