Наступило молчание. Потом кто-то сказал:
— Еще, значит, одна партия!
Кругом засмеялись.
— Нет, товарищи, это не еще одна партия, а юношеская организация при нашей партии российских социал-демократов большевиков, — объяснил студент.
— А дозвольте спросить, — выдвинулся вперед Саша Викулов, — эта организация в самом деле за рабочего человека стоять будет или только трепотней заниматься, как некоторые другие тут у нас?
— Мы с теми, кто идет за Лениным! — кратко ответил оратор.
Раздались одобрительные возгласы.
— Ну, раз за Ленина, тогда давай пиши меня, — решительно сказал Саша.
Вслед за ним потянулись записываться и другие.
Вскоре мы получили членские билеты в розовой обложке. Вверху на них было напечатано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Новая организация начала заниматься политическим просвещением своих членов, ознакомила всех с программой РСДРП(б).
Ставшие вожаками заводской молодежи Саша Кондратьев и Герман Быков часто выступали на коротких цеховых летучках, разъясняя молодым рабочим политическую обстановку.
На одном из собраний Герман сказал:
— Вступив в юношескую организацию, мы стали помощниками наших партийцев. Однако им нужны не только помощники, но и будущая смена. Поэтому я так думаю: кто чувствует себя потверже, должны пойти в партию большевиков, чтобы вместе со старшими товарищами строить жизнь по-новому.
И вот в мае семнадцатого года группа рабочей молодежи Верх-Исетского завода — Александр Кондратьев, Герман Быков, Михаил Чистяков и еще несколько человек (в том числе я) — вступили в ряды РСДРП(б). Нашими поручителями были П. З. Ермаков, В. Н. Ваганов, И. Ф. Фролов[4] и некоторые другие ветераны, «солдаты» первой русской революции.
Вручая партийные билеты, Николай Михайлович Давыдов, председатель подрайонного комитета РСДРП(б), так напутствовал нас:
— Вы избрали нелегкую дорогу, молодые товарищи. Но по этой дороге партия приведет трудящихся к победе. Народ станет хозяином всей земли и всех заводов. В борьбе за счастье народа вы не должны жалеть своих сил.
В Екатеринбурге уже существовал в ту пору городской Совет рабочих и солдатских депутатов.
В Верх-Исетской волости, в которую входили Верх-Исетский завод и спичечная фабрика с их рабочими поселками, вместо волостного правления также был создан Совет. Его депутатами единогласно избрали Мокеева Александра Егоровича — мастера-котельщика, Ваганова Василия Николаевича — листобойщика, Кухтенко Прокопия Владимировича — бригадира каменщиков мартена, вернувшегося из ссылки Ермакова Петра Захаровича, его однофамильца Павла Васильевича — листопрокатчика, работницу спичечной фабрики Куренных Марию Емельяновну и еще человек пятнадцать наиболее авторитетных, уважаемых рабочих.
Мокеев и Куренных были, кроме того, выбраны в городской Совет.
И депутаты горячо взялись за работу. Кухтенко стал ведать торговлей. Ваганов с Павлом Ермаковым занялись земельными и лесными делами. Мокеев и Петр Захарович возглавили руководство просвещением.
На самом заводе тоже произошли большие изменения. Руководствуясь программным требованием РСДРП(б), наши вожаки вплотную подошли к осуществлению рабочего контроля. В Петроград, в правление акционерного общества, была послана делегация с ультимативным письмом. В результате добились пересчета сдельной оплаты рабочим крупносортного цеха за прошлые пять — шесть лет.
Рабочая коллегия была подобрана удачно. В нее входили Н. М. Давыдов — председатель подрайонного комитета РСДРП(б), механик и паровозный машинист; Павел Плотников — вальцовщик листопрокатки и Петр Ваняшкин — рыжеватый, среднего роста крепыш, винтовщик листопрокатки, бывший лейбгвардеец-конник, живой, подвижный, остроумный.
Наступила осень. В конце концов нас все-таки взяли в заводскую дружину. Но вместо настоящего оружия, которого не хватало, молодым дружинникам выдали деревянные винтовки для строевых занятий. За это поселковые девчата, к великому нашему сраму, стали называть нас деревянными солдатиками.
Семен вслух мечтал о пулемете. Над ним подсмеивались. Но вскоре Шихов выменял у какого-то солдата новенький японский карабин, который сразу стал предметом всеобщей зависти. Хотя патронов к этому карабину не было, Семена так и распирало от гордости. То на левое, то на правое ухо сдвигал он свою потертую шапчонку, глаза его сияли.
Герман Быков как-то посоветовал Шихову:
— А ты бы разобрал его, карабин-то. Чего там? С устройством познакомишься.
На другой день Семен явился на занятия с расквашенным носом. Мы так и ахнули.
— Кто это тебя изукрасил? — удивился Герман.
Шихов, сердито сплюнув, насмешливо уставился на Быкова:
— Кто, спрашиваешь? Да ты!
— Я? — опешил Герман.
— Ты! Надоумил меня вчера этого проклятого японца разбирать. Крутил я его, крутил, стал с затвором возиться. Только вынул, а меня по носу как звякнет! Аж синеньки-зелененьки в глазах заиграли. Только нынче утром нашел я под столом ту пружину, что мне нос расквасила. Обозлился: «Ах, ты, думаю, подлая», — кинуть-хотел. Но потом пожалел, в ящик спрятал…
С этого дня Шихова стали называть Японцем.
Вечером двадцать шестого октября в оперном театре состоялось экстренное заседание исполнительного комитета Екатеринбургского городского Совета рабочих и солдатских депутатов совместно с представителями от крупных промышленных предприятий и партийных организаций.
На этом заседании уполномоченный Петроградского Военно-революционного комитета матрос П. Д. Хохряков по поручению Екатеринбургского комитета РСДРП(б) объявил, что в Петрограде победило восстание пролетариата и войск гарнизона, Временное правительство низложено, вся власть в центре и на местах переходит в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Двадцать шестого — двадцать восьмого октября развернулось формирование красногвардейских отрядов для борьбы с контрреволюцией. Екатеринбург (с пригородами) был разделен на четыре района. В каждом из них создавался штаб Красной гвардии, который формировал свой отряд. В первом районе отряд составлялся из железнодорожников, во втором — из рабочих вагоноремонтного завода. Третий район охватывал Злоказовскую текстильную фабрику (ныне фабрика имени В. И. Ленина) и предприятия юго-восточной окраины города. Отряд четвертого района комплектовался из рабочих нашего завода и спичечной фабрики; командиром его был назначен Петр Захарович Ермаков. А заводскую дружину возглавил большевик сталевар Павел Ксенофонтович Пермяков.
Все эти отряды подчинялись Центральному штабу Красной гвардии на Урале, председателем которого являлся Павел Данилович Хохряков.
И началась совсем другая жизнь, напряженная, насыщенная событиями. Время летело стремительно. Отработаешь смену на заводе — сразу в районный штаб: то устраивать облаву на спекулянтов, то заступать в наряд по охране Совета.
Для более слаженной работы выбрали трех дежурных начальников штаба. Двое из них служили раньше в солдатах, третьим был я. Попробовал отказаться: какой, мол, из меня начальник штаба, но ничего из этого не вышло. Сказали, что главное — моя грамотность, а военному делу подучусь у старших.
Во время первого моего дежурства в штаб пришел Семен. Он выложил на стол разобранный японский карабин и предложил:
— Давай меняться! Вот тебе мой карабин, а ты мне удружи револьвер.
Я вытаращил глаза: имевшийся у меня французский револьвер был очень старый и маломощный, пуля из него выскакивала как-то боком. Словом, не револьвер, а детский пугач.
— Ты зачем это? Из моего только воробьев гонять.
— Все равно, — упрямо буркнул Шихов. — Не хочу, чтоб меня Японцем звали. Не будешь менять, другого найду.
Обмен состоялся, и Семен ушел во двор проверять боевые качества своего нового оружия.
Через некоторое время он вернулся в комнату. Увидев скорчившегося у печки молодого дружинника Илью Пухова, трусливого и придурковатого малого, Шихов подмигнул мне и устремился к нему:
— Иль, а Иль… Меня, знаешь, ни одна пуля не берег, ей-бо.
— Ну-у? — недоверчиво отозвался Илья.
— Вправду! — азартно продолжал Семен. — У меня, слыхал поди, отец в раю побывал, так думаю, что я через это и на пулю заколдованный!
— Колдунов нынче нету. Всех как есть Советская власть отменила. Ты, Японец, врешь, — рассудительно сказал Пухов.
Шихов решительно приблизился к Илье:
— А хошь, докажу?
— Ну, докажи, — неохотно согласился Пухов, видимо подозревая подвох.
Семен вскочил на стол и, согнув в колене левую ногу, в упор бабахнул из револьвера в голень, защищенную ватными штанами. Пуля боком ударилась в ногу, рикошетом отскочила в сторону и щелкнула Илью по лбу. Тот заревел как белуга — не столько от боли, сколько с перепугу — и метнулся за дверь.
