После занятий Гриша не вытерпел и показал на него одному из студентов постарше:
- А вы знаете, что это сыщик? Поглядите-ка на него...
Студент засмеялся:
- Ну, кто же этого не знает!
- Тогда почему его пускают сюда?
- Да так удобнее - и нам и ему. Он же ровно ничего не понимает. Правда, нам приходится - вы заметили? - затушевывать терминологию. К примеру, Владимир Владимирович вместо слова "анархизм" говорит "крайний экономический либерализм". Ну, это прием несложный.
По имени-отчеству студенты называли только некоторых профессоров - в знак особого уважения; Регинский, например, такой чести никогда не удостаивался.
После занятий кружка Владимира Владимировича всегда подавался чай с печеньем. Это живо напомнило Григорию Шумову учителя Арямова, который вот так же принимал у себя учеников реального училища. Дело не в печенье дело в подчеркнутом отрицании какой бы то ни было официальности.
Принимая из рук профессора стакан чая, Гриша испугался: а сыщик? Нельзя же садиться вместе с ним за один стол! Но нет, шпик знал свое место: чая у Владимира Владимировича он никогда не пил, - смирненько уходил, как только вносили самовар.
Старые кружковцы были влюблены в своего руководителя; так реалисты когда-то были преданы Арямову.
Гриша однажды услышал, как один из студентов сказал, глядя издали на Владимира Владимировича:
- Какой он красавец!
Сосед его отозвался с удивлением:
- Ну, что вы!
Профессор был толстый пожилой человек с купеческой бородой, с маленькими глазками, с бесформенным носом "картошкой".
- Значит, вы не находите, что он красив?
- Нет. Не нахожу.
- У него прекрасное лицо!
И студенты чуть не поссорились. Один доказывал, что красоту не следует понимать банально. Другой возражал, что нос картошкой есть нос картошкой и тут уж ничего не поделаешь...
Шумов заходил и к "соседям" - на историко-филологический факультет. Там необыкновенной популярностью пользовались лекции Платонова, маленького, седенького и очень ядовитого. Лицо его походило на чисто вымытую редечку, украшенную золотыми очками.
Читал он тихим, слегка гнусавым голосом, не сравнишь с баритоном любимца первокурсников - Юрия Михайловича!
Слушатели, однако, скоро забывали о голосе Платонова: перед ними возникали живые картины древней Руси...
Вообще много интересного было в университете!
Гриша иногда ухитрялся посещать его даже по воскресеньям.
На одно из воскресений назначена была в физической аудитории защита докторской диссертации приват-доцентом Кучковым, фамилию которого Гриша услышал впервые на прошлой неделе. Вернее, не услышал, а прочел в объявлении, вывешенном в коридоре. Там сообщалось, что вход на защиту диссертации свободный. Но главное - оппонентом выступит Платонов. Сам Платонов!
Гриша пришел в физическую аудиторию, когда доцент Кучков, одетый парадно, во фрак, уже занял свое место на кафедре. Это был человек лет за сорок, коренастый и краснолицый. Если Платонов походил на беленькую редечку, то Кучков напоминал скорее свеклу; это сходство особенно стало заметным, когда один за другим начали выступать его оппоненты.
Гриша слушал невнимательно и самого Кучкова и его оппонентов: он ждал Платонова, которым увлекся в ту пору безмерно.
Вероятно, Гриша не был исключением: сочувственный гул прошелся по аудитории, когда слово взял профессор Платонов.
Он заговорил с таким ядом, что бедный доцент скоро вспотел и принялся вытирать носовым платком свою туго налитую багровую шею; это не помогло на глазах у публики, довольно многочисленной, крахмальный его воротничок размяк и посерел.
Платонов перечислял данные, оставшиеся вне поля зрения глуботоуважаемого коллеги. Вспоминая первоисточник, с коими диссертант, "будучи преобременен многополезными своими занятиями", не успел ознакомиться, профессор высказывал искреннее по этому поводу сожаление. Он наизусть цитировал летописи и "позволял себе выразить надежду", что Кучков найдет возможным заинтересоваться этими не лишними для ученого-историка материалами.
Все это он говорил ровным голоском, то соединяя вместе, то неторопливо разводя в стороны пальчики своих маленьких, изящных рук.
Бедный Кучков уже перестал спасать свой размокший воротничок.
Чтобы не смотреть на его несчастное лицо, Гриша отвел глаза в сторону и неожиданно встретился взглядом с худенькой девушкой, в которой он сразу узнал внучку больной актрисы.
Как она сюда попала? Впрочем, что ж удивительного!
Состав аудитории - может быть, потому что день был воскресный оказался самым разнообразным: много было женщин - среди черных сюртуков, фраков и мундиров выделялись шелковые платья и меховые горжетки.
Рядом с тоненькой девушкой возвышалась массивная дама, щеки которой видимо, полнокровные до предела - от обилия пудры казались лиловыми. Девушка, внимательно поглядев на Гришу, сказала что-то на ухо массивной даме; и он поспешил отвернуться.
Между тем беспощадные, направленные на соискателя степени удары Платонова продолжались - меткие, как шпага дуэлянта.
Казалось, от диссертации ничего не осталось.
Однако и после Платонова новые оппоненты нашли достаточно оснований, чтобы дополнительно поговорить об изъянах в работе Кучкова.
Гриша уже опять не слушал их - ни свирепого на вид, заросшего до самых глаз буйной растительностью профессора, ни молодого ученого, похожего безликой внешностью, фраком и прилизанными баками на официанта.
Григорий Шумов искоса, полуобернувшись, поглядел на внучку актрисы: милое лицо девушки выражало теперь растерянную, мучительную жалость. Ему и самому стало жаль Кучкова: видно, провалился, бедняга, бесповоротно.
Он провалился, а пытка его все еще продолжалась - и не было этому конца!
Нет, конец все-таки пришел и был ознаменован... объятьями.
Первым обнял Кучкова Платонов.
Троекратно, по-русски, расцеловавшись с ним, старый профессор повернулся к аудитории и объявил, что ему остается только гордиться своим дорогим учеником, показавшим сегодня весь блеск своего таланта и всю глубину своей эрудиции.
Свирепый на вид оппонент прорычал, что у него нет слов для выражения благодарности за то интеллектуальное наслаждение, которое он только что испытал.
Молодой ученый с прилизанными баками застенчиво пролепетал что-то необычайно вежливое.
Гриша растерялся.
Неужели все это всерьез? Нет, видно, он еще совсем незнаком с университетскими нравами.
Через несколько минут было объявлено, что ученый совет единогласно присудил диссертанту ученую степень доктора наук.
К Кучкову вереницей устремились поздравляющие; одной из первых подошла массивная дама с лиловым лицом. За дамой стояла, потупясь, тоненькая девушка.
Преодолев привычную свою застенчивость, Гриша подошел к ней:
- Здравствуйте. Вы не узнаете меня?
- Здравствуйте, - ответила, слегка порозовев, девушка и, видимо, хотела еще что-то сказать, но в это время ее с шутливой размашистостью подхватил под руку мгновенно преобразившийся, сияющий, счастливый Кучков.
Гриша отступил в сторону и наткнулся на незнакомого ему курчавого студента с оливково-смуглой физиономией.
- Я имею к вам деловой разговор, - мягко, по-южному, выговаривая слова, сказал студент. - Вы нуждаетесь в заработке?
- Нуждаюсь, - рассеянно ответил Шумов, снова повернувшись в сторону девушки, которая его интересовала сейчас несравненно больше, чем какой бы то ни было деловой разговор.
Девушка, толстая дама и Кучков, взявшись за руки и весело смеясь, продвигались к выходу.
Идти за ними следом? Может быть, удастся заговорить в швейцарской, спросить о здоровье Нины Георгиевны - он ведь знал, как зовут больную.
Девушка обернулась, сразу нашла его взглядом и кивнула на прощанье. Лицо у нее разрумянилось. Какое милое, какое милое было у нее лицо!
- Не взялись бы вы, - продолжал тем временем студент с оливковым лицом, - распространять журнал?
- Журнал... Какой журнал?
- Наш. Студенческий журнал. Он так и называется "Наш путь".
Студент вынул из кармана и протянул Грише сложенную вдвое довольно тонкую тетрадку большого формата. Серенькую ее обложку с угла на угол пересекала широкая синяя полоса.
- Раньше на обложке была красная полоса, вы понимаете? Градоначальник распорядился переменить цвет.
- Я не совсем... - начал было Шумов.
Но студент перебил:
- Одну минуточку! Итак, журнал вполне приличный. Уж в этом отношении можете поверить мне - Семену Шахно. Позвольте, а почему у вас такой рассеянный вид? Торопитесь куда-нибудь?
Девушка ушла. Да никогда бы Гриша и не решился подойти к ней - при Кучкове.
- Нет. Не тороплюсь.
- Тогда слушайте! Я предлагаю вам буквально золотое дно. Номер журнала стоит пятнадцать копеек, третья часть идет вам, десять копеек сдаете в кассу. На Невском в хороший день удается сбыть до пятидесяти экземпляров. В таком случае сколько вы получаете на руки? Неплохо?
