Егор сморгнул. Что с немцами когда-нибудь воевать придется, это не новость, все понимают. Но чтобы «скоро»?
— Вопрос этот Фюрер решил еще прошлым летом, сразу после Франции. Войска к нашим границам фрицы стягивают уже несколько месяцев, не шибко-то и прячутся. Потому приказом Наркома заведено литерное дело с оперативным названием «Затея», для сбора данных о немецкой военной угрозе и работы на этом направлении. С этим ясно?
Дорин кивнул.
— Идем дальше. Факт номер два. По агентурным сведениям, Германия должна была ударить в середине мая. Поэтому наши агенты провели превентивную операцию в Югославии. Ну, ты, наверно, в курсе.
— Так точно. В газетах читал. Патриотически настроенные офицеры югославской армии устроили переворот и разорвали пакт с фашистами.
— Вот-вот. Переворот организовать — дело не столь хитрое. Думали, впадет Фюрер в истерику, кинет на Балканы свои дивизии от наших границ, да и увязнет хотя бы на месяц, на два. Тогда нападать на Советский Союз в этом году ему станет не с руки. Пока ноты-ультиматумы, пока войска доберутся до Югославии, пока повоюют, пока передислоцируются обратно — пол-лета и пройдет. Только недооценили мы Фюрера. Он не стал тратить время на дипломатию, ударил молниеносно, через десять дней после переворота. Еще за неделю расчехвостил всю югославскую армию. Знаешь, чем они югославам дух сломали? Зверской бомбардировкой Белграда. Пятьдесят тысяч убитых, все сплошь мирные жители. Раньше так не воевали. Чудовищно, но эффективно. После этого вся югославская армия, 340 тысяч человек, в плен сдалась. И что же мы в результате всей этой катавасии имеем? Полную неизвестность, вот что. — Октябрьский изобразил недоуменную гримасу. — Сидим, гадаем на кофейной гуще: нападет на нас в этом году Гитлер или передумал? Есть сведения, что он хочет сначала добить Англию, а с нами разобраться в следующем году. Правда это или дезинформация? Вот главный вопрос, на который должна дать ответ вверенная мне группа. От того, найдем ли мы правильный ответ, зависит решение ЦК и, в значительной степени, исход грядущей войны. То ли нам надо срочно бросать все силы на укрепление границ, сворачивать реорганизацию армии, закрывать долгосрочные проекты по созданию самолетов и танков нового поколения. То ли спокойно, не нервничая и не суетясь, завершить к весне 42-го программу укрепления обороны, и тогда нам сам черт не брат.
Старший майор замолчал, давая слушателю возможность как следует вникнуть в сказанное.
— Ты, Дорин, не удивляйся, что я тебе, младшему лейтенанту, про большую политику толкую. Я у себя в группе статистов не признаю. Каждый сотрудник, даже привлеченный вроде тебя, обязан понимать не только свой маневр, но и общую картину. А также свою ответственность за происходящее. Страшную ответственность. Ведь что будет? Мы проведем работу, я выдам заключение Наркому. Нарком пойдет с нашим заключением к Вождю. Вождь примет решение. Ошибемся — наше социалистическое отечество может погибнуть. Осознаешь?
— Это какой нарком? — спросил Дорин. — Товарищ нарком госбезопасности или сам Нарком?
Октябрьский даже обиделся:
— Конечно, Сам.
В феврале месяце прежний НКВД разукрупнили на два наркомата — Внутренних Дел и Государственной Безопасности. К делению этому сотрудники еще не привыкли, да и было оно больше условным. Сидели под одной крышей, ходили по тем же коридорам, ездили в общие дома отдыха. Даже руководство не сменилось, просто бывший начальник Управления госбезопасности тоже стал называться «народным комиссаром». Чтобы не путаться, сотрудники называли его «нарком госбезопасности», а прежнего — просто «Нарком» или «Сам». По-правильному именовать главного чекиста страны теперь следовало бы «заместителем председателя Совета народных комиссаров». Недавно получил он это высокое назначение и курировал теперь не только Органы, но и еще несколько ключевых ведомств.
В общем, одно дело спецгруппа подчинялась бы товарищу наркому госбезопасности, и совсем другое — напрямую Наркому.
Егор, что называется, проникся.
— Факт третий. Противостоит нам Абвер, организация, про которую тебе рассказывать не нужно, в ШОНе у вас по этой замечательной конторе был специальный курс. Задача Абвера — заморочить нам голову. Если нападение решено отменить, они должны создать у нас прямо обратное впечатление, чтобы мы попусту растратили свои силы. Если сроки нападения остаются в силе, Абвер попытается убедить нас, что войны в этом году ни в коем случае не будет. Ребята они хитрые, изобретательные, работают, что называется, с огоньком. По традиции там много бывших морских офицеров, да и начальник, как тебе известно, адмирал. Что мне в их организации нравится — должности там распределяют не по званию, а по профпригодности, так что капитан или даже обер-лейтенант может оказаться главнее полковника. Важен не чин (он в конце концов зависит от возраста), а личные качества. Переиграть абверовцев будет непросто. Особенно, если учитывать наш кислый статус кво с кадрами.
Старший майор тяжело вздохнул. Что такое «статус кво», Егор запамятовал, но на всякий случай понимающе кивнул.
— На этом обзор ситуации заканчиваю и перехожу собственно к операции. — Октябрьский оживился. Можно сказать, повеселел на глазах. — Вчера ночью поступила агентурная информация. 20 апреля в полночь, то есть сегодня, в районе Святого озера (это около Шатуры) с самолета будет сброшен особо важный груз. Посылка или человек, неизвестно. Однако то, что занимаются этим лично германский военный атташе генерал Кестринг и его заместитель полковник Кребс, да и сама близость выброски к Москве — свидетельство особой важности этой акции. Наш источник сообщает, что подготовка ведется с соблюдением чрезвычайных мер секретности. Принимать груз будет Решке, капитан Абвера. Он числится третьим секретарем посольства. Разведчик сильный, опытный. Досье на него толщиной с роман «Граф Монте-Кристо», а по содержанию даже увлекательней. Когда сам Решке берет на себя обязанности приемщика — это не шутки. Но и мы окажем самолету уважение, — хитро прищурился начальник спецгруппы «Затея». — С нашей стороны встречать его будет не какой-то капитанишка, а представитель высшего комсостава, по германским меркам генерал-майор. — Он с шутливой важностью постучал себя по петлицам. — Имею приказ Наркома: перейти от пассивного наблюдения к активным действиям. Давно пора.
— Что такое «активные действия», товарищ старший майор?
— Будем перехватывать. Хватит с фрицами менуэты танцевать, время поджимает. Перехожу на быстрый фокстрот, а также на танго «Я задушу тебя в объятьях».
— А это что такое?
— Сам увидишь, — интригующе улыбнулся Октябрьский и снова подмигнул. — Если груз с руками и ногами, встречать его будем мы с тобой, два чистокровных арийца. Само собой, при поддержке группы молчаливых товарищей. Так что роль у тебя ответственная, почти что главная.
Егор приосанился, всем своим видом показывая: «Не сомневайтесь, не подведу», хотя у самого противно дрогнули колени. Главная роль! Без репетиций, в незнакомой пьесе, да еще какой…
— Со словами роль или как? — спросил он, изобразив бесшабашную улыбку. — Память у меня отличная, с первого раза запомню, вы не беспокойтесь,
— Ты запомни, главное, вот что. Театр у нас профессиональный и даже академический, так что всяческая самодеятельность исключается. Импровизаций не нужно. По собственной инициативе рта не раскрывать. Если парашютист к тебе обратится, отвечать односложно, с певучим баварским подсюсюкиванием, как ты умеешь. Ты — мой помощник, соблюдаешь субординацию, ясно? Если я почувствую, что дело запахло керосином, дам команду «давай!». Тогда хуком — и в нокаут. Только гляди, не перестарайся, мозги не вышиби.
— Если так, то лучше аперкотом. Рычаг силы короче.
— Аперкотом так аперкотом, специалисту видней. Однако я надеюсь, до этого не дойдет.
Дорин не спускал глаз со старшего майора, ожидая продолжения инструктажа, но Октябрьский молчал.
— Значит, не раскрываю рта, на вопросы отвечаю коротко, по команде бью аперкотом. Понятно. Дальше что?
— Да ничего, — усмехнулся Октябрьский, одобрительно глядя на младшего лейтенанта. — Вот и вся твоя роль.
— Ничего себе главная! — разочарованно протянул Егор. — Типа «кушать подано», что ли?
— А ты хотел, чтоб я тебе, желторотому, доверил вербальное пульпирование матерого абверовского агента?
«Вербальным пульпированием» на спецжаргоне назывался первичный словесный контакт с малоизученным объектом, чтобы с ходу сдиагностировать его статус, характер, степень опасности. Для этой ювелирной работы требовалась безошибочная интуиция, опыт, быстрота реакции.
— Ну не пульпирование, конечно, но, может, хоть подыграть вам как-то… Сказать что-нибудь, для естественности, для непринужденной атмосферы…
