теперь весь в черном стоит, гнется в желтом чакане и ружье птице показывает. Со стороны поглядишь, будто он кому-то на птицу указывает, а он расстояние определить не может, примеривается и не бьет. Так-то вот все просто, если без дичи домой хочешь идти. Для такого Василий — большой авторитет.
А я волновался. Лисиц доводилось добывать на ночных засидках, несколько раз при случайных встречах, когда охотился на зайцев в тамарисковых зарослях, а о лисьих гонах с собаками много лишь слышал, назавтра первый раз собирался сам и все как-то беспокоился. Ведь с кем идти? Филиппов, Соловьев, Осетров, Кравченко. Эти не то что вместе охотиться, близко на утрянке не подпускают. Не уважают они охотников, которые только дичь пугают.
Утро пришло ясное. Солнце взошло в красном ободе — мороз крепкий, снег аж визжит под ногами. Собаки рвут поводки из рук, чуют: набродили ночью звери. Остановится Каро, оглянется на хозяина, скажет глазами: «Лисица прошла, видишь?»
Повизгивает молодняк — Гомба, Пират, Верный, Гудок, поглядывая на сплошные заросли чакана.
Филиппов разговаривает шепотом, на неосторожный шаг недовольно оглядывается и все присматривается, присматривается.
Заячьи петли по снегу гарусным узором лежат. Прыгал зайчишка около куста, покопался, пошел дальше. А рядом лисьи лапки. Косой шарахнулся от нее и поскакал в поле, там за ним никто не угонится.
— Зайчатинки захотелось, — шепчет Филиппов, — а не удалось.
Он помахал нам рукой, чтобы мы остановились, сам полез в чакан. Долго лазил там, нагибался, что-то смотрел, вылез довольный.
— Здесь. Пускай собак.
Разослал всех по местам, а мне особо шепнул:
— Беги по ерику до поворота, а когда Каро подаст голос, заветривай лису.
Я недовольный заспешил к повороту: «Ишь, не доверяет тропу, а только заветривать».
На полпути меня остановил голос Каро: «Ах! Ах!» Он был где-то сбоку и сзади. Гон шел на меня. К грубому голосу Каро прибавились голоса молодых. Лаяла Гомба — тонко и часто. Пират — редко, басом. Верный взвизгивал. Гудка не слышно. Ближе, ближе. Высунув язык, мимо меня промчался Каро, за ним остальные, все снова нырнули в заросли, затихли.
«Просмотрел», — подумал я с тревогой. Но вот собаки погнали снова. Лисица уходила под ветер. Я стал просматривать следы. Вот где выскочили собаки, а чуть в стороне… лисица высунула носик из чакана, увидела меня, повернулась и ушла. Со стыдом вспомнил, что Филиппов как-то рассказывал мне осенью:
— Хорошая собака по следу не гонит, запах слишком резкий. Она на метр от следа под ветром идет.
А я ждал по гону. Обида меня взяла, стою и ругаю себя, а гон идет снова ко мне, только чуть перебежать. Побежал, запутался, упал — заросли в рост человека, все переплелись — не пролезешь, не продерешься. Кое-как выдрался к тропе и увидел промелькнувшего Гудка. В гоне он шел последним — вихловатый щенок с невеселым редким голосом.
«Опоздал», — мелькнуло в голове. Гон удалялся. Мимо пробежал Филиппов. На усах его висели сосульки льда, шапка сдвинулась на затылок. Погрозил мне кулаком:
— Прошляпил!..
Наперерез гону бежали Кравченко и Осетров. Гон заворачивал от них и приближался к Филиппову. Прогремел его выстрел. Послышалось сердитое рычание собак, шум свалки.
— Хватит… хва-тит! — успокаивал собак Филиппов.
— Иван Степанович, ловко вы… — заговорил я, подбежав к нему.
— Прошляпил лису, — сердито перебил он меня. — И чего ты по ерику топтался, как заяц на жировке? Наветривать надо было, а ты? — с огорчением махнул рукой и полез в карман за кисетом.
Подошли Осетров и Кравченко, продрался через заросли Соловьев. Ругаться они не ругались, но и добрых слов не было. Сложив в общую кучу домашние припасы, мы перекусили, покормили собак. И снова Филиппов пошел вперед.
Два раза начинался гон. Мы, перебегая с места на место, старались перехватить его, лезли в крепь. Собаки выбивались из сил, теряли лисиц в чаще. Забрались мы в такие крепи, что пришлось поймать собак и пробивать тропы. Станешь на колени, загребешь руками чакан и навалишься на него грудью, придавишь к земле. Троп пять пробили, умаялись — пар от нас клубами начал валить. Но солнце уже склонилось к горизонту, в поселке над каждым домом стал столбом дымок: хозяйки ужин готовили. Пора возвращаться, — а Филиппов и слышать об этом не желает.
— Такой оравой и возвращаться с одной лисой? Да вы что?!
Усы у старика сердито топорщатся.
— Каро глаза побил, — бросил Осетров.
От долгой беготни по зарослям у старого кобеля Каро распухли брови, почти закрыли ему глаза.
— Увидит лису не хуже, чем ты! — отрезал Иван Степанович.
Снова пустили свору. Начался гон. Гоняли не меньше часа и почти на одном месте. Ходила лисица между троп. Собаки до того разъярились, что, столкнувшись, друг с другом, начали огрызаться. Не выдержал Соловьев и полез в крепь, лисица поубавила круг, но на тропы не вышла. Залезли Осетров и Кравченко, снова круг уменьшился, но лисица — вне выстрела. Собаки, хватая на бегу снег, еле подают голос. У Филиппова лопнуло терпение; сердито пыхтя и что-то бурча, ринулся он наперерез гону и начал подлаивать:
— Гав, гав, гав!
Свора оживилась, нажала, а к ее голосам добавились голоса всех остальных охотников. Круг начал быстро сжиматься.
Я выскочил на край чакана возле степи.
Рыжая крупная лисица, вытянувшись в беге, метнулась из чащи. Растягиваясь в цепочку, пластались за нею собаки. Впереди всех Пират, за ним Верный и Гомба.
— Эх, она не берет! — Кравченко сорвал с головы шапку, бросил ее на землю.
Филиппов опустил ружье, захватил ртом пышный ус, наклонился вперед, готовый бежать за сворой. Соловьев, указывая наперерез бегущей лисице, еле слышно шепчет:
— Каро, милый, сюда… сюда…
Между лисицей и Гомбой расстояние резко уменьшилось. Метр… Полметра!..
— Возь-ми-и! — не своим голосом кричит Кравченко.
Лисица бросилась вбок. Гомба, притормаживая бег, села на задние ноги. На нее наскочил Пират и полетел кубарем, через него покатился кувырком Верный. Лисица уходила к бугру, оставляя собак далеко позади.
Наперерез ей бросился Каро, она не видела его. Вот-вот они должны столкнуться. Но лисица заметила и его, резко остановилась, и Каро пронесся мимо. Громко взвизгивая, к зверю приближалась Гомба. И лисица бросилась со всех ног к вершине бугра.
— Дер-жи-и! Собак дер-жи-и! — сорвался с места и побежал Филиппов. — Пи-ра-ат! — на бегу Иван Степанович резко засвистал.
Каро тотчас остановился, оглянулся, но снова пошел за сворой, только уже легкой трусцой. Молодые не слышали свиста-приказа.
Мы все что было сил побежали к бугру, сзывая собак.
Там круча, туда шла лисица, а за нею собаки. Гомба наседала сзади, чуть ли не вися на хвосте зверя.
