— Государь, наши шпионы докладывают, что поход неизбежен. Персидский царь двинет до сорока тысяч человек. В поход выйдет царский отряд, персидская конница и воины из новых провинций. В Дамаск уже доставлены тараны и осадные башни. Ждут только самого царя и огненных драконов.
— Когда они выйдут в поход?
— Мы ждем их в месяц мехеру (ноябрь). Не так жарко, и будет трава для коней.
— Хорошо, — задумчиво сказал фараон, сняв парик. Было очень жарко, и бритую голову овевал ветерок, что исходил от гигантского опахала, которым его обмахивал стоявший сзади вельможа. — Что слышно про этого их Пророка? Ты рассказывал как-то, что он исчез на глазах многих людей, а потом появился прямо из воздуха в какой-то странной одежде.
— Да, божественный. Так мне сообщили двое шпионов. Один говорил со слугой, а другой с евнухом, и оба это видели своими глазами. Мы опасаемся этого человека, повелитель. Он ненавидит жрецов и всюду на копьях своих воинов приносит Ахурамазду.
— Не опасаетесь, — усмехнулся полными губами фараон. — Вы его боитесь. Боитесь так, что спать не можете. Да, жрец?
— Ваше величество, как всегда, сама мудрость, — признался Птаххотеп. — Глупо отрицать. Особенно после той истории с Аткаль-ан-Мардуком.
— А что с ним? — удивился фараон. — Он же полубог, в столбе пламени ушел на небо.
— Может и ушел, божественный, — сказал жрец. — Да только в тот же день из храма вынесли мертвеца, что был похож на Аткаль-ан-Мардука как две капли воды. А до того он жену Пророка украл и по кускам мужу хотел посылать. Больших денег та информация стоила.
— Вот как? — Тахарка задумался. — Тогда понятно все. А я еще удивлялся. Надо же, чудо какое случилось. Ведь из того жреца полубог, как из моего пса жрец Амона. Он же негодяй распоследний был. А вон как просто все. И врага убил, и бога Мардука без боя в угол задвинул, и новую веру укрепил. Какой опасный человек. Убрать его надо.
— Нам не подобраться к нему, божественный, склонил голову жрец. — Он в настоящей крепости живет, под охраной маленькой армии. И сам боец не из последних, говорят. Пробовали рабов подкупить, так они на каком-то своем языке лопочут. Не вышло ничего, не знаем мы того языка.
— А охрану купить пробовали? — заинтересованно спросил царь.
— Да, величайший. Не вышло. Нашего человека воин просто зарезал, — развел руками жрец.
— А царь?
— Его ассирийцы охраняют. Он для них почти бог, самого Синаххериба в поединке сразил. Не подобраться.
— Бунт в Финикии сможем разжечь? В прошлый раз получилось.
— Тоже не вышло, повелитель. Население новым царем довольно, купцы благоденствуют, а тех, кого мы могли на грязные дела нанять, уже убили давно.
— Хорошо, Птаххотеп. Иди. Не порадовал ты меня.
— Повелитель, — жрец, пятясь назад, удалился.
— Фиванского жреца зови, — повернул голову к махавшему опахалом вельможе. — Дядя твой, да? Что же сразу не сказал? Все самому узнавать приходится.
Побледневший вельможа побежал за великим жрецом Амона-Ра, что дожидался приема.
— Божественный, — склонился он. — У меня есть хорошие новости.
Глава 5, где Пер-Аммону грозит голод
Год пятый от основания. Месяц айяру. Окрестности Ниневии. Лагерь Царского отряда.
Пот заливал глаза, а грудная клетка разрывалась от боли, что приходила на каждом вдохе. Наследник Тейисп бежал в строю таких же мальчишек, как он сам, пытаясь не упасть лицом в пыль. Это у матери он был наследник, а тут он боец из молодых, а чей он сын, никому знать не положено. Сам отец отправил его сюда, сказав, что если проболтается, то до конца жизни будет в дедовом кочевье коней пасти. А с чувством юмора у великого царя совсем плохо было. Тейспу было четырнадцать, и он был старшим из детей государя. С тех пор, как в Царский отряд стали набирать мальчишек, вся персидская знать правдами и неправдами стала пристраивать сюда своих сыновей. Идея о том, чтобы комплектовать гвардию царя из рабов, как-то незаметно рассеялась, как дым. За места началась самая настоящая драка. Тейисп тут видел полтора десятка своих братьев, но сбиваться в кучки и кичиться статусом было строжайше запрещено. За этим следили десятники из ассирийцев, которые, казалось, получали извращенное удовольствие от унижения юных аристократов. На самом деле, все было совсем не так. Когда набрали первую сотню, то командира их отряда и десятников выстроили, и сам Ахемен, назвав каждого по имени, попросил спуску не давать никому. Потому что нет худшей услуги для отца, чем получить избалованного никчемного наследника. Ассирийские солдаты, услышав свое имя от повелителя вселенной, ощутили дрожь в коленях и прилив энтузиазма. И вскоре жизнь юных персидских князей превратилась в ад. Царских детей тут никто не выделял, потому что не знал никто. Военный лагерь был закрытым, посторонних сюда не пускали, а потому очень быстро сыновья правителей огромной страны узнали, что они не будущие аристократы, а тупое мясо и никчемная падаль. Первых, кто возмутился, избили перед строем, и сказали, что они могут пойти за ворота хоть сейчас. Там их ждет мамочка и сладости на меду. Но даже шести- семилетний мальчишка знал, что для его рода это будет катастрофой. Отец будет опозорен, а помолвка с княжной из знатного рода будет расторгнута. И пацаны, глотая слезы в темном углу, принимали новую жизнь. До восемнадцати лет им быть здесь, иначе весь род отвернется от них, как от трусов. Постепенно все втянулись.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Подъем на рассвете, пробежка, завтрак. Учеба в классе, где преподавали чтение, математику и показывали разные земли на чертежах. Иногда им рассказывали про великих царей древности, их достижения и ошибки. Учеба считалась отдыхом. По крайней мере, так говорили десятники. Поэтому после обеда начиналась учеба настоящая, где учили бегать, драться, и стрелять из лука. На каждый вид оружия был свой наставник, и царский отряд не скупился на оплату, нанимая лучших мастеров борьбы, копья или меча. Говорят, сам Пророк занимался с ними же, будучи изрядным бойцом на коротких копьях. Знающие люди по секрету рассказывали, что против служителя доброго бога с его жреческим посохом далеко не каждый копьеносец выстоит. А раз такой человек не брезгует солдатскую науку постигать, то уж им, воинам потомственным, сам бог велел.
Сегодня был праздник, учебы не было, а потому десятник к обычной пробежке в два фарсанга десятку Тейиспа добавил еще один и пояс со свинцовыми пластинами. Над малышами так не издевались пока. Но те, кто в лагере отбыл по три-четыре года, считались почти полноценными бойцами, и поблажек не получали. И вот прямо сейчас наследник великого отца упрямо переставлял ноги, которые, как ему казалось, в три таланта весом каждая были, и заканчивал последний круг. Потом можно упасть на землю, и даже десятник ничего не скажет. Вот он, рядом бежит, с тем же поясом, последним пинки отвешивает. Не человек, мул какой-то. Бежавший рядом парнишка по имени Ардашир побледнел и начал хватать воздух. Глаза его закатились, и он грохнулся в пыль.
— Десяток, стоять! Подняли эту падаль и побежали. Вы что, засранцы, товарища бросить решили?
Парня кое-как привели в чувство, и остаток пути его практически протащили на руках. Только Тейисп и знал, что Ардашир сыном самого Пророка был, потому что брат его двоюродный и любимой тетки сын.
Все, конец дистанции. Десяток упал в траву, глотая воздух рвущейся грудью. Теперь надо доползти до ведра с водой, а до него целых десять шагов. Десятник, сволочь, пинком опрокинул воду, и заорал:
— Чего разлеглись? Встали, лентяи, и в казарму строем! Воду там пить будете. Да не напивайтесь сразу. Вы же коней сразу не поите после скачки!
— Не слишком ты их? — спросил потом сотник, стоявший в отдалении, у командира десятка.
— Эти выдержат, командир, парни крепкие. Да и понемногу же добавляем вес. Им в следующем году со щитом на руке бежать, они же тогда просто дохнуть начнут.
— Смотри, не загони мне пацанов, с нас потом спросят. Ты, вообще, сам понимаешь, чьих сыновей мы тут мордуем и падалью величаем?
