на табуретку. Что ещё его ждёт?
* * *
Вера Колесникова, урождённая Шалимова, несмотря на норовистый мороз, вышла на балкон в одном халате. Холод не страшил. Внутри всё горячее, как на сковороде. «Бог даст, не простужусь», – подумала она. Да и что такое простуда в сравнении с тем, что у неё нашли!
Сегодня Александр заснул необычайно рано. Когда она вернулась с вокзала, он даже не заметил её прихода, так крепко сон прижал его к простыням и подушке. Её несчастье вымотало его.
Он всегда спал, сколько она его помнит, тишайше, не сопел, не кряхтел, почти не ворочался. Она же, наоборот, с детства, после гибели старшего брата, часто просыпалась среди ночи и долго не засыпала. Тогда они жили с Артёмом в одной комнате. Бывало, подолгу болтали, беззвучно смеялись, вместе отгоняли сон, казавшийся скучным и ненужным. Но это случалось довольно редко. После некоторых событий Артёмке давали на ночь валерьянку с пустырником, какие-то ещё лекарства, и он чаще всего спал как сурок, маленький симпатичный сурок. А она боялась, что он проснётся, и опять начнётся ужасное…
После замужества это мучение не ушло, только немного уменьшилось. Она знала причину, но открыть её пока никому не могла. В эти минуты она тихо-тихо, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить мужа, вглядывалась в него, постепенно различая в почти полном мраке удивительную остроту его черт. Она была счастлива с ним. Без всяких «но». Все невзгоды, которых у них, как у всех соотечественников, заставших конец века прошлого и начало нынешнего, хватало, находились под куполом общего семейного благоденствия и под ним же избывались или преодолевались. В таких семьях, как у них, каждый уверен, что лучше, чем его родные, никого нет. Даже Лизка, по природе бузотёрка, никогда не нарушала этой идиллии. Да, теперь она звонит матери или отцу только с требованием денег и с неизменными упрёками в том, что они неправильно живут, но это другое. Пройдёт со временем. Бунт – свойство юности очень хороших людей, оправдывала мама дочку.
Сашка по первости заводился, переживал, что дочь отдаляется, спорил с ней, защищался, потом просто горевал, стоически выслушивая её нападки, и в ответ на просьбы сразу же переводил ей деньги, словно от этой скорости зависело виртуальное преображение Лизы в хорошую девочку, папину дочку, какой та, признаться, в полной мере никогда не была.
Вера сохраняла спокойствие. Не видела смысла изводиться. Лишь иногда её подмывало поинтересоваться, зачем же дочь регулярно просит деньги у таких никчёмных людей? Но она себя останавливала. Хорошо, что Лиза уехала из дома далеко. Таким, как она, необходимо пройти испытание самостоятельной жизнью. Женька, он другой, ему лучше под крылом.
Их квартира находилась на двенадцатом этаже. Вид на Волгу открывался незабываемый. Они перебрались сюда не сразу, несколько лет мыкались по съёмным, потом жили в небольшой двушке на окраине, доставшейся мужу от рано умершего брата, и только в начале нулевых, во время недолгого периода бизнес-успехов Колесникова, они купили эту довольно-таки габаритную трёхкомнатную, где с балкона можно взором охватить столько простора, что бескрайность и бесконечность мира не вызовет ни малейших сомнений. За Волгой, после уютного острова с песчаными берегами, за вторым рукавом, суша, прежде чем перейти в небо, прятала в зелени небольшие деревни, сваливала в кучу пригорки и маленькие холмы, клубилась лёгким туманом. «Смотрите вдаль долго и пристально, покуда хватит глаз», – наущала она детей, когда они росли рядом с этой красотой.
Издалека и сверху мир совсем иной, чем он есть на самом деле. Взгляд с высоты – самая большая иллюзия. То, что не видно с земли, вытягивается в сторону далёкого и манящего горизонта и скрывает, глушит, заштриховывает в себе все неказистые детали. Только бескрайность и завораживающая даль!
Сейчас она поклялась, что это будет последняя её сигарета. Завтра она начинает бороться за себя. И не только за себя; без неё – она в этом не сомневалась – жизнь её близких станет невыносимой, и потому она не имеет права сдаваться. Но и предусмотреть любое развитие событий – её долг.
Дым от сигареты уплывал в тёмные бархатные небеса, внизу устало копошились огни машин, а скованная льдом Волга всем своим изогнутым змеиным руслом чего-то ждала – то ли весны, то ли нового Стеньку.
Было ещё что-то очень важное. Она обязана решиться. Решиться на то, чего ещё пару дней назад не могла предположить. Как она этого добьётся? Мысли постепенно складывались в нечто цельное.
* * *
Артём всё же переместился в вагон-ресторан. Когда ему принесли ароматную солянку, появились два лощёных пожилых господина в почти одинаковых на вид костюмах тёмно-серого цвета. Они вальяжно расположились за столом через проход от Артёма. Один достал из кармана очки в бежевом футляре, бережно вынул их, водрузил на переносицу и занялся чтением меню, зачем-то беззвучно шевеля губами. Второй по-хозяйски подозвал официантку и заказал четыреста граммов водки. Тот, кто изучал ресторанный ассортимент, обладал театральной седой гривой, немного растрёпанной, второй же блестел большущей мокроватой лысиной на кажущемся угловатым черепе. Волос почти нет – аккуратные полоски по краям. Глядя на голову незнакомца, Артём, заядлый футбольный болельщик, по ассоциации вспомнил ляп одного комментатора во время матча «Зенита»: «Мяч попал Дзюбе на угол головы».
Гривастый наконец оторвался от чтения и встретился глазами с Артёмом. Сначала Шалимов прочитал в них удивление, потом робкую радость, затем обладатель пышной седой шевелюры взволнованно спросил:
– Вы случайно не Сергея Ефимовича Шалимова сын?
– Да. – Шалимов удивился и насторожился.
– Я прекрасно знал вашего отца. Боже! Как же вы на него похожи. Давайте-ка перебирайтесь к нам.
Шалимов-старший до развала СССР работал в Главмосстрое, потом несколько лет нёс государеву службу в Департаменте строительства правительства Москвы, пока не занялся бизнесом. Артём интересовался работой отца не больше, чем требовала обычная сыновняя вежливость.
Выяснилось, что обладатель роскошной шевелюры, Генрих Болеславович Медвецкий, был связан с отцом Артёма с давних времён. Он характеризовал его исключительно в восторженных тонах, с упоением рассказывая, как Сергей Ефимович в 1980 году пришёл к ним в Главмосстрой и сразу произвёл на всех потрясающее впечатление. Грамотный, умный, цепкий, при этом в общении прост, но не до панибратства.
Медвецкий и Рыбaлко, вернее их фирма, выиграли тендер на строительство нового торгового центра в Самаре, и вот теперь они возвращаются в Москву, вдохновлённые и горящие желанием жить.
Иногда российское застолье, гордое и самодостаточное в своих свободных, безрассудно накатывающих на житейские берега волнах, достигает такого этапа, когда все испытают нечто вроде катарсиса, только
