спиной к покрашенной отвратительной бордовой краской двери.
В этот момент кто-то выходил и толкнул дверь так резко, что Бударагин чуть не растянулся на асфальте.
У неё действительно были к нему вопросы. И он на все ответил.
Начались каникулы. Майя, как обычно, осталась в Москве, и они стали проводить вдвоём столько времени, сколько хотелось. Он создал её такой, какая она сейчас. Понимающей, что к чему. И она ему всегда будет благодарна.
Поначалу она скрывала свои подлинные намерения, они просто гуляли, пили чай в разных кафе, он ей кучу всего интересного открыл, словно долго ждал человека, способного по-настоящему впитать его мысли и знания. Он с презрением говорил о нынешних чиновниках, перечислял гениев, в разные времена загубленных российской властью, вместе они слушали Дмитрия Быкова, и обаяние его речи сближало их удивительным образом. Как-то она спросила, не боится ли он, что она на него пожалуется директору школу. Он кисло улыбнулся: «Ты не из таких». – «А из каких?» Она до смерти хотела выяснить, какой он её видит. «Ты из тех, кто способен что-то поменять в этой стране».
Ей не терпелось сблизиться с ним как с мужчиной, за себя она не боялась, у неё уже был небольшой сексуальный опыт (с одноклассником, ничего особенного), боялась за него: как он к этому отнесётся, как он это переживёт, такой чистый и правильный.
Иногда она спрашивала себя, зачем он с ней возится, объясняет что-то, наполняет её протестом, а иногда даже ненавистью к тем, кто не даёт народу нормально, по-человечески жить. И при этом никогда не возьмёт её за руку. Не самой же ей его целовать!
В начале июля он пригласил её на день рождения.
– Мы будем вдвоём? – обрадовалась Майя.
– Нет. Позвал ещё друзей.
Все гости Майе глянулись. Они одной крови с Бударагиным, а значит, теперь и с ней. Соня Короткова, молодая журналистка из «Молодёжки», понравилась ей больше всех.
В тот вечер Майя наконец переспала с Бударагиным. Он выпил. Раскрепостился. Она была несколько разочарована в нём как в мужчине – ждала большего. Но всё равно без него уже не могла. Он стал частью её, сросся с ней. Она настроилась на счастье.
А через пару дней он попал под машину. Глупо, случайно, задумался и пошёл на красный свет. Врачи не спасли. Тяжёлая черепно-мозговая травма.
После похорон Бударагина они с Соней сидели дома у журналистки и напивались. Вдоволь наплакавшись, они мечтали о том, как хорошо было бы найти организацию, которая объединяет таких, как они, таких, как покойный историк, тех, кто не намерен выносить эту унизительную жизнь, где всё хорошо только у скотов.
А через год с небольшим они сами её создали. И людей всё больше. Тех, на кого можно всерьёз опереться, например, её однокурсница Вика Крючкова, продвинутая, стильная, и тот же Виктор Небратских. Вика, кстати, куда-то исчезла после их последней встречи в библиотеке у Артёма. Она звонила ей разок, но та не ответила и не перезвонила. А теперь номер заблокирован.
Представила, чем Вика может быть занята, потом подумала: классно, что Вика, внучка полицейского генерала, с ними. Умные люди не остаются равнодушными, даже если у них в жизни всё складывается сравнительно удачно. Вика присоединилась к их организации не без её участия. Майя этим гордилась немного.
В России – тяжёлая пустая жизнь.
Вот она, Майя Кривицкая, учится в РГГУ, перед тем, как поступить, ходила на курсы и готовилась к экзаменам ночи напролёт, до белых точек перед глазами, теперь получает классное и – с каждым днём это становится всё очевиднее – бессмысленное образование, неприменимое в этой стране. А куда она пойдёт после вуза, такая вся учёная? Кто её примет на работу? Где будут востребованы её сокурсники? Да нигде. Так было и так есть. Долой иллюзии и малодушные надежды, что у тебя всё сложится иначе. Образованные люди тут не пригождаются. В России в цене те, кто легко и непринуждённо встраивается в систему «ты мне – я тебе», кто торгует воздухом, кто изображает из себя молодого лидера и не вылезает с разных на редкость дебильных молодёжных форумов.
Как-то в одной компании, в общаге, куда её занесло на первом курсе во время бурного празднования окончания первой сессии, один парень делился байками своего отца об учёбе в советской школе. Там был такой диковинный предмет – УПК, где школьники получали якобы азы рабочих специальностей. И вот педагог по автоделу поучал старшеклассников:
– Это только в книжках пишут, что для молодёжи все дороги у нас открыты. У вас две дороги – или на завод, или в тюрьму.
«А что сейчас изменилось? – размышляла она. – Только заводов осталось немного. Приходится любой ценой пробиваться в сферу обслуживания или мутить что-то в Инете. Наверное, отец этого парня как раз ровесник Артёма».
Вспомнив об Артёме, она улыбнулась и сладко поёжилась, оторвав отяжелевшие глаза от экрана. «Хорошо, что завтра утром он вернётся в Москву. Зачем, интересно, он так срочно отправился в Самару, к сестре? И не говорит ведь ничего об этом. Обычно он ей всё рассказывает. Или нет?» Майя не относилась к тем девушкам, кому нужно постоянно пребывать с любимым на связи, писать, звонить, проверять, бесперебойно подтверждать чувства и требовать того же от объекта своей привязанности. Если он предлагал ей встретиться, она соглашалась. Приглашал в гости – шла. Но чаще всё происходило как-то само собой. Сколько это продлится и чем кончится? Она не собиралась травмировать себя этим. Главное сейчас – другое. Не Артём. А их группа. Их планы. Их товарищество. Решающее время, похоже, не за горами.
Артём как-то слишком нервно отреагировал на то, что они собрались у него в кабинете. Ну ничего! Привыкнет. Она как-нибудь улестит его. Не отказываться же из-за его капризов от такого безопасного места!
Мать за стенкой шумно повернулась. Кровать длинно и устало скрипнула.
Они жили в двухкомнатной квартире в доме на Студенческой улице, прямо напротив Третьего транспортного кольца. Район для Москвы весьма неплохой, даже престижный. Но здание спроектировано в тридцатые годы прошлого века; стены так тонки, что жильцы с первых дней свыкались с тем, что слышат всё происходящее у соседей. Впрочем, до войны это не виделось чем-то особым, все жили сложно и скученно, тем более дома предназначались для работников «Метростроя», и предполагалось, что те спят крепко. Это потом, обретя отдельные квартиры, люди стали коммунально зависимыми, без конца вступая в тяжбы с городскими службами по поводу вибраций, запахов
