Мы все были здорово заняты, и поэтому ребята не стали оставлять нас вдвоем, как делали они все эти дни.
— А я уже выздоровел, доктор, — сказал я ей.
— Я вижу, — сказала она.
Мы еще немного поговорили; Потом она незаметно ушла, вспомнив о каком-то нужном деле.
Это был последний день апреля.
Первого мая с утра дула поземка. Потом стало тихо и солнечно. Мы вымыли пол, немного поскребли бороды и начали слоняться по комнате.
— А не пригласить ли нам женщину на праздничный обед, начальник? — сказал Ленька.
— Сходи. Конечно, сходи.
Ленька вернулся очень быстро.
— Уехала, — удивленно сказал он.
— На чем?
— На собаках.
Все было ясно. Когда кому-либо срочно требовалось в колхозный поселок, то шли пешком на участок к охотникам, и те уже везли человека на собаках. Я сказал «пешком», потому что здешний снег весной по твердости мало уступает асфальту. Таким его делают январские ветры.
— Боевитый врачонок, — сказал Семен Иванович.
И Ленька и он быстро обо всем забыли. У них было хорошее настроение, оттого что сегодня праздник, все вместе, все здоровы и впереди другие края.
— Так когда же с острова двинем, начальник? — с хитрой миной спросил Ленька.
— Дней через пять.
— И не вернемся?
— Разве мы когда-либо возвращались?
— Все время вперед без оглядки, — сказал Семен Иванович.
— Только так, — согласился Ленька. Было очень заметно, что ему не терпится отметить праздник.
Мы отметили. Потом стали составлять радиограммы. Их можно было послать через аэродромную рацию до ближайшей почты, а там уж куда угодно.
Радиограммы были обычные. «Поздравляем. Работа в порядке. Надеюсь встречу. Только когда и где».
Мы знали, что и нам сейчас пишут примерно то же самое.
Я вспомнил, что еще в больнице решил написать письмо той девчонке из Ставрополя.
— Рискнуть? — спросил я у Леньки. Мы давно уже забыли, что такое личные секреты.
— Конечно, чудак, — сказал он. — Ничего не теряешь.
— Бумаги много, — сказал Семен Иванович.
Так и прошел для нас этот день. Солнечный, тихий день на острове. Я все думал, что при таком солнце на нарте не очень холодно даже в городском пальтишке. Только вот варежки-черепашки не совсем то, что надо. Всегда первыми мерзнут руки. Но пятьдесят километров не так уж много, думал я. Хорошие собаки по весеннему насту пробегут их, пожалуй, часа за четыре.
Где-то возле Гринвича
Рассказ
Летняя арктическая навигация — время радиограмм. Два года назад среди многих тысяч смешных, отчаянных, деловых и пустяковых, служебных и личных ушли пять следующих:
Ленинград штабу арктической навигации:
Лихтеры «Алтай» «Уман» шедшие Владивостока наткнулись конце маршрута крупное ледяное поле протяжением север тчк Попытке обогнуть юга сели мель поблизости друг друга тчк Неожиданным штормом севера выброшены берег жертв нет груз цел частично тчк
Медвежий штабу проводки восточного сектора:
Почему прозевали поле тчк
Штабу арктической навигации:
Станции наблюдения участке катастрофы отсутствуют авиация ледовой разведки бездействовала погоды тчк
Ленинград штабу арктической навигации:
Комиссия расследования причин катастрофы предлагает организацию сезонной станции наблюдения удобным местом считаем малый остров вблизи указанных координат состав поста достаточно три человека тчк
Медвежий штабу проводки восточного сектора:
Организуйте пост тчк
Радисту первого класса Гошке Виденко оставалось до отпуска ровно два месяца. Он жил на очень хорошей полярке, где каждой имел отдельную комнату и был полный штат сотрудников, включая повара и второго радиста.
В конце марта на станцию прогромыхал приземистый, закиданный снежной пылью вездеход. В тот же вечер в кают-компании состоялись проводы Гошки Виденко. Даже вахтенные в перерыве между сроками связи пришли, чтобы выпить немного вина, добытого начальником неизвестно из какого «нз».
Утром Виденко уехал. Все его имущество уместилось в спортивном чемоданчике. Вездеход с ревом шел через перевал к поселку Медвежий. В пакете, привезенном на станцию, был приказ о назначении радиста первого класса Виденко начальником временного выносного поста, который организуется на маленьком острове к востоку от их полярки. Виденко помнил этот остров по картам. На крупных он походил на коричневую запятую, на более мелких напоминал мушиный след, на еще более мелких его и вовсе не было видно.
Вторым человеком на станцию назначили курсанта Макова. Его откомандировали на ВПС метеорологом с продлением практики на месяц за счет курсантского отпуска. Маков покрутил круглой стриженой головой, но спорить не стал. Он знал, что такое дисциплина. Через два дня он написал домой в Архангельск, что в отпуск не приедет, и сменил шинель и полуботинки на полушубок и серые валенки казенного образца.
Третьим человеком был Николай Сомин. В штатном расписании он числился как повар-механик. По стажу работы на полярках он мог бы быть не только поваром и механиком. Всему виной была одна небольшая слабость, свойственная, впрочем, и многим другим людям.
От поездки на станцию Сомин пробовал отказаться. Год назад он запоздало женился на крашеной блондинке из продуктового магазина. У блондинки имелась дочь. Шестилетнее существо с голубыми глазами. Сомин не хотел оставлять надолго блондинку. Кроме того, многие годы зимовок как раз подготовили его к тому, что он просто до удивления привязался к шестилетнему существу с голубыми глазами. Об этом Сомин говорить, конечно, не стал. Просто сослался на печень и заслуженный ревматизм. Ему сказали в шутку, что печень очень хорошо лечится в удалении от магазинов. А потом всерьез вывесили приказ о назначении.
Первый раз они увидели остров с самолета. Ледовая разведка начала рекогносцировочные облеты, и им предложили осмотреть свое будущее хозяйство с воздуха.
Они прошли над островом бреющим полетом. Плоская макушка его была вся в черных проплешинах, потому что ветры сдули снег; с северной стороны торчали коричневые зубья скал и на западе тоже торчали скалы; только на юге остров сбегал в пролив пологим склоном, переходящим в песчаную косу. Наверное летом на этой косе любили сидеть чайки, а волны выкидывали на нее длинные ленты капусты и бревна с размочаленными концами. Через десяток секунд внизу снова был один лед.
— Тоже мне… земля, — пренебрежительно сказал первый пилот, и руки его погладили ручки штурвала. Виденко оторвался от окна и посмотрел на кожаные спины второго пилота и штурмана. Это были широкие спокойные спины полнеющих от постоянного сидения в летных креслах людей.
— Все-таки земля, — сказал он с надеждой. Но ему никто не ответил. Маков прилип к окну, видно, рассматривая лед. Николай же Сомин курил, как будто все это его не касалось. Самолет набрал высоту. Возможно, он сейчас как раз пересекал знаменитый круг Гринвича, от которого считают меридианы, делят полушария, где корабли меняют даты, перескакивая через число или дважды переходя один и тот же день недели. Их островок находился в сорока километрах от линии перемены дат.
В конце апреля они пришли сюда на двух тракторах. Обычные потрепанные ДТ-54 с недостающими траками на гусеницах, помятыми радиаторами и утепленными войлоком кабинами. Один трактор тащил на санях сколоченную из вагонки будку, сани другого были загружены двухсоткилограммовыми бочками с бензином и соляркой. На бочках лежали доски и фанера, на фанере исполосованные надписями ящики..
Дорога шла вдоль берега моря мимо одинаковых белых куполов сопок, черных обрывов, заснеженных речных долин.
Когда обрезали перевал у Утиного мыса, лопнуло водило передних саней. Его заменили скрученным вдвое тросом. Потом в короткой, похожей на корыто долинке они провалились в снежный нанос по самую выхлопную трубу. Пришлось лопатами докопаться до тросов, отцепить сани, промять дорогу и потом уже вытащить сани поодиночке.
На вторые сутки они увидели лихтеры. Солнечная апрельская белизна заливала мир. Снег скрадывал расстояние, и издали казалось, что они подходят к двум небольшим черным предметам — не то домикам, не то просто консервным банкам, брошенным кем-то на синюю скатерть снега.
Вблизи пароходы были громадны. Величину морских кораблей можно оценить только на суше. Всесильные чукотские пурги пытались забить их снегом, но снег сумел дойти только до нижних лопастей винтов и замер около них твердым как лед сугробом. Дул ветер, но около кораблей стояла призрачная тишина. Апрельское солнце нагрело металл. Из впадины якорного шлюза «Алтая» свисал суставчатый лед сосулек.
