Эта гамма желтого, расходящегося в грязно-зеленое и блекло-коричневое, еще оттеняется контрастом низа картины:
"...только снизу виднеются красноватые тона; тоже приглушенные и перекрытые, однако они тем не менее, благодаря плотности слоя и относительно большей цветовой интенсивности, создают отчетливо выраженный контраст ко всему остальному..."
Кстати же невозможно не вспомнить, до какой степени бездарно сделан облик старого Рембрандта в фильме Лаутона и Корда "Рембрандт"48. Верно одетому и правильно загримированному Лаутону не найдено даже отдаленного намека соответствия света к той трагической гамме, которая характерна для цветоразрешения этого портрета!
Здесь, пожалуй, еще очевиднее, что желтый цвет и, вероятно, многое из того, что ему приписывают, обязан своей характеристикой частично чертам своего непосредственного спектрального соседа -- зеленого цвета. Зеленый же цвет одинаково тесно связывается как с чертами, жизни--зеленые побеги листвы, листва и сама "зелень", так и с чертами смерти и увядания -плесень, тина, оттенки лица покойника.
Примеров можно было бы громоздить сколько угодно, но и этих уже достаточно для того, чтобы опасливо спросить -- а нет ли в самой природе желтого цвета действительно чего-то рокового и зловещего? Не глубже ли это условной символики и подобных привычных или случайных ассоциаций?
За ответом на такой вопрос лучше всего обратиться к истории возникновения символических значений того или иного цвета и прислушаться к тому, что там будет сказано по этому поводу. Об этом можно прочесть в очень обстоятельной книжке Фредерика Порталя, написанной еще в 1837 году и переизданной в 1938 году (Frederic Portal, "Des Couleurs symboliques dans I'Antiquite, le Moyen-age et les temps modernes", Paris, 1938).
Вот что говорит этот большой знаток данного вопроса о "символическом значении" интересующего нас желтого цвета, а главное, о происхождении той идеи вероломства, Предательства и греха, которые с ним связываются, j
"...Религиозная символика христианства обозначала золотом и желтым цветом слияние души с богом и одновременно же противоположное ему -духовную измену.
Распространенные из области религии на бытовой обиход золото и желтый цвет стали соответственно обозначать супружескую любовь и одновременно противоположное ей -- адюльтер, разрывающий узы брака.
Золотое яблоко для Греции было эмблемой любви и согласия и одновременно же противоположного ему -- несогласия и всех тех бед, которые оно влечет за собой.
Суд Париса -- наглядная этому иллюстрация. Совершенно так же Атланта, подбирающая золотое яблоко, сорванное в саду Гесперид ", побеждена на состязании по бегу и становится наградой победителя..." (Creuzer "Religions de 1'Antiquite", т. II, р. 660) в.
Здесь интересна одна черта, свидетельствующая о действительно глубокой древности происхождения этих цветовых поверий: это амбивалентность придаваемых им значений. Состоит это явление в том, что на ранних стадиях развития одно и то же представление, обозначение или слово означает одновременно обе взаимно исключающие противоположности.
В нашем случае это одновременно и "союз да любовь" и "адюльтер".
На одной из лекций покойного академика Марра, которую мне довелось слушать, он приводил этому пример на корне "кон", который одновременно связан с представлением конца (конец) и... начала (искони).
То же самое в древнееврейском языке, где "Кадыш" означает одновременно и "святой", и "нечистый" и т. д. и т. д. Пример этому можно найти даже в приведенном выше отрывке из Гогена, где, как он пишет, "Манао тупапау" имеет одновременно оба значения:
"она думает о привидении" и "привидение думает о ней".
Оставаясь же в кругу интересующих нас желтых и золотых представлений, можем еще отметить, что согласно тому же закону амбивалентности золото как символ высшей ценности одновременно же служит любимой метафорой для обозначения.... нечистот. Не только в народном обиходе Западной Европы, но и у нас: хотя бы в термине "золотарь" для людей совершенно определенной профессии.
Таким образом, мы видим, что первая, "положительная" часть чтения своим золотым или желтым блеском еще как-то непосредственно чувственно обоснована и что в нее совершенно естественно вплетаются достаточно броские ассоциации (солнце, золото, звезды).
Так, в таких именно ассоциациях пишет о желтом цвете, например, даже Пикассо и:
"...Есть художники, которые превращают солнце в желтое пятно, но есть и другие, которые благодаря своему искусству и мудрости превращают желтое пятно в солнце..."
И как бы от имени таких именно художников пишет в "Письмах" Ван-Гог":
"...Вместо того чтобы точно передавать то, что я вижу перед собою, я обращаюсь с цветом произвольно. Это потому, что я прежде всего хочу добиться сильнейшей выразительности... Представь себе, что я пишу портрет знакомого художника.... Допустим, что он белокурый... Сперва я его напишу таким, какой он есть, самым правдоподобным образом; но это только начало. Этим картина:
никак не закончена. Тут-то я только и начинаю произвольную расцветку: я преувеличиваю белокурость волос, я беру цвета -- оранжевый, хром, матовый лимонно-желтый. Позади его головы вместо банальной комнатной стенки я пишу бесконечность; я делаю простой фон из самого богатого голубого тона, какой способна дать палитра. И таким образом через это простое сопоставление белокурая освещенная голова, размещенная на голубом фоне, начинает таинственно сиять подобно звезде в темной глубине эфира..."
В первом случае мажорное положительное начало желтого цвета связывает его с золотом (Пикассо), во втором случае -- со звездой (Ван-Гог).
Но возьмем еще один пример желтого золота, и тоже в образе белокурых волос -- на этот раз белокурых волос самого поэта.
Есенин 56 пишет:
Не ругайтесь. Такое дело! Не торговец я на слова. . Запрокинулась и отяжелела Золотая моя голова...
(стр. 37)
...Вдруг толчок... и из саней прямо на сугроб я. Встал и вижу: что за черт -- вместо бойкой тройки... Забинтованный лежу на больничной койке. И заместо лошадей, по дороге тряской Бью я жесткую кровать мокрою повязкой. На лице часов в усы закрутились стрелки. Наклонились надо мной сонные сиделки. Наклонились и хрипят: "Эх ты, златоглавый, Отравил ты сам себя горькою отравой..."
(стр. 64)
...Не больна мне ничья измена, И не радует легкость побед,-- Тех волос золотое сено Превращается в серый цвет... (стр.66) .
Любопытно, что, несмотря на очевидный мажор золота вообще, здесь оно трижды связано с минорной темой: с тяжестью, с болезнью, с увяданием. .
Впрочем, здесь это не удивительно и на этом частном случае ни с какой амбивалентностью не связано.
Для "деревенского" Есенина золото связано с ощущением увядания через непосредственный образ осени.
Любовь хулигана
Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых -- Все явилось, как спасенье Беспокойного повесы...
(стр. 51) Не жалею, не зову, не плачу, Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым...
(стр. 5)
Отсюда же, обобщаясь, желтый цвет становится цветом трупа, скелета, тлена:
Песнь о хлебе
...Наше поле издавна знакомо С августовской дрожью поутру. Перевязана в снопы солома, Каждый сноп лежит, как желтый труп.
(стр.13) Ты прохладой меня не мучай И не спрашивай, сколько мне лет, Одержимый тяжелой падучей, Я душой стал, как желтый скелет.
(стр. 55) ...Ну что ж! Я не боюсь его. Иная радость мне открылась. Ведь не осталось ничего, Как только желтый тлен и сырость.
(стр. 53)
И, наконец, желтый цвет становится уже обобщенно цветом грусти вообще:
...Снова пьют здесь, дерутся и плачут Под гармоники желтую грусть...
(стр. 37)
Никаких обобщений на все творчество Есенина в целом я никак не собираюсь из этого делать -- все девять примеров взяты из одного только сборника: Есенин, "Стихи" (1920--1924), изд. "Круг".
Однако проследим далее перипетии значений желтого цвета.
И тут приходится сказать, что, несмотря на частые случаи вроде Есенина, "отрицательное" чтение желтого цвета в основном не имеет даже таких "непосредственно чувственных" предпосылок, какими располагает "мажорное" чтение, и вырастает главным об" разом все же как противоположность первому.
"...Средние века,-- пишет далее Порталь,-- автоматически сохранили эти традиции в отношении желтого цвета..."
Но здесь интересно то, что один тон, который в древности выражал одновременно обе противоположности, здесь уже "рационализован" и переходит в различие двух оттенков, из которых каждый обозначает только одну определенную противоположность:
"...Мавры различали противоположные символы по двум различным нюансам желтого цвета. Золотисто-желтый означал "мудрый" и "доброго совета", а блекло-желтый--предательство и обман..."
Еще интереснее толковали дело ученые раввины испанского средневековья:
"...Раввины полагали, что запрещенным плодом с древа познания добра и зла был... лимон, противопоставляющий свой бледный оттенок и едкий вкус золотому цвету и сладости апельсина -- этого "золотого яблока", согласно латинскому обозначению..."
