Одной только Лизе плохо спалось в эту ночь. Она долго ворочалась с боку на бок, не переставая ни на минуту думать о матери. «Что она теперь? Легче ли ей в больнице? Думает ли она в эту длинную зимнюю ночь о своей маленькой Лизе?» — Вот какие вопросы поминутно навертывались в голове девочки.
Наконец, не выдержав более, она порывисто вскочила на пол и, как была, в одной рубашонке, упала на колени с горячей молитвой.
— Господи, — шептала девочка, — сделай так, чтобы мне хоть одним глазком увидеть маму! Ты Милосердный и Всемогущий, помоги мне в этом, Господи, и пошли маме счастья, покоя и здоровья.
ГЛАВА XIV
Сборы
Лиза очень скоро привыкла к новой жизни. Она сблизилась со своими новыми друзьями, особенно жё с Марианной и её братом Витей. Кроткая, вежливая и добрая Лиза не могла в свою очередь не понравиться детям. Все, за исключением Мэри, искренно привязались к ней в самом скором времени. А Павлик и Валя так полюбили ее, как будто прожили с нею уже много-много времени.
Павлик был в сущности милый и добрый мальчик, только родители избаловали его напропалую, постоянно считая его слабеньким, нуждающимся в попечениях и заботах, больным ребенком. Если бы Павлик не обладал от природы добрым, хорошим сердечком, то наверное бы он окончательно испортился от такого воспитания.
Пика и Ника — весельчаки детского кружка — никогда не пропускали случая посмеяться над преувеличенными заботами родителей Павлика. Чихнет ли Павлик—Пика и Ника уже тут как тут и кричат ему насмешливо:
— Павлик, ты простудился, ты болен! Ты очень болен, Павлик. Ложись скорее сам в постель, пока твои папа и мама не уложат тебя насильно.
— А я сбегаю в аптеку и куплю тебе целый фунт хинина. Кушай на здоровье, милый Павлик, — вставлял свое словечко постоянно подвертывавшийся в такие минуты Костя Корелин, самый большой насмешник и шалун из всего кружка.
Но Павлик и не думал обижаться на эти шутки. Он был премилый мальчик и ревел только в тех случаях, когда Мэри проделывала над ним или Валей, — его закадычной подругой — свои злые, бессердечные шутки.
С самого первого дня Мэри возненавидела Лизу, а по мере того, как Григорий Григорьевич и Павел Иванович, занимавшиеся с девочкой подготовлением её к первому выходу на сцену, хвалили ее за понятливость и прилежание, Мэри злилась все больше и больше и ненавидела все сильнее ни в чем неповинную Лизу.
Действительно, Лиза оказалась очень понятливой и толковой ученицей. После двух-трех репетиций (так назывались подготовительные уроки к спектаклям, происходившие, как и самые спектакли, на сцене, но только в пустом зале, без публики) она не хуже любой из своих подруг по кружку умела говорить и двигаться по сцене. К тому же у Лизы был трогательный, нежный голосок и такое милое личико, что одним уже этим она могла понравиться публике.
Лиза радовалась тому, что ее хвалит не только Павел Иванович, но и его строгая супруга, а главным образом — сам Григорий Григорьевич, который был в глазах детей совершенством и угодить которому было крайне трудно.
Пока кружок г. Сатина находился в Петербурге, Лизу не выпускали играть перед публикою. Она должна была начать играть в небольшом городе В., куда детскую труппу думали перевезти на зимнее время вплоть до великого поста. Пока же девочка усиленно занималась и готовила свои роли.
Однажды утром, когда дети репетировали вполголоса кой-какие сценки из пьес под наблюдением m-lle Люси и хромого Володи, следивших за ними по тетрадкам, дверь с шумом распахнулась, и Павел Иванович, в шубе и шапке, запушенных снегом, весело крикнул с порога:
— Ну, команда, пора собираться! Завтра выезжаем в В.
Необыкновенный шум и гам тотчас же поднялся в классе. Дети суетились и кричали в один голос, задавая вопросы своему любимцу-директору, на которые тот едва успевал отвечать: «Долго ли ехать? Далеко ли В.? Большой ли там театр? С каким поездом они выедут из Петербурга?» — Никто из детей yе стеснялся доброго, ласкового директора, который обращался с вверенными ему ребятишками скорее как отец или близкий родственник, нежели как начальник.
— В. очень, очень далеко, — добродушно смеялся Он, подшучивая над детыми. — На самом краю света. Там лишь леса и болота. По комнатам бродят волки, и лисицы под полом норы роют и в чехарду играют.
— Неправда, неправда, — снова зашумели дети, — для кого же мы играть будем, если там одни волки да лисицы, как вы говорите?
— Кто вам сказал, что мы для людей играть будем? — совершенно серьезно спросил детей Павел Иванович.
— А то для кого же? — недоумевали те.
— Для лисиц, волков и медведей, — еще серьезнее прежнего проговорил директор.
— Ай! — вскрикнула Валя, испугавшись самым искренним образом при одной мысли о такой публике, — Ай! я боюсь медведей.
— Не бойся. Я буду там с тобою и смогу защитить тебя каждую минуту, — важно произнес Павлик.
— Ну, уж ты, защитник! — насмешливо произнесла Мэри, молчавшая все время, — знаем мы тебя. От медведей Валю спасать собираешься, а кто давеча заревел от страху на сцене, когда тебя сажали на лошадь?
— Да, но лошадь-то была настоящая, — протянул в свое оправдание сконфуженный Павлик.
— А медведи будут игрушечные, по-твоему, что ли? — не унималась та.
— Перестань дразнить Павлика, Мэри, — строго прикрикнул Павел Иванович на девочку. — Ну-с, — снова принимая свой добродушный вид, обратился он к детям, — теперь надо готовиться в путь, а не сердиться и вздорить. В В. мы будем ровно через три дня и, отдохнув немного, снова примемся за дело. Эльза теперь вполне готова для своего выхода на сцену. Она у нас молодец. С неё мы и начнем. — И Павел Иванович ласково погладил золотистую головку Лизы.
— Посмотрим еще, какой молодец она будет на сцене, — прошептала Мэри.
— Что ты там ворчишь? — услышав её шепот, обратился к ней с нахмуренным лицом директор.
— Ничего, Павел Иванович, — сразу переменив тон, ответила хитрая девочка, — я только сказала, что если в В. вместо публики нас будут смотреть волки и медведи, то для них такая актриса, как наша Эльза, будет вполне хороша.
— О, какая ты злая девочка, — окончательно вышел из себя обыкновенно снисходительный и добрый Павел Иванович. — Сколько в тебе злобы и насмешки! Так послушай же, что я тебе скажу на это: Эльза вдвое толковее и понятливее тебя. Что бы ты ни делала, как бы ты ни злилась и ни выходила из себя, а тебе придется уступить ей свое место.
— Да я и уступаю, Павел Иванович, — с деланным смирением проговорила Мэри, — я сама вижу, что Лиза Окольцева прекрасная девочка, и я сама за это полюбила ее.
И с этими словами Мэри, в доказательство своих слов, потянулась поцеловать Лизу.
— Берегись, Эльза, она тебе нос откусит, — предупредительно шепнул Костя Корелин Лизе, но так громко, что все дети услышали его слова и дружно рассмеялись.
Действительно, черные глаза Мэри не предвещали ничего доброго, и если б Лиза не была занята своими мыслями, то наверное испугалась бы злого выражения этих, горевших ненавистью, глаз. Но Лиза мысленно была очень далеко в данную минуту. Как только она услышала, что отъезд в В. решен на завтра, сердечко её болезненно сжалось.
«Как? Она уедет, не повидавшись с мамой, не поцеловав ее на прощанье, не зная даже в каком состоянии находится здоровье дорогой болной? О нет, это было бы слишком тяжело! Она не может уехать отсюда, не повидавшись с ней».
И, собрав всю свою храбрость, Лиза обратилась к Павлу Ивановичу тихим, взволнованным голоском:
— Г-н директор, прошу вас… очень вас прошу, отпустите меня к маме… проститься… Я скоро вернусь… только поцелую ее… Отпустите, пожалуйста!
— Проститься с мамой? Что же! Я ничего не имею против, — отвечал Павел Иванович. — Ступай, но у нас правило, по которому мы строго запрещаем детям выходить одним на улицу. M-lle Люси проводит тебя… M-lle Люси, — обратился он к девушке, занимавшейся в это время с Марианной повторением роли, — вы потрудитесь проводить Эльзу в больницу к её матери.
— Хорошо, — отвечала всегда на все готовая m-lle Люси. — Когда прикажете?
Павел Иванович взглянул на часы, потер себе лоб и сказал, что если идти в больницу, то уж сейчас, конечно, потому что теперь как раз там час приема и их пропустят без всяких затруднений.
Лиза чуть не прыгала от радости. Такого огромного счастья она и не смела ожидать. Через какие-нибудь полчаса она увидит маму, будет говорить с ней.
Мигом оделась девочка и от души благодарила директора.
ГЛАВА XV
В больнице
Время по пути в больницу показалось Лизе коротким, счастливым сном. Добрая, кроткая m-lle очень любила детей. Лиза же понравилась ей с первого дня её поступления в труппу, и она всю дорогу проговорила с нею, расспрашивая ее о матери и её прежней жизни дома. Лиза, обрадованная ласковым обращением и сочувствием наставницы, рассказала ей подробно обо всем: как они жили с мамой, хотя и бедно сначала, но без особых лишений, и как потом болезнь подточила мамины силы, и они узнали голод и нужду.
