— Уфф… — выдохнул я с облегчением. Как камень с души свалился: как-никак, раз Василиса теперь моя спутница, то я отвечаю за нее головой перед царем. Я под возмущенное клокотание "пострадавшей" спутницы поднял (без помощи балансира — все еще связанных рук) голову с ее колен и изо всех сил попытался принять вертикальное положение. Капризная рубаха наконец-то соизволила меня отпустить, и я, потирая затекшие руки, поинтересовался у Василисы:
— Слушай, ты не объяснишь мне, что тут происходит? Нас пытаются прикончить наши собственные вещи! Вон, у чемодана уже отрыжка с бедного Волка.
— Если бы я знала, я бы объяснила, — хмуро ответила она, разглядывая мой безнадежно испорченный грим. — Но судя по всему, наши вещи были опрысканы неким составом… в общем, действие этого состава ты можешь сейчас наблюдать. Предметы начинают кидаться на тебя, словно бульдог, спущенный с цепи после трехдневного голодания.
— Ну и кто же нам так удружил, по-твоему? — горько улыбнулся я, одной рукой пытаясь отмахнуться от надоевшей мне авторучки, делающей безуспешные попытки воткнуться мне в ухо.
Василиса посмотрела на меня так, что я почти воочию увидел врача, записывающего в моей медицинской карте страшный диагноз и количество извилин в мозгу — минус три…
— Иванушка, — натянуто терпеливо сказала "врач". — Ну пошевели мозгами, где бы они у тебя ни находились и на какое ухо бы ни были намотаны. Ну попробуй догадаться, кто же нас так "любит" и за что.
Я почувствовал себя действительно идиотом. Приехали. Не могу сообразить, кто мог подложить нам свинью. Но сила Василисиного внушения скоро перестала действовать на мое сознание. И я тут же получил удовлетворительный ответ от одной моей знакомой фурии.
— Кощей, конечно, ученый, — рассудила Василиса. — Но и колдовством порой не гнушается. Так что это, похоже, его проказы.
— И чего? — мрачно буркнул я, пытаясь отнять у чемодана его законную добычу — нашего серого друга.
— И ничего, — ответила Василиса, занятая не менее важным делом: она раскладывала на столике гамбургеры, видимо, не пострадавшие от "состава кидания". — Завтрак готов.
Я перед самым завтраком сообразил, что еще не одел верхние порты. Однако, эта мысль не привела меня к победе: кушак, коим мне следовало их подвязать, долго пытался раздавить меня в области поясницы.
Справившись с беспокойными вещами, мы, наконец, сели подкрепиться. Но — Кощею нет равных в области порчи настроения! — и здесь не обошлось без приключений. Стоило мне взять мой гамбургер в руки и открыть рот, чтобы откусить кусок, как из нутра гамбургера показался край языка! Я решил избавиться от непрошеного гостя, сдавив гамбургер. Но реакция у него была странная. Помните брелок-гамбургер, у которого вылезает язык и два жутких выпученных глаза при нажатии? Вот-вот. Только глаза эти уставились на меня с "наидобрейшим" выражением. Я опешил. Тем временем, из других гамбургеров тоже начали вылезать языки… они задрыгались и принялись брызгать слюной в нашу сторону. Я с отвращением отшатнулся. Как оказалось — правильно сделал. На тех местах, куда падали капли "слюны", образовались обугленные дыры и начали расти. И Волк, и Василиса, и я в один голос переливчато завопили.
И заговорили — кто о чем. Волк молился. Василиса ругалась. А я скомандовал:
— Так, кто-нибудь. Откройте окно, немедленно. А не то мы все здесь погибнем, с этой кислотой!
И Серый Волк с Василисой в мгновение выполнили команду. Я вытолкал брызгающий кислотой гамбургер и закрыл окно. Вещи на время успокоились.
— Пойду, поищу, нет ли у кого-нибудь бинта, — сказал Серый Волк, распоровший себе лапу об угол, и удалился из купе.
Мы с царевной сидели молча и хмуро. Она повернулась ко мне боком, и я невольно залюбовался невиданной красоты профилем. Какие ресницы, какая форма глаз… у меня даже зуд в руке проснулся — нарисовать. Странно. Я ведь рисовать-то не умею. И не люблю. Что это со мной? Глядишь, из тайного агента в художники переквалифицируюсь…
— Чего уставился? — огрызнулась Василиса. — Царевен не видел?
— А? Я… я не это, я и не думал даже, — сам не знаю чего перепугался я.
— Ага, не думал, это ты своей троюродной прабабушке по материнской линии рассказывай, — еще более обиженно фыркнула она. Ну чего ей не понравилось? Посмотреть на нее, что ли, нельзя?
— Подумаешь, царевна писаная, — проворчал я. — Тоже мне Гюльчатай нашлась. Если так не любишь, когда на тебя смотрят, носи паранджу. Или в монастырь уходи, там-то уж на тебя точно косого взгляда никто не бросит.
— И уйду, — последовал ответ.
— Ну и уходи.
— Ну и уйду.
— Ну и уходи!
— Ну и уйду! Уйду, понял?
Возможно, наша перебранка продолжалась бы, но, похоже, не только у меня не было желания переругиваться.
Впрочем, через некоторое время все возобновилось. Я старался не смотреть на нее и усердно отводил взгляд, но пару раз мимолетно все же взглянул в ее сторону и встретил пристально изучающие меня зеленые глаза. И не удержался от легкого ехидства:
— Ну и кто на кого смотрит?
— Если бы ты сам не смотрел на меня, ты бы этого не увидел, — возразила Василиса.
Я ошарашено заткнулся. Мне совершенно нечего было возразить на этот аргумент. Однако я не привык оставлять последнее слово за оппонентом и попытался обернуть Василисины возражения против нее же:
— Но если бы тогда, в тот раз, ты не смотрела на меня, то ты бы тоже не увидела, что я смотрю в твою сторону.
На этот раз пришел ее черед подавиться воздухом. Я решил ее "добить", но, наверное, поступил глупо.
— А зачем ты на меня смотрела? — наглым тоном спросил я.
— Я смотрела на тебя, потому что хотела понять, зачем ты на меня смотришь. А вот почему ты смотрел?
— Я смотрел… а кто вообще сказал, что я на тебя смотрел?
— А! Ну да, конечно. Ты даже выколол себе оба глаза и завязал их в черную тряпочку, чтобы меня не видеть!
— Нет, но я об этом подумывал! — рассердился я. Она меня доведет, честное слово. — Твое… твоя… твой фейс настолько сейчас кирпичика просит, что…
— Ах, так? Да я тебя замучаю. Во снах в покое не оставлю!
— Да-а, действительно страшная кара, — деланно испугался я. — Первый признак того, что ты до сих пор ни разу не приснилась мне, это то, что я еще жив и в здравом уме. Ведь если ты кому-нибудь приснишься, утром этот кто-то точно не проснется. Или проснется, но уже не на этом свете.
Ух, ты! Да я гений. Всего одной тирадой довел эту златовласую ледышку до белого каления. Казалось, она была готова наброситься на меня и прямо сейчас стереть с лица земли… странно, что иных аргументов, кроме кулаков, у нее не оказалось. Зато не странно то, что после такого "спора" с такими "аргументами" меня можно было увозить в реанимацию. Сама же Василиса (довольная, будто нашла счастье всей жизни) осталась совершенно невредимой — все же я не изверг какой-нибудь, чтобы девушку всерьез бить.
"Разнять" нас удалось Василисиному маникюрному набору, который принялся самостоятельно "приводить в порядок" свою хозяйку. Что он вытворял! Ножницы возомнили себя Юдашкиными и пошли кромсать все, что можно и нельзя: прическу, одежду… пилочка для ногтей решила, что таким кусачим красоткам, как эта, вредно иметь столько больших красивых зубов, и усердно пыталась спилить до корешков все зубы, хоть у нее это и не выходило. Лопаточка, оставив свою истинную профессию, самозабвенно ковыряла в Василисином носу; щипчики для заусенцев (или все же для бровей?) вовсе занялись выкручиванием пальцев. Зрелище комичнейшее!
Только я рано радовался. Моя дорожная сума раскрылась, и оттуда выскочили: коробочка с универсальными растворителями; пассатижи; топорик; карманный пулемет; баллончик слезоточивого газа; пакет тротила; липучки-цеплялки к потолку; микроракеты и… сапоги-скороходы. Можете себе представить, что началось при таком обилии "живого" оружия? Мне приходилось одновременно спасаться от стреляющего пулемета, липучек, обвивающих руки, убивающего меня топорика; не дышать газом; удирать от растворителей и залпов микроракет; держать обеими руками взрывное устройство, чтобы то не привело себя в действие, и отмахиваться от сапог. Нет, это какие-то китайские скороходы! Ну какие нормальные сапоги-скороходы будут задираться до самой головы, демонстрируя приемы каратэ?!
За этими-то милыми занятиями и застал нас Волк. В первый момент он продолжал с закрытыми глазами договаривать:
— Представляете, во всем поезде — ни души! Ну ни души правосла…
Во второй момент он открыл глаза, и у него отвисла челюсть.
А в третий он, не теряя ни секунды, бросился нам на помощь.
За полчаса мы втроем угомонили снаряжение. К слову сказать, краса Василисушки так и не пострадала, хотя царевна страшно убивалась по поводу откромсанной у уха прядки. Я кое-как вылез из спеленавшей меня сумы, и мы, переглянувшись, рассмеялись. Нет, Кощею нас не сломить такими цирковыми фокусами!
