Озеро лежало зеркалом в тишине. Горели окна двухэтажного здания поста, и начисто лишенный слуха младший офицер Варуна начинал ежевечернюю борьбу с губной гармошкой. Индра прижал кобурой сброшенную одежду, сделал несколько вдохов и выдохов диафрагмой. Тренированный живот, проваливаясь, чуть ли не прилипал к спине.
Качнувшись, раздробились горящие небесные перья. Прохладная вода зашипела пузырьками вокруг горячего тела. Окунувшись с головой, он лет на спину и раскинул руки. Варуна четвертый вечер подряд с нечеловеческим упорством подбирал мелодию модной песенки Висячих Садов. Единый! Не приснились ли Индре и Висячие Сады, и вечно сияющая столица, и вся его чудо-родина посреди теплого океана, ухоженная и благоухающая, как один сплошной розарий? Всего три десятка душных, изнурительных ночей; тридцать дней на дымящемся от солнца плацу или в дощатой радиорубке со священными текстами на стенах; тридцать пьяных вечеров в однообразном до тошноты, дико горланящем песни офицерском собрании. И вся предыдущая жизнь вычеркнута напрочь, даже сны "оттуда" снятся все реже.
Прожитые дни он отмечал ножом на коре многоствольного баньяна. Собственно, двухгодичный испытательный срок перед вручением зеркальной каски только начинался, и лесенка зарубок Индры выглядела убого рядом с другой, на стволе, изрезанном до верхушки предшественником-стажером. Он сочувствовал служакам-армейцам, обреченным до старости торчать в первобытной тропической глуши.
Сколько таких постов разбросала по свету Страна Избранных, вечно нуждающаяся в притоке свежей рабочей силы! Короткую перемену в рутинной жизни, желанную разминку приносит только приказ, принятый по радио. Его встречают радостными воплями. Воины Внешнего Круга нахлобучивают на похмельные головы каски со змеей и весело отправляются в деревню. Постреливая в воздух, отбирают нужное количество молодых мужчин, девушек или детей. Назавтра подходит к берегу черный транспорт или - если пост далеко от моря - садится воздушный грузовик, раскрывая хвостовые ворота. Корабли увозят пригнанных рабов, и опять - до нового приказа - в цветущих устьях рек, над теплым морским мелководьем, среди ковыльных степей и у края вечных льдов дремлют армейские посты Внешнего Круга. Иногда - в последние годы довольно часто - туземцы собирают войско и нападают на посты. Их давят транспортерами и танками, в упор косят из пулеметов. Порою ловким и беспощадным дикарям удается вырезать под покровом ночи воинское соединение, поджечь дом поста, забросить факел в бензобак машины... Да, нелегкие годы. Но даже если все кругом спокойно, армия не отдыхает. Она занимается охотой на людей и пресечением технической самодеятельности среди коротконосых, то есть всех, кто не входит в священную расу. Это называется - "восстановление равновесия".
Рейды по "восстановлению равновесия", в отличие от вылазок за рабами, происходят по инициативе поста, а причиной чаще всего бывает сигнал деревенского осведомителя. При всем глубочайшем понимании Индрой задач и обязанностей Избранного первый такой рейд произвел на него гнетущее впечатление.
С начальником поста Рудрой и солдатом-фотографом они приехали на маленьком вездеходе в дальнюю деревушку. Солдат с нескольких точек заснял наивное сооружение - колесо с черпаками, набиравшими воду из озера. Снимки отсылались в штаб сектора. Изобретатель - благостный, весь какой-то выцветший старичок с реденькой бородкой - все время кланялся, сложив ладони у переносицы. Два местных силача, пожелтев от страха, лихорадочно крутили колесо. Вода с веселым плеском устремлялась в узкий канал, разделявший зеленое ячменное поле. Больше кругом ни души - население не смеет даже выглядывать из хижин...
Фотограф кивнул начальнику поста и отошел в сторону, пряча аппарат в кожаный кофр. В то время как стажер тщательно обливал колесо бензином из канистры, Рудра, сохраняя выражение снисходительной брезгливости, поднял пистолет и методически всадил две пули в кланявшегося старика. Подойдя, третьей пулей он пробил голову упавшего - такой выстрел называется контрольным. Затем Рудра вернулся в вездеход, - правил он самолично, - и испытующе смотрел, как Индра щелкает зажигалкой...
- Грубеешь тут, как собака, - брюзжал Рудра на обратном пути, заметив бледность и молчание стажера.- Вот погоди, потянешь годик нашу лямку, притерпишься! Еще и рад будешь размять ручки...
Все-таки сознание собственных привилегий было самым большим утешением для Индры в лишенном комфорта, отупляющем быте. К нему, единственному на десятки постов адепту Внутреннего Круга, - если не считать прилетавших пилотов, - даже командующий сектором относился отечески. Свои завидовали по-доброму, грубо баловали Индру. Подвыпив, любили расспрашивать о гвардейской школе. Он стремился вести себя попроще, охотно и много рассказывал. При любых привилегиях малейшая заносчивость обрекла бы Индру на одиночество до конца срока. Опухшие от пьянства, бронзовокожие, истрепанные лихорадкой служаки теснились в спальне вокруг стажера, снова и снова смакуя подробности выпускной церемонии. Юноше не хватало слов, яркость воспоминания ослепляла.
...Какая невиданная синева царила в тот день над городом! Как славно блестели вымытые за ночь плиты улиц, наполненных ароматом цветочных гирлянд! В каменных проходах Священного Стадиона колыхались полотнища, сплетенные из живых роз. В пышной центральной арке, под колоннами Алтаря, ветер чуть колебал углы белого атласного штандарта с пурпурным крылатым диском. Под стать цветам и знаменам сплошной круглой стеной пестрели и шевелились пышные женские платья, яркие плащи мужчин; маленькими слепящими взрывами отмечало солнце чью-то диадему, пряжку на воротнике, эфес парадной сабли. Пустовали только два сектора по обе стороны Алтаря, их отделяли от публики цепи зеркальных шлемов.
Там, наверху, в тесноте, в слитном гуле тысяч голосов, вспыхивал женский смех, заливались колокольчики разносчиков фруктового сока со льдом. На пустом красно-белом шахматном поле в безмолвии стояли под солнцем четкие квадраты выпускников Гвардейской школы.
Левофланговый Индра Ферсис мужественно терпел пот, заливавший глаза из-под каски. Все его мышцы были скованы привычным, давно выработанным столбняком. Замирали даже легкие движения души; с надменным оцепенением человека-статуи сливалась уверенность в том, что им любуются прекрасные зрительницы.
Но вот, словно пузырь из глубины стоячих вод, медлительно всплыл басисто-звонкий удар. Испуганно замерли беспечные трибуны, зато по рядам выпускников прокатилась дрожь, страшно зашипел на кого-то офицер, и товарищ справа нервно толкнул Индру локтем. Казалось, что тяжелый, густой звук ползет сразу со всех сторон, а вернее - рождается, как сон, в его собственной голове.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
