За первой машиной мчались еще две «Волги», серая и зеленая, потом жигуленок и напоследок – мотоциклист в милицейской форме.
Кортеж пролетел мимо и растворился, оставив газовый туман и ошметки пронзительных звуков.
Удалов обернулся к кустам у дороги, спросил:
– Зина, ты здесь?
– Я здесь, – послышалось в ответ. Сочкина выбралась из кустов. Она была бледной, даже руки тряслись.
– Кто это был? – спросил Удалов.
– Он, – ответила Зина, – с охоты возвращаются. Неужели не догадались?
– Я пошутил, – сказал Удалов.
– А мне было не до шуток. Думала, конец мне пришел.
– Да ты что? – удивился Удалов. – Что ты такого сделала, чтобы пугаться?
– А не понимаете?
– Ума не приложу.
– Корнелий Иванович, – произнесла с укором Зиночка. – Вы со мной в одном городе живете, ваша роль мне, к сожалению, известна. Мне одно непонятно: почему вы на себя мое преступление взяли, головой рискуете?
– Ничем я не рискую, – признался Удалов, – но многого не понимаю.
Он поднял чемодан и пошел по шоссе. Зина шла рядом.
– Я знаю, в чем дело, – сказала она. – В вас совесть проснулась. Мне Ксения говорила, что вы не такой подонок, как кажетесь. Я ей не поверила.
– Где же она тебе это говорила?
Тут Зина остановилась, поглядела на Удалова и проговорила загадочно:
– Там, где картошка растет. – И вдруг взъярилась: – Лицемер проклятый! Отдайте мне чемодан!
Удалов вернул чемодан.
– А теперь уходите, – велела Зина. – Я не знаю, может, у вас в душе и шевельнулось что-то, но, скорее всего, это страх перед расплатой. Прощайте. Я вас не видела, вы меня не видели. И в город я не ходила.
Удалову стало ясно, что вопросов далее лучше не задавать. Чего-то он не понимает, за что-то Зина его не любит. А ведь еще вчера у них были чудесные отношения. Правда, не здесь.
Зина свернула с шоссе на тропинку, а Удалов вошел в Великий Гусляр.
Начались одноэтажные домики окраины, спрятанные в облетающих садах, дальше – темная чаща городского парка. За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали похоже на родной город.
Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Ленивая улица – так ее испокон веку кличут. Вряд ли потому, что на ней жили ленивцы или лентяи, – просто течет эта улица лениво, чуть изгибаясь, как речка.
На первом же заборе Удалов увидел свежую табличку. Белую, с черной строгой надписью: «Ул. Трудящаяся».
Еще одно различие, подумал Удалов. И внутренне согласился – пожалуй, давно пора переименовать, а то приезжают туристы, иностранные делегации, могут составить превратное представление о характере гуслярцев. Надо будет и у себя поднять вопрос.
Поперек улицы висел широкий красный транспарант. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»
Удалов и против такого призыва не возражал. К этому всегда надо стремиться.
Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. И этому Удалов нашел объяснение: видно, бывают здесь с масляной краской перебои, а тут завезли зеленую, приятную для глаза, вот обыватели и покрасились. Мысль о том, что заборы покрашены, чтобы радовать глаз проезжающего после охоты начальства, ему и в голову не пришла.
Тротуаров нет – пыльные тропинки среди пыльных лопухов. «Тут у вас отставание, – подумал Удалов. – Мы это все в позапрошлом году замостили». Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий в двух одинаковых рисунках. Вот и ломаешь голову – на одной стул с длинной ножкой, а на второй с короткой, на одной три птицы летят, на второй – четыре.
На пересечении бывшей Ленивой улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался проспектом Бескорыстия, стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме с громадным снопом, который она прижимала к груди как доброго молодца. Над ней надпись: «Завалим родную Гуслярщину хлебами!»
Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.
Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов. Так короче выйти к Горной. Мимо рынка, задами артели инвалидов.
Он свернул в проход: сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.
Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Единственная разница – там дыра как дыра, а здесь над ней небольшая надпись: «Проход воспрещен».
Тут Удалов увидел, как из прохода вылезает парнишка с соломенным веником в руке. Лицо вроде знакомое. Парнишка даже кивнул Удалову, и Удалов ему кивнул.
Потом сообразил: вчера только его видел – длинноволосым рокером, – младший брат Гаврилова! Но этот парень был коротко подстрижен, почти под ноль, а вместо кожаной куртки серый пиджачок. Вот и не узнал сразу.
Осмелев, Удалов тоже преодолел дыру и оказался на рынке.
С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.
На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные. Там картошка одна к одной, отборная, кочаны крепкие, белые. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки да груши, персики да хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут и гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы… нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенной кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами – те привозят на гуслярский рынок лучшее в мире масло, да с исландцами – кто лучше их засолит селедочку?
Эти мысли пронеслись в голове Удалова, вызвав обычный образ обычного гуслярского рынка, и даже вызвали слюноотделение. Но параллельная действительность предстала совсем иной.
Картофельный и свекольный ряды были пусты, если не считать одной женщины, что торговала семечками.
Удалов подошел к ней, спросил:
– Попробовать можно?
Та пожала плечами.
Удалов взял семечко – было оно горелым и пересушенным.
– Плохо, – сказал он.
– Скажи спасибо, что такое есть.
Удалов направился мимо пустых прилавков, где не видно было ни кокосов, ни яблок, к мясному павильону, но увидел над ним яркий плакат: «Выставка-продажа веников».
И в самом деле – внутри торговали вениками, шибко торговали, люди в очереди стояли. А мяса не было и в помине.
«В неудачный день я попал», – подумал Удалов. Он взглянул на прилавки, где обычно продавали молоко, сметану и творог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
