На палубе господина в белом сразу же окружила толпа. Кто-то кланялся, кто-то падал на колени — над головами тех и других господин в белом проводил двумя скрещёнными пальцами, не забывая после протянуть руку для поцелуя. За господином в белом семенил сгорбленный служка, а двое гребцов несли отделанный железом чемодан и деревянный полированный ящичек.
— Юр! — спросила по-русски Надя. — Как думаешь, кто это?
— Священник… э-э… наверное, — ответил Юра. — Видишь, белая ряса с чёрными пчёлами. Как у премудрого Рови, только богаче…
— Это не просто священник, — пояснила Надя. — Это священник очень высокого ранга. Видишь, как перед ним все стелятся. И собрался ехать с нами. У нас же самая простая публика. Странно…
— Может, ему срочно надо попасть в… э-э… Столицу, — предположил Юра. — А попутного транспорта не было.
— Юр! — улыбнулась Надя. — Ты назад посмотри…
Обернувшийся Юра увидел, как две вышедшие из порта барки пристроились в хвосте каравана. На дальней пропела дудка — на передней ответили. На палубе и лодках снова поднялась суета.
— Видишь! — продолжала Надя. — Он мог бы сесть прямо в порту, а не добираться сюда на лодке…
— Может быть, эти суда идут… э-э… не в Столицу? — предположил Юра. — Всё равно мы здесь ничего не понимаем…
На соседней барке снова запела дудка — лодки отчаливали, сидевшие в них махали остающимся руками. Поднявшись на верхнюю палубу, господин Эсванар прокричал команду — матросы завертели рукояти лебёдок, поднимая якоря, вёсла поднялись и опустились. Караван продолжил путь вниз по течению, но несведущему человеку могло бы показаться, что суда выходят в морской залив. Гуляющие над Рекой ветры заставляли барку раскачиваться, брызги долетали до верхней палубы. Напротив города в Вех впадала другая река — течения сталкивались, образуя водовороты. Не желавшие терять время метли шли под парусами и на вёслах, выведя суда на самый стрежень.
Впрочем, жестокими эксплуататорами «достойные» не были — вёсла работали с ритмичной частотой, словно их приводила в движение скрытая под палубой машина. Но каждые полтора часа — три четверти летней стражи невидимым гребцам полагалась получасовая передышка. Из воды вытягивалась полная рыбы сеть — поток «живого серебра» сыпался в люк посреди нижней палубы, в закрытую секцию, где помещались гребцы.
— Надь! — обратился к спутнице Юра. — Как думаешь, «там» сейчас что? Сентябрь или уже… э-э… октябрь?
— Ой! — не сразу поняла девушка. — Знаешь, я уже со счёту сбилась. Середина, в крайнем случае, конец сентября. А ты это к чему?
— Просто представил, — продолжал Юра. — Лето… э-э… закончилось. Холода, ветра, листья падают…
— Родители с ума сходят, — продолжила Надя. — Не позвонить, ни весточку послать, хотя телефоны работают…
— Нет, я не… э-э… об этом, хотя это тоже важно, — согласился с девушкой Юра. — Просто «там» лето давно уже закончилось, а здесь…
— «Там» должно быть ещё тепло, — возразила Надя. — Дожди вот-вот начнутся. А зимы здесь суровые, матушка Ругу говорила. Останемся на улице… Ой, посмотри! Город!..
На острове посреди реки стояло с дюжину домов, окружённых крепостной стеной. Имелась здесь и обязательная каменная башня с блестевшими на крыше антеннами, и отгороженная частоколом насыпная пристань, и длинная песчаная отмель, где сушились сети и лежали чёрные смолёные лодки. Ниже города тянулись огороженные поля, паслись стада, стояли сарайчики с огородами… На дальней оконечности острова виднелась ещё одна башня, на крыше которой так же блёстели антенны.
— Кстати, Юр! — начала вдруг Надя. — Давно хотела спросить: почему ты заикаешься?..
— Не… э-э… знаю, — от волнения Юра стал заикаться ещё больше. — В самом деле, Надь! Не знаю. Всегда, сколько помню, был… э-э… такой. Меня ещё в школе родители к логопеду водили. А знаешь, что самое интересное? Когда сам с собой говоришь, на улице или… э-э… в комнате, всё нормально. Я даже специально тренировался. А стоит с людьми заговорить, язык словно к гортани прилип…
— Я заметила, — согласилась девушка. — Ты, если чем-нибудь увлечёшься, заикаться вовсе перестаёшь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они замолчали, глядя заполненную пассажирами нижнюю палубу — кто-то спал, постелив куртку или одеяло, кто-то ел и пил, кто-то откровенно бездельничал, греясь на солнышке, кто-то играл в кости… У борта доила козу пожилая тётка в косынке и грязном переднике. И тут же молодая опрятная мама отчитывала двух вздумавших забраться на мачту мальчишек.
Перед носовой надстройкой играл оркестрик, состоявший из гитары с чудно изогнутым грифом, скрипки и костяной свирели. Прямо на палубе лихо отплясывали два бородатых мужика в расстёгнутых жилетках. Среди зрителей обнаружился и первым встретивший господина в белом белобрысый парень. Хлопая вместе со всеми в ладоши, он не отрываясь смотрел на стоявших на верхней палубе москвичей.
— Юр! — продолжала девушка. — Скажи мне, только честно… Сам же видишь, нас тут никто не поймёт. Ты людей боишься?
— С чего ты… э-э… взяла? — удивился Юра.
— Представь, что ты подходишь к человеку, — пустилась в объяснения Надя. — Хочешь заговорить, но тебе страшно. Тебе кажется, что этот другой человек смотрит на тебя, оценивая каждое твоё действие, каждый жест, каждое слово — и оценка не в твою пользу. Ведь на самом-то деле ты смелый — Аню защищать бросился, с господином Наари спорил, из-за меня с деревенскими парнями чуть не подрался… Но просто заговорить тебе страшно…
— Да не страшно мне! — возмутился Юра. — Просто… Просто не получается. Знаешь, в тот день, когда мы лошадь с телегой нашли, я пробовал с Аней объясниться. Целую речь придумал, а как до дела дошло…
— Она мне рассказывала, — подтвердила Надя. — И про тот случай в лесу, и как ты за ней бегал перед поездкой…
— Так она меня слушать не хотела… — оправдывался Юра. — Я к ней подойду, пытаюсь… э-э… заговорить, а она только рукой махнёт. А знаешь, как красиво я мог бы за ней ухаживать! Я ей столько комплиментов придумал…
Тем временем шедший по стрежню караван обгонял огромный, составленный из многих звеньев плот. Тут и там, прямо на плоту стояли домики, у длинных рулевых вёсел дежурили плотовщики, на сбитых из жердей вышках крутились знакомые москвичам флюгера. Посередине, за изгородями паслись коровы и овцы — для них были заготовлены стога сена. В голове плота кто-то соорудил плавучий сад, прямо на брёвнах насыпав грядки, посадив цветы и молоденькие деревья.
— Юр! — снова начала Надя. — Только, пожалуйста, не обижайся. Хочешь, я тебя от заикания вылечу?..
— Разве это… э-э… возможно?.. — не поверил Юра собственным ушам.
— Ты просто боишься показаться кому-то смешным, — продолжала девушка. — А на самом деле… Пойми, Юр! Окружающие по большому счёту заняты только собой, и им нет дела до того, что ты говоришь, как выглядишь, заикаешься или нет… Как только ты это поймёшь, всё остальное будет просто…
— Да не боюсь я, Надь!.. — в сердцах Юра даже ударил кулаком по перилам. — Тысячу раз тебе говорил… Ну, просто!.. Просто, получается у меня так…
Махнув в сердцах рукой, он отошёл к противоположному борту. Огромный плот остался позади, а на берегу начал вырисовываться тонкий силуэт поднимающейся выше облаков башни.
Глава пятая. Маленький урок космографии
Оказалось, что предстоящая вылазка в город — не простая прогулка подружек, уплетающих мороженное в уличном кафе под музыку в не разряжающемся телефоне. Для девушки из правящего дома та Кано это была сложная, заранее спланированная операция, в которой, как минимум, должны были участвовать: её милость Ирику Осонахи, старшая из трёх дочерей осконского эгля; Анечка Коростелькова, почётная гостья из Москвы; не просто Корсу, а госпожа Корсу, камеристка её милости; а заодно и госпожа Ниету, камеристка московской гостьи; трое слуг, два кучера, «ходячий кошелёк» — пожилой лысоватый дядечка без кошелька, но с папкой для бумаг, пером и чернильницей, десяток воинов «в полном боевом» и три сержанта-жезлоносца службы эгльрами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
