— Сколько детей должны мы убить, чтобы уничтожить одного злодея? Давайте я буду считать, а когда будет достаточно, дайте мне знать. Одного? Двух? Сорок? Семьсот? Десять тысяч?
Внутренний голос сказал, чтобы я продолжал, пока меня не остановят. Вдруг кто-то в толпе крикнул:
— Ни одного! Ни одного! Ни одного!
И все стали скандировать:
— Ни одного! Ни одного! Ни одного!
Затем внутренний голос посоветовал: «Пора заканчивать. Лучше быть кратким, чем потом сожалеть». Разумеется, вопрос заключался в том, что я должен был сказать, чтобы закончить выступление мощным аккордом. Этот вопрос и ответ на него заняли меньше секунды.
— Мир приходит, если мы понимаем, что матери всего мира так же любят своих детей, как мы.
Под трибуной я увидел ребенка на руках у матери. Хороший слушатель не только прислушивается к внутреннему голосу, но и идет на риск, принимая его советы. Я жестом пригласил женщину подняться на трибуну и взял ребенка за руку.
— Давайте спасем всех детей! — сказал я.
Я утверждаю, что необходимо прислушиваться к себе. Мы постоянно слушаем свой внутренний голос, но большинство не знает, как его услышать. Мы молча разговариваем с собой и каждую секунду слушаем этот разговор. Слова, написанные на этой странице, я сначала проговорил в уме и услышал «третьим ухом» за мгновение до того, как пальцы начали выводить их на бумаге. Но по какому-то недоброму волшебству, выступая перед властями предержащими, присяжными, начальством, — мы вставляем в «третье ухо» затычки и ведем себя, словно оглохшие манекены, тщательно репетируя речь и сверяясь с заметками, которые несем с собой на трибуну.
Слова, которые я произношу, мне подсказывает внутренний голос. Иногда я слышу две или три быстрые подсказки. Нужно что-то сделать, чтобы не забыть их. Я сгибаю мизинец (как будто начинаю что-то считать). Это немного неудобное положение руки служит напоминанием о необходимости привести пример или метафору либо просто показывает, где я остановился, когда отвлекся на небольшие отступления от темы. Это закладка, благодаря которой я не теряюсь.
Контроль над внутренним голосом. Услышав «третьим ухом» свой внутренний голос, в состоянии ли мы вслух передать все, что он сказал? Я убеждал вас, что нужно говорить только правду. Любое цивилизованное общество не терпит насилия — физического или вербального, — и члены этого общества связаны его правилами в той же степени, в какой мы подчиняемся его законам. Если бы мы выражали каждую идею, поданную внутренним голосом, то нажили бы кучу неприятностей. «Я должен был убить этого сукина сына», или: «Он, наверное, отнимал бы молоко у младенцев, будь у него достаточно мозгов, чтобы его продавать», или: «У него изо рта пахнет хуже, чем от скунса». Неконтролируемый внутренний голос может привести к тому, что мы потеряем друзей, в которых нуждаемся, и наживем массу врагов, которые нам не нужны.
Однако внутренний голос оборудован автоматическим редактором. Он постоянно наблюдает за действиями, как полицейский из вертолета за дорожным движением. У редактора есть ухо внутри «третьего уха». Мы каждый день испытываем его действие. Если прислушаться, то можно не только услышать, что подсказывает нам разум, но и рассортировать всю информацию в том порядке, который не принесет вреда. Важно слушать и уважать своего редактора. Не прислушиваясь к внутреннему голосу, нельзя ничего создать или сказать что-то интересное. Но если слушать только голос, а не редактора, то в один прекрасный день можно обнаружить, что мы остались в одиночестве, без друзей.
Я утверждаю, что редактору почти всегда можно доверять. Все мы относимся к робким существам. «Осмелюсь ли я это сказать? Что подумают обо мне люди? Как прозвучат мои слова в этой аудитории?» Вопросы, которые задает осторожный редактор, часто сдерживают нас, так что мы не обращаем внимания на внутренний голос. Следует внимательно относиться к поправкам редактора, который предостерегает от опасных действий. Но нужно игнорировать те из них, что направлены на устранение новых мыслей, идей, способов изложения и незнакомого опыта, как, например, в моем случае, когда я пригласил на трибуну мать с ребенком. Мы должны идти на риск, совершая спонтанные поступки. Дискомфорт, который мы чувствуем при этом, относится совсем не к тому, что мы собираемся сказать или сделать что-то опасное. Это дискомфорт творчества, создания чего-то нового и отличного от общепринятого — другими словами, того, что усиливает впечатление от презентации.
Однажды в суде во время заключительного выступления перед присяжными я поинтересовался:
— О чем мог бы рассказать свидетель, имей сторона обвинения мужество его вызвать? Где находился мистер Бернстайн? Где он прячется сейчас? Спросите обвинителя, который сидит вон там, с улыбкой на лице. Что бы он сказал, присутствуй Бернстайн на процессе?
Вдруг внутренний голос произнес: «Стань сам Бернстайном и займи место свидетеля».
Я засомневался, поскольку это было слишком рискованно. Затем спросил себя: «Что предпримет обвинение? Что скажет судья? Не растеряюсь ли я перед присяжными?» Вопросы промелькнули за десятую долю секунды, но какая-то сила толкала меня на то, чтобы продолжать. Я подошел к месту свидетеля, сел, оглядел присяжных и начал говорить:
— Меня зовут Орвилл Бернстайн. Я проживаю… ну, обвинитель знает, где я сейчас живу. Это большой секрет. Но я здесь и вот что хочу сказать: я присутствовал в момент убийства мистера Хаммила. Все произошло совсем не так, как сказал прокурор…
Обвинитель возражает, и возражение принимается. Что именно открыл бы свидетель, остается тайной для присяжных, но дело можно было выиграть благодаря тому, что я прислушивался к внутреннему голосу.
В одном гражданском деле я призывал к справедливому отношению к жертве преступной халатности со стороны компании. Неожиданно внутренний голос сказал: «Поставь истца перед присяжными, чтобы он присутствовал рядом с тобой, когда ты к ним обращаешься». И опять это являлось риском. Я никогда не слышал, чтобы так делали в зале суда. Но одно дело — видеть человека, сидящего рядом с адвокатом на другом конце зала, наблюдать, как он молча присутствует день за днем на протяжении всего процесса, и совсем другое — обнаружить его против себя, замечая каждую вызванную болью морщинку на его лице и страдание в глазах.
Учимся слышать «третьим ухом». Как научиться хорошо слышать внутренний голос «третьим ухом»? Это требует практики точно так же, как игра на гитаре. Если не умеешь брать аккорды, не сможешь сыграть даже самую простую мелодию.
Начните с разговора вслух с самим собой, когда находитесь в одиночестве. Не волнуйтесь: это не признак раздвоения психики. Слушайте свои мысли и произносите их вслух, не бойтесь старой поговорки: «Не стоит тревожиться, что вы разговариваете с самим собой, пока не начнете себе отвечать». Услышьте, что говорит редактор. Оправданны ли ваши колебания или вы просто боитесь стать другим? Если сомневаетесь — рискуйте. Лучше вызвать у окружающих пренебрежение, чем скуку. Лучше считаться возмутителем спокойствия, чем присоединиться к ходячим мертвецам.
Если вы будете в течение месяца разговаривать с собой по дороге на работу, то услышите внутренний голос, воспримете его звуки, ритм, мудрость, творческий потенциал и красоту. А когда будете представлять свое дело, то сможете слышать его, и ваши слова перестанут быть пресной, безвкусной кашей, которую вы пережевываете, опираясь на подготовленный текст.
Слушаем окружающих. Мы ежедневно практикуем искусство не слышать того, что происходит вокруг. Мы научились не замечать слова, подобно глухонемым, и не способны ни слышать окружающих, ни разумно и эффективно отвечать на их слова. Мы слышим не слова, а звуки. По правде говоря, очень немногих из нас выслушивали участливо, поэтому у нас было мало возможностей научиться внимательно слушать.
Как может быть по-другому? Утром мы встаем и редко говорим с собой. Мы включаем телевизор, выбираем новости или ток-шоу и внимаем цветистым, бессмысленным глупостям ведущего, которые принимаем за интеллектуальные размышления и наблюдения. Мы почти не разговариваем с супругой или супругом: «Как ты спал(а)?», «Выпустил(а) собаку во двор?», «Чем сегодня будешь заниматься?», «Не забудь список продуктов», «У нас кончаются кофе и овсянка».
В машине по дороге на работу мы слушаем новости, состоящие почти целиком из истеричной рекламы, или музыку, бьющую по ушам резкими диссонансами, которые сопровождаются словами, полностью лишенными смысла. Обедаем с коллегой в кафе, настолько шумном, что, разорвись на другой стороне улицы стомегатонная бомба, мы ничего не услышим.
Мы научены не слышать ничего, кроме того, что нужно Большому Брату (корпоративному верховному владыке). Нас учат настраиваться не на себя, а на программы, которые готовят для нас на Мэдисон-авеню, так что мы, так сказать, новоявленные индейцы, добровольно отдали все, что у нас есть, в обмен на безделушки, бусы и выпивку, которые корпоративный верховный владыка хочет сбагрить со складов компании. Словом, мы стали своего рода глухонемыми.
