Этого средневекового оборота беседы Говард уже не вынес.
- Майкл, не надо. Мы играем за одни ворота. Никто не отрицает, что этот брак - нелепость, посмотри на мои губы, видишь, я говорю: нелепость, полнейшая нелепость. И никто не подвергает сомнению честь твоей сестры, правда… Шпаги на рассвете - это лишнее… Дуэль или еще что-нибудь в таком духе… Послушай, я, разумеется, знаю, что у тебя и твоих родных есть «убеждения», - Говард выговорил это с таким трудом, словно убеждения - какая-нибудь зараза, вроде лихорадки на губах. - И я всецело и полностью уважаю их и толерант- но к ним отношусь… Я не сразу понял, что для тебя это оказалось сюрпризом…
- Да уж. Просто охренеть каким сюрпризом! - воскликнул Майкл, разворачиваясь к нему и произнося грубое слово шепотом, словно опасаясь быть услышанным посторонними.
- Что ж, хорошо… Для тебя это сюрприз, я прекрасно понимаю, что… Майкл, прошу.. Я не ссоры приехал затевать… Давайте спустим все на тормозах…
- Если он ее тронул… - начал Майкл, и Говарда, вдобавок к общему ощущению бредовости их разговора, охватил неподдельный страх.
Бегство от здравомыслия, повсеместно наблюдаемое в новом веке, удивляло Говарда меньше других, но каждый новый случай, с которым доводилось сталкиваться - в телевизоре, на улице или вот сейчас в лице этого молодого человека, - почему-то его подкашивал. У него подрастерялось желание участвовать в дискуссиях, в культурном процессе. Поостыл запал сражаться с обывателями. И сейчас, предчувствуя удар или словесное оскорбление, Говард потупил глаза. Из-за угла, возле которого они стояли, неожиданно налетел ветер и зашелестел листьями деревьев.
- Майкл…
- Не верю.
Его лицо, прежде показавшееся Говарду аристократичным, на глазах ожесточалось, через бесстрастность проступали бурные эмоции - казалось, вместо крови по его венам заструилась жидкая отрава. Молодой человек стремительно отвернулся; Говарда для него уже словно не существовало. Он быстро, едва не рысью, ринулся вперед. В ответ на оклик Говарда он лишь прибавил шаг, затем неожиданно вильнул вправо и пинком распахнул железные ворота. С криком «Джером!» он нырнул под свод из переплетенных голых прутьев, которые торчали во все стороны, как соломинки из птичьего гнезда. Говард тоже миновал ворота и этот свод. Перед внушительной черной дверью с двумя застекленными половинками и серебряным молоточком он остановился. Дверь была приоткрыта. В викторианской прихожей Говард снова замялся: ступать на эти черно-белые ромбы его никто не приглашал. Но через минуту раздались громкие голоса, и он поспешил в следующую комнату - столовую с высоким потолком и впечатляющими застекленными дверьми, перед которыми стоял длинный стол с приборами на пять персон. Говард словно очутился в одной из тех кошмарных клаустрофобных эдвардианских пьес, в которых целый мир втиснут в одну комнату. В настоящий момент в правой части сцены Майкл Кипе прижимал к стене его сына. Из других персонажей Говард успел заметить даму, вероятно, миссис Кипе, которая протягивала правую руку к Джерому, и рядом с ней существо, уронившее голову на стол, так что взору открывалась только замысловато уложенная на затылке коса. И тут живописная картина ожила.
- Майкл, - в голосе миссис Кипе была твердость. В ее произношении это имя рифмовалось с «Вай-Кал», заменителем сахара, который Говард обычно добавлял в кофе. - Отпусти Джерома, пожалуйста. Помолвка уже отменена. Так что это лишнее.
Говард заметил, что Джером удивился, услышав от миссис Кипе слово «помолвка». Попытался вывернуться из захвата и взглянуть на безмолвную фигуру, скорчившуюся за столом, но та не пошевелилась.
- Помолвка! С каких таких пор у них была помолвка? - завопил Майкл и занес кулак, но Говард уже подскочил и, сам себе поражаясь, рефлекторно поймал юношу за запястье.
Миссис Кипе пыталась и, похоже, не могла встать; она снова окликнула сына, и Говард ощутил прилив благодарности, почувствовав, как бессильно повисла Май- клова рука. Джером, весь дрожа, отодвинулся в сторону.
- Никакого секрета тут не было, - спокойно сказала миссис Кипе. - Но все уже закончилось. Точка.
Майкл на минуту смутился, затем ему в голову, похоже, пришла новая мысль, он метнулся к застекленным дверям и стал дергать ручку.
- Папа! - кричал он, но двери не поддавались.
Говард подошел помочь с верхним шпингалетом.
Майкл грубо отпихнул его плечом и вычислил, наконец, заевшую щеколду. Двери распахнулись. Продолжая звать отца, Майкл выскочил в сад, а занавески заколыхались на ветру. В дверном проеме убегал к горизонту травяной ковер и где-то на дальней его стороне оранжево мерцал костерок. Еще дальше виднелся увитый плющом комель дерева-великана, чью крону поглощала ночь.
- Здравствуйте, доктор Белси, - произнесла миссис Кипе, словно все произошедшее было обычной преамбулой милого светского визита. Она убрала с колен салфетку и встала. - Мы ведь с вами еще не встречались?
Она была совсем не такая, как он себе ее представлял. Почему-то он ожидал увидеть женщину помоложе, эдакую жену «на выход». Однако она оказалась старше Кики, лет приблизительно шестидесяти, и довольно стройная. Из уложенной и завитой прически выбились отдельные прядки. Одежда была самая домашняя: темно-фиолетовая юбка в пол и свободная индейская блуза из белого хлопка с вышитым подолом. Шея у миссис Кипе была длинная (теперь понятно, откуда у Майкла этот горделивый вид) и изборожденная морщинами, и на ней, паче чаяния, красовался не крест, а массивное украшение в стиле ар деко с многогранным лунным камнем посредине. Она взяла Говарда за обе руки. И ситуация сразу стала не столь кошмарна, какой казалась еще двадцать секунд назад.
- Давайте без званий, - сказал он. - Я с частным визитом… Зовите меня Говардом. Здравствуйте. Мне ужасно жаль, что так все…
Говард огляделся. Фигура, которую он теперь считал Викторией (хоть с затылка и было трудно определить пол), неподвижно сидела за столом. Джером, будто краска, сполз по стене и сидел на полу, глядя под ноги.
- Молодые люди, Говард, - слова миссис Кипе прозвучали зачином карибской детской сказки, слушать которую Говарду не хотелось, - все делают на свой особенный лад - не всегда так, как привыкли мы, но все же.
Она немного скованно улыбнулась ему пурпурными губами и с едва заметным параличным дрожанием покачала головой.
- Эти двое, хвала Господу, достаточно разумны. Вы знаете, что Виктории лишь недавно исполнилось восемнадцать? Вы помните свои восемнадцать? Я не помню, для меня это как другая Вселенная. А теперь… Говард, вы ведь остановились в отеле, да? Я бы предложила вам остаться у нас, но…
Говард подтвердил существование отеля и свою готовность немедленно туда отправиться.
- Прекрасно. Думаю, вам лучше забрать с собой Джерома…
При этих словах Джером уронил голову в ладони; одновременно, в точной обратной последовательности, молодая леди за столом подняла голову, и Говард боковым зрением углядел эдакую пацанку с заплаканными глазами и паутинкой ресниц, оценил ее мускулистые руки и балетную стать.
- Не переживай, Джером, вещи заберешь утром, когда Монтегю будет на работе. А из дома можешь написать Виктории. Пожалуйста, давайте сегодня обойдемся без новых сцен.
- Можно я хотя бы… - подала голос дочь и осеклась, потому что миссис Кипе закрыла глаза и поднесла к губам непослушные пальцы.
- Виктория, сходи, пожалуйста, посмотри, как там рагу. Ступай.
Виктория встала и с грохотом задвинула стул. Говард обернулся вслед девушке и смотрел на ее юркие лопатки - те ходили ходуном, словно поршни ее гнева.
Миссис Кипе снова улыбнулась.
- Нам было очень приятно жить с ним под одной крышей, Говард. Он славный, честный, справедливый молодой человек. Вы должны им очень гордиться, правда.
Все это время она держала его за руки и теперь, в последний раз сжав его ладони, отпустила их.
- Может, мне остаться и поговорить с вашим мужем? - промямлил Говард, прислушиваясь к приближающимся со стороны сада голосам и в глубине души молясь о том, чтобы в этом не оказалось необходимости.
- По-моему, это плохая идея. Согласны? - миссис Кипе отвернулась, плавно сошла по ступеням в патио (налетевший ветерок чуть всколыхнул ее юбку) и растворилась в сумраке.
5
А теперь перенесемся вперед на девять месяцев и назад через Атлантический океан. Во второй половине августа, в душные выходные, в Веллингтоне, штат Массачусетс, проходил ежегодный семейный фестиваль на открытом воздухе. Кики хотела пойти на него со своими, но к ее возвращению с субботних занятий йогой семья уже разбрелась в поисках прохлады. Во дворе под дрейфующим слоем кленовых листьев замер бассейн, в доме пустынно жужжала проводка. Остался только Мердок - Кики нашла его, разморенного, в спальне: морда на лапах, язык как сухая замша. Она сняла леггинсы, вынырнула из майки и бросила одежду в переполненную плетеную корзину. Затем, стоя голышом перед шкафом, задумалась, как ловчее поладить со своим весом ввиду жары и расстояний, которые ей предстояло пройти на гуляниях одной. В шкафу, похожие на реквизит фокусника, кучей лежали платки на все случаи жизни. Кики вытащила хлопковый - коричневый с бахромой - и обмотала им волосы. Второй - шелковый оранжевый квадрат на шею или голову - был повязан под лопатками, а темно-красная шаль из более плотного шелка преобразилась в парео. Чтобы застегнуть сандалии, Кики села на кровать, рассеянно вывернув Мердоку ухо и превратив его на мгновение из блестяще-бурого в зубчато-розовое. «Ты со мной, красавчик», - сказала она, беря пса на руки и ощущая жар его мягкого живота. Кики совсем уже было ушла, но вдруг услышала шум в гостиной, вернулась из коридора и просунула голову в дверь.
