Мы прошли по причалу, освещенному факелами, и в конце нас ждал стол, накрытый хрусталем и фарфором. Мы ели как короли под тростниковым навесом ротонды. А после десерта танцевали под ритмичную музыку квартета регги.
«Это чудесно», — выдохнула я, когда Мэтт привлек меня к себе в эротическом ритме песни, названия которой я не знала и не знаю.
Он чуть отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза.
«Это ты чудесна. — Он улыбнулся, и зубы казались еще белее на фоне темного загара. — Но не слишком наблюдательна».
«Да?»
Он покачал головой, высвободил руку из моих пальцев, снял с мизинца кольцо и показал его мне.
«Я все думал, когда ты меня спросишь, почему у меня на руке женское обручальное кольцо».
«Оно на тебе весь вечер?»
«Только после ужина», — улыбнулся он.
Тут до меня дошло.
«Ты… мы…»
«Жасмин, скажи «да».
Я заорала, запрыгала на месте, бросилась ему на шею, заставила его прыгать со мной, что оказалось очень забавно. И тогда он надел мне кольцо на палец. Изумруд в форме груши весом в целый карат.
«Для моей зеленоглазой ведьмы», — сказал Мэтт и поцеловал меня так, что у меня перехватило дыхание.
Это кольцо до сих пор у меня. И всегда со мной, где бы я ни была.
Я сунула руку в левый карман джинсов. Моя портниха пришила туда серебряное колечко для ключей — и во все другие мои штаны тоже. Точно такое же кольцо соединяло изумрудное колечко с кольцом в кармане — и я никуда без него не ходила.
— Спасибо, мэм. Приятного вам пребывания.
Я заморгала.
Что… что случилось? Где я?
Отделенный от меня широкой блестящей стойкой, стоял молодой клерк в синем блейзере, с беджиком на груди, где было написано: «ЧЕТЫРЕ СЕЗОНА» И ДЖУНИ ТЕЙЛОР РАДЫ ВАС ВИДЕТЬ. А в руке я держала чек на номер 219 и ключ-карту.
Глава 4
Черт возьми, опять провал в памяти!
Но я сразу же поняла, что это не так. Не было обычных предупреждающих признаков, и никогда еще мне не случалось забыться так, чтобы все, кроме мыслей, работало. Это было ново, и это пугало — потому что я думала, будто после сногсшибательной стычки с Тор-аль-Деган я бросила те дурацкие привычки, от которых казалась… ну, дурочкой. О'кей, тасовка карт продолжалась почти без перерыва. И иногда слова начинали бегать в мозгу по кругу, пока я пинком не вышибала их снова на дорогу. Но сейчас такие моменты стали реже, а провалы в памяти и правда прекратились, и ушел этот ужас, что один мой знакомый найдет причины рекомендовать психиатрический стационар и ударные дозы золофта.
Мое внимание привлек знакомый смех — пара с пляжа. Они как раз входили в лифт. Не успев подумать, я последовала за ними до их отеля и взяла себе номер. Посмотрела на квитанцию — ну, хотя бы личной кредитной картой расплатилась. Если бы пришлось объяснять это Питу, я бы наверняка что-нибудь придумала. А он бы наверняка меня выставил с работы.
Я сунула в задний карман все, что дал мне клерк, и вышла наружу. Надо было сделать что-нибудь конкретное, что-нибудь, что вернет меня к себе. И я позвонила сестре.
— Эви?
— Ой, Жасмин, как я рада, что ты позвонила.
— У тебя усталый голос.
— Естественно. И-Джей весь день плачет без передышки. Слушай, это же неправильно?
Еще бы. Но я в этом не разбираюсь абсолютно.
— Ты педиатра вызывала?
— Да нет, я знаю, что он скажет — колики. — Голос у нее задрожал. — Я, наверное, не мать, а ехидна, раз не могу сделать, чтобы она не плакала!
Ну вот тут уже я как-то что-то могу.
— Эви, ты потрясающая мать, говорю тебе по опыту. Я видела, как ты с ней обращаешься — ну, и у меня у самой была мать никуда не годная. Так что я знаю, что говорю. Просто очень трудно, когда ребенок все время плачет, и у тебя уже от одного недосыпания крыша едет. Я сама на всех огрызаюсь, а я же всего пару дней у вас провела. Но вы справитесь, и все будет хорошо. О'кей?
После долгой паузы:
— О'кей.
— Я что-то не то сказала?
— Да нет, но… обычно ты мне говоришь, что делать, я это делаю, и все идет на лад.
— Так было, когда мы играли на одном поле, — ответила я и улыбнулась, услышав ее тихий смех. — Ты просто больше верь себе, и все будет нормально. Вы же с Тимом знаете И-Джей так, как никто ее не знает, включая педиатра. И поспи немного, тебе необходимо. А то мешки под глазами будут такие, что в них можно будет зимнюю одежду хранить.
— Ладно. А как у тебя там?
Еще не знаю. Кажется, моему начальнику-вампиру надо позировать для собственного календаря, а у меня рецидив. А в остальном…
— Все у меня в порядке. Позвони, когда сможешь, о'кей?
— О'кей, я тебя люблю.
— И я тебя.
Несколько восстановив равновесие контактом с самой стабильной личностью из всех моих знакомых, я обогнула здание, выходящее фасадом на фестивальную площадку. Пробираясь через первый слой автомобилей на парковке, я отвлеклась от самоедства, увидев возле какой-то изгороди зеленое сияние, маскировавшее большой мусорный ящик. Оно становилось ярче, меняя цвет от сосновой хвои до спелого лайма.
Я крепко зажмурилась на пару секунд, активируя контактные линзы ночного видения, которые создал для меня Бергман. В сочетании с усиленным Чувствительностью зрением они мне показали зеленовато-золотистую фигуру, стоящую возле изгороди. Фигура стояла лицом ко мне, но то и дело нагибалась вперед, полностью увлекшись тем, что лежало у нее под ногами. И окружал ее какой-то черный контур, будто кто-то обвел ее несмываемым маркером.
Я придвинулась поближе, пробираясь между темными корпусами припаркованных машин, приглядываясь каждые несколько шагов, пытаясь определить, что это там такое на земле — источник зеленого сияния и объект интереса очерченной маркером фигуры. Когда наконец присмотрелась, то прикусила губу, чтобы не ахнуть. Это было тело охранника — того, который стоял тогда рядом с тем двуликим. И его лицо — искаженное фото его последних мучительных секунд — предупреждало меня, что смотреть не надо. Но я должна была видеть — это одна из самых неприятных сторон моей работы.
Ладно, хватит проволочек — ты на месте возможного убийства в обществе потенциального подозреваемого. Посмотри уже на тело.
Кровь повсюду, будто кто-то открыл гейзер. Ребра наружу. Темные поблескивающие внутренности. Кто-то вскрыл грудь от шеи и до пупка! Запах, черт бы его побрал, к которому невозможно привыкнуть. Слава богу, что мы на улице, иначе бы меня рвало, как булимичную тетку, нажравшуюся печенья. И над всем этим — инкрустированное облако, которое я могла определить только как его душу. Хотелось считать ее нетронутой — эту часть личности жертвы убийца замарать не мог. Но увы — именно она привлекла внимание убийцы.
