— Я тебя уничтожу … придушу … паршивка недалёкая, … быстроногое дикое чудовище! Это тебе за полено, а это за перец!
Мидэя изворачивалась и отбивалась, пока их всё же не отрезвил отчаянный вопль Гвен, сотрясающий воздух:
— Это я вас сейчас собственноручно поубиваю!!! Посмотрите только, что вы наделали с моей кухней?! Вы её разгромили негодники эдакие!!!
Данат сел на пол в лужу крема. Мидэя какое-то время просто смотрела на него, а потом от души расхохоталась, качаясь по полу рядом с ним, тыча в чумазого князя пальцем. А он, обведя глазами кухню и насмерть испуганных поварят, остановил свой взгляд на девушке, и не сдержавшись, тоже покатился со смеху. Потому что смотреть во что они оба превратились, без разрывающего смеха было просто невозможно, а весь свой гнев он истратил, пока гонялся за ней. Их дружно поддержали ввалившиеся на кухню рыцари, хохоча до упаду. Особенно они потешались, когда Данат и Мидэя попытались встать на ноги на скользком полу. Оба то и дело падали, перепачканные и страшные до общих коликов.
Пока Мидэя не догадалась уцепиться за Даната, а он в свою очередь не обнял её, и вместе они всё-таки поднялись.
— Мыться тоже пойдёшь вместе со мной? — прошептал Данат, перестав улыбаться, крепко прижимая к себе притихшую девушку.
Она снова застыла от взгляда проникающих и плавящих её синих как море глаз. Этот повелительный и магический взгляд одновременно зачаровывал и пугал её, заставляя дыхание срываться и замирать.
— А вот это уже не смешно! — подоспел Лионель, перетягивая Мидэю на себя.
— Ты сумасшедшая, но всё равно ты прелесть, — произнес Лионель, заворожено заворачивая обнаженную и мокрую девушку в сухое полотенце, после того, как он помог ей отмыться. — О чём ты только думала, Мидэя?!
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я не хочу, чтобы князь приближался ко мне, когда это происходит — мой разум охватывает мечущееся отчаянье, и я перестаю соображать, что делаю.
— Жаль только, что Данат эту погоню тебе в жизни не забудет.
— И я тоже, — прыснула Мидэя, снова залившись звонким смехом. — Он был такой нелепый в этой муке и перьях! Ой, я не могу!
— И я не могу, — еле слышно прошептал Лионель, прижимая её к себе всё сильнее, — Не могу, как хочу тебя. …Только моя.
И даже на следующий день, когда ей снова довелось прислуживать рыцарям за обедом, стоило ей только бросить взгляд на князя, как тут же пришлось зажать ладонью рот, чтобы сдержать вырывающийся смех.
— Смешно тебе, да? — не прошло это мимо внимательного Даната. — Я тоже рад, что за этот проступок ты целый год не будешь получать жалованья, отрабатывая нанесенный урон, за разгромленную кухню, мою испорченную одежду и униженную мужскую честь. И это я ещё проявил благосклонность. В течение этого времени ты не имеешь права покидать замок без моего ведома, иначе сразу же будешь причислена к беглым рабам и к уже пожизненной кабале. Теперь тебе смешно? — и он вцепился холодным жестким взглядом в эти искрящиеся зелёные глаза. Но вместо того, чтобы горестно качать головой, Мидэя взяла и вызывающе кивнула ему, улыбнувшись. На мгновенье Данат разочарованно застыл. А потом заговорил снова:
— Ах да, у тебя же есть твой Лионель, зачем тебе серебро и самоцветы!
— Верно, ваша светлость, любовь не купишь ни за какие земные богатства, — спокойно произнесла Мидэя, с чувством собственного достоинства разливая вино.
— Любовь? — презрительно переспросил Данат, как-то непонятно изменившись в лице. — Налей-ка себе вина, Дэя!
Мидэя вздрогнула. Так её когда звала мать. Очень давно. Забытая материнская ласка и голос. А теперь вдруг князь так легко назвал её сокращенным именем, словно заглянув в её душу.
— Но я не пью вина, ваша светлость, — тут же испугано пролепетала она.
— А ты возьми и попробуй. Я настаиваю! Я хочу, чтобы моя служанка выпила из моего кубка. Выпей … за любовь! — Данат выдержал паузу, а потом добавил. — За любовь к Лионелю, если таковая конечно имеется.
Мидэя встретилась глазами с Лионелем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты не обязана этого делать, — проговорил он, мрачнея. — Данат, хватит уже измываться над девушкой!
Но Мидэя вовсе не хотела сдаваться и давать повод для новых придирок князя. Решительно подойдя к столу, она схватила наполненный кубок и осушила его в несколько глотков. Она лишь успела растерянно вскрикнуть, прежде чем упасть без чувств, прямо в объятья Лионеля.
— Найди себе другую жертву, мой князь, или мне придётся биться с тобой. Я уже начинаю думать, что ты изводишь её назло мне, — с ожесточением произнёс Лионель, вынося девушку из зала.
Приведя девушку в чувство, пышная Гвен усадила Мидэю рядом с собой, нависая над ней колышущимися складками. Взяв её за руку, Гвен произнесла с искренним состраданием:
— Лионель ушел. Этот парень, конечно, не самое лучшее, что можно встретить в жизни, но он, по крайней мере, волнуется за тебя. А вот от нашего князя тебе надобно было держаться подальше. Ох, как далеко! Но уже поздно. Этот мальчишка бешеный! Неистовый с какой стороны ни подойди! С ним никто не мог сладить даже в детстве, а сейчас и подавно. Если он вобьёт себе что-то в свою башку, то расшибется, но сделает так, как хочет. Я тебе, девуля, так скажу — наша бабская доля ох нелегка, и ты должна поступить мудро, выбирая меньшую кучу золы, потому как кое-что сжечь всё-таки придётся. Крови допускать нельзя! Для них это забава, они с легкостью играют своими и чужими судьбами, а тебе нужно выстоять меж ними. Уж я видала, как смотрит на тебя Лионель, и успела заметить, как глазеет на тебя наш князь — как на трофей, который он обязан добыть. Они соревнуются и им плевать, что при этом чувствуют такие как мы. Твоя беда в твоей красоте, творец воистину глумиться над простолюдинами, награждая их прелестями. Тебе нужно быть хитрее, думай прежде, чем что-то ляпнуть или сделать, тогда и ты окажешься в выигрыше.
«Да уж» — пронеслось у Мидэи в мыслях, — «Но если учесть, что сюда меня привела сила священного огня, то … я вообще ничего не понимаю! Почему меня привязывает к Лионелю? Почему я должна быть каким-то глупым трофеем? Почему мои ладони в присутствии Даната, как тысячи то раскаленных, то попеременно холодных игл? Почему сила хочет, чтобы я оставалась здесь?»
Но больше всего девушку волновало то, что зарождалось в её душе. Чувства. Такие разные, терзающие неизведанностью, но в тоже время влекущие.
Целых восемь дней, Мидэе удавалось не попадаться на глаза затаившему на неё оскомину князю. Конечно же не без помощи верной Милки, обходя наказы Кресса, ведь так или иначе — жалования ей всё равно было не видать.
С Лионелем они встречались каждый вечер в той же комнатке в башне или в библиотеке. Нет, книг они не читали. Как ей потом пояснил Лионель — «сюда ближе, и сюда уже давно никто не заглядывает, ни слуги, ни рыцари». Жаждущих познания истины не находилось, а Лионеля съедала иная жажда, далёкая от клинописи.
Их встречи были страстными, полными поцелуев, но короткими, ночевать с ней он не мог. По ночам Лионель с отрядом солдат нёс службу где-то на дозорном посту. Ему оставалось стоять в дозоре ещё три ночи, но в этот вечер он снова обещал навестить её.
Мидэя ждала его, сидя на софе поджав ноги, увлеченно читая древнюю рукопись, составленную из подшитых пергаментов на валлийском языке. Это была «Летопись о деяниях ведьм». В ней придавались осуждению даже те знахарки, которые совершали свои деяния во благо, во имя спасения невинных, считалось, что своим вмешательством они бросают вызов творцу. Даже намёк на магию признавался непростительным злом и карался смертью. Мидэя откровенно недоумевала, почему люди так боялись и ненавидели тех, кто просто пытался им помочь. Прочитанное сильно огорчило её, с детства впитанные учения ордена, заставляли её негодовать по поводу людского невежества.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В библиотеке было очень тихо, не считая одной единственной потрескивающей свечи рядом с девушкой. Вдруг сзади ей на глаза легли теплые мужские ладони. Мидэя улыбнулась и прошептала:
