— Да, Торан, — сказал он, — вы действительно именно так всегда и говорили. Осталось, чтобы наши солдаты научились ходить по воде, — и тогда весь мир будет у наших ног.
Маркусу трудно было поверить, что это и есть тот самый Последний Герцог, министр информации и глава наводящего страх Конкордата. Куда больше он смахивал на жизнерадостного старичка — по крайней мере, пока выпуклые линзы его очков не обратились в сторону Маркуса. Тогда стали видны глаза, многократно увеличенные и искаженные линзами, как будто принадлежащие совершенно другому человеку. Верней, даже не человеку. Такие глаза могли быть у подводного чудовища, что обитает на дне морском, в толще вод, и никогда не поднимается к дневному свету.
«Ты послал ко мне Джен. — Маркус выдержал взгляд герцога со всем хладнокровием, на какое был способен. — Ты послал ее и велел сделать все, что она посчитает нужным».
С самого начала он знал, что Джен работает на Конкордат, но отчего–то все же позволял себе верить… «Чему? Тому, что она могла в меня влюбиться?» По меньшей мере, думал Маркус, под конец она была со мной откровенна. Той страшной ночью, в пещере, исполненной чудовищ, Джен выплюнула ему в лицо всю правду и явила свой истинный облик: не просто агент Конкордата, но игнатта семприа, Окаянный Инок. Один из демонов–убийц, служивших церкви, которая, по всеобщему убеждению, прекратила существовать больше ста лет назад.
В самом конце Маркус попытался убить ее, но Джен без малейшего труда обратила в прах все его усилия. И только Игернгласс неким способом, для Маркуса так и оставшимся непостижимым, сумел использовать силу Тысячи Имен, чтобы одолеть ее. К тому моменту, как Маркус покинул Хандар, Джен все еще не пришла в себя — и Янус не думал, что она когда–либо очнется.
«Ты уверен? — спросила его Джен. — Ты уверен?..»
Граф Торан что–то говорил, но Маркус не уловил из его речи ни единого слова. Он улыбнулся министру военных дел, лихорадочно прикидывая, как бы, не нарушая этикета, попросить повторить, но негромкий стук закрывшейся двери спас его от неизбежного конфуза. Из опочивальни короля бесшумно выступил Янус.
— Что ж, — проговорил Последний Герцог, — полагаю, вас можно поздравить?
Полковник граф Янус бет Вальних–Миеран чопорно поклонился. Для визита в королевский дворец он надел парадный мундир, в котором Маркус прежде ни разу его не видел: нечто среднее между традиционной военной формой и облачением, более приличествующим придворному. Оно включало в себя длинный тонкий плащ, изящными всплесками вторивший каждому движению, отороченный ярко–алым и синим — цветами графов Миеран. Рядом с ним Маркус в заурядном полевом мундире, не украшенном позолотой и местами вылинявшем от частых стирок, чувствовал себя оборванцем.
— Благодарю, ваша светлость, — сказал Янус. — Я приложу все старания к тому, чтобы достойно послужить его величеству.
— Так он, стало быть, все же настоял на своем? — отозвался Торан. — Знаете, я ведь не был в восторге от этого назначения. Поймите, я ничего не имею лично против вас, но, как по мне, эта должность все же не слишком подходит для военного. Я‑то рассчитывал, что вы пригодитесь мне на другом месте. Впрочем, полагаю, его величеству виднее.
— Безусловно, — поддакнул Янус.
Маркус почувствовал себя школяром, что явился в класс и обнаружил: все, кроме него, давно готовы к экзамену, которого даже не было в расписании. Янус, как обычно, ничего ему не объяснил — ни во время малоприятного путешествия в Вордан, ни после того, как они прибыли в Онлей. Сейчас он, впрочем, очевидно, сумел разглядеть замешательство на лице Маркуса и сжалился над своим подчиненным.
— Король почтил меня высочайшим доверием, — пояснил он. — Меня ввели в кабинет министров в качестве министра юстиции, и моим заботам вверены суды и жандармерия.
Из угла приемной донесся отчетливый шорох. Здесь навытяжку стояли представители всех трех соединений, отвечавших за безопасность короля, — так тихо, что Маркус почти забыл об их присутствии. Рослый сержант Норелдрайского Серого полка — высокая шапка придавала ему особую внушительность. Гренадер Королевской гвардии, блиставший безупречностью синего мундира. И само собой, жандарм в темно–зеленой форме, пошитой более изысканно, нежели та, какую носили рядовые блюстители закона. Именно он, услыхав слова Януса, вытянулся и четко откозырял.
— Кстати о жандармерии, — вновь заговорил Орланко после того, как Янус кивнул и знаком приказал жандарму стать вольно. — Насколько мне известно, пост капитана там сейчас вакантен. Если хотите, мои люди подготовят досье нескольких подходящих кандидатов. Полагаю, после кончины предыдущего министра эти обязанности исполнял вице–капитан Гифорт, но он…
— Благодарю, ваша светлость, — перебил Янус, — но в этом нет необходимости. Мой выбор прост: эту должность займет капитан Д’Ивуар.
Что?! — Взгляд неестественно выпуклых глаз герцога переместился на Маркуса.
— Что?! — эхом повторил Маркус.
Он уставился на Януса. Веко полковника едва заметно дрогнуло. Маркус не обладал безупречной способностью Фица угадывать невысказанные желания начальства, однако же понемногу осваивал искусство читать выражение лица полковника. «Позже», — говорило это едва уловимое движение.
— Отличная мысль! — заявил Торан. — В том–то и беда нынешней жандармерии, что в нижних чинах полно бездельников, а наверху — законников. Кто еще расшевелит это болото, как не бравый честный солдат, — я имею в виду присутствующего здесь капитана! Лучшего выбора и сделать невозможно.
Маркус был не настолько глуп, чтобы поверить, будто министр военных дел за считаные минуты разговора проникся к нему такой симпатией. Заявление Торана было лишь выпадом в сторону Орланко. Маркус ощутил себя рыбаком, что на утлой лодчонке выгребает между двух иноземных мановаров, помимо воли втянутый в чужую непонятную схватку, и лишь пригибается ниже борта, прячась от залпов, которыми обмениваются противники. Угодил ли залп Торана в цель, он так и не понял, но Орланко и бровью не повел.
— Уверен, капитан превосходно справится с делом.
Последний Герцог закрыл конторскую книгу и поднялся из кресла:
— А теперь я вынужден откланяться. Граф Миеран, мои подчиненные, безусловно, будут счастливы предоставить любые сведения, какие только могут вам понадобиться на новой должности.
Он сопроводил эти слова более чем небрежным поклоном:
— С нетерпением жду возможности поработать вместе.
— И я также, ваша светлость, — ответил Янус. — Ваше превосходительство, позвольте и нам удалиться. Мне многое нужно сделать.
— Безусловно, — согласился Торан.
И тут же добродушно погрозил пальцем:
Но не думайте, что это избавляет вас от составления отчета по Хандару!
— И в мыслях не было, — заверил Янус. — Пойдемте, капитан.
Жандарм, замерший у двери, вновь откозырял, когда они проходили мимо. Коридор снаружи вел к боковому выходу из королевских апартаментов, куда более скромному, чем парадный вход в аудиенц–залы. Все дворцовые коридоры были обильно украшены причудливой отделкой, и этот не оказался исключением: всюду, куда ни глянь, красовались крохотные рельефные орлы с еще более крохотными зеркальными глазами. В искусно замаскированных канделябрах мерцали свечи.
— Сэр… — начал Маркус.
— Джикат, — шепотом перебил его Янус.
То было слово из наречия хандараев, на котором на сотню миль окрест говорили от силы два–три человека. Хандарайский язык — древний и весьма выразительный. «Джикат» означало «тихо», но не только. Буквальный перевод мог бы звучать так: «тишина, которую мы соблюдаем в присутствии врагов».
«Врагов?»
Маркус промолчал.
— Вернемся к себе, — сказал Янус. — Там уже все должно быть готово.
* * *
Незримая и вездесущая клика, управлявшая хозяйством королевского дворца — а порой Маркус подозревал, что и самим королевством, — выделила для Януса и его свиты летний домик на одной из извилистых, присыпанных гравием аллей, что покрывали всю придворцовую территорию, словно нерадивая служанка вывернула над ней гигантское блюдо лапши. «Летними домиками», как правило, именовали двухэтажные особняки из камня и бруса, изысканно обставленные, с собственной кухней, купальней и прочим, с собственным штатом прислуги и сторожами. Тот, где поселили прибывших из Хандара, назывался «Летний домик леди Фарнезе». По видимости, у королей Вордана с давних пор вошло в привычку строить такие жилища для друзей, любовниц и снискавших особую монаршую благосклонность придворных, а после того как изначальный владелец отходил к праотцам или впадал в немилость, «домик» получал новое предназначение: служить приютом для гостей двора.
