За три года мы овладели южными и восточными землями орусутов. В развалинах лежали их самые большие города: Харманкибе, Рязань, Воронеж, Владимир, Суздаль, Чернигов… Непокоренными остались только Новгород и Псков. Леса и болота преградили нам путь и не дали возможности провезти туда стенобитные орудия. Я не отказался от захвата этих земель, но прежде решил дать отдых своим туменам, потому что победа нам досталась нелегко. Оставались невзятыми некоторые крепости. Не покорился нам и Смоленск. И мы поступили так, как учил нас в подобных случаях поступать Чингиз-хан. Мы обошли город стороной, зная, что наступит время и он, окруженный со всех сторон, все равно будет наш. В моем войске был раб старик ромей. Мне после рассказывали, что он тайно вел записи о походе. Так послушай же, что писал этот ромей: «Как могло выдержать сердце монгольских воинов, совершивших столько убийств? Путь войска был устлан трупами. Монголы сжигали храмы, уничтожали все живое…»
Бату-хан тихо рассмеялся. Лицо его сморщилось, глаза спрятались под тяжелыми веками:
– Как могло выдержать сердце монгольских воинов?.. А почему оно должно было не выдержать, если мы жаждали крови и знали, зачем идем в чужие земли? Путь, ведущий к победе, каким бы он жестоким ни был, – всегда правильный путь. Зачем нам чужие храмы? У нас есть свои боги, и они помогают нам побеждать. Зачем нам чужие города, где нет простора, а высокие стены не могут спасти их жителей от дерзких и сильных? Великий Чингиз-хан учил, что все народы должны жить так, как живут монголы, потому что нет лучших обычаев и нравов, чем у нас. Люди, как и звери, должны знать свободу, жить так, как велят Небо и земля, и подчиняться только одному человеку, который призван быть их властелином… Да. Так учил великий наш дед… И вот, когда мы закончили свой поход и, перед тем как вернуться на свою родину, собрались на большой праздник, между мной и Гуюком началась вражда. Отец его, Угедэй, – великий хан, но сам он чванлив и завистлив. Подвиги и слава всегда обходили его стороной, потому что он не отличался ни умом, ни смелостью. На празднике мне, как предводителю всего войска, первому предстояло поднять чашу с вином. И тогда-то, мучимые завистью, Гуюк и Бори стали говорить: «Разве может Бату раньше нас произносить слово и пить вино? Не пора ли его и всех его бородатых баб свалить на землю и как следует потоптать ногами? Пусть знают, что к чему!» На стороне этих двоих выступил и Аргусун – сын Елочидей-нойона, имевшего большие заслуги перед Чингиз-ханом. Видишь, сын, какими бывают потомки великого Чингиз-хана? На врага мы идем вместе, а когда приходит время делить славу и удачу, каждый думает лишь о себе и ради этого готов на все. Я поступил мудро и не сделал им ничего плохого. После их отцы, Угедэй и Джагатай, крепко наказали Гуюка и Бори. Свое получил и Аргусун. Но… Пусть глаза твои будут всегда зоркими… Это я тебе рассказал для будущего, а сейчас хватит говорить, потому что кое-кто из них уже покинул этот мир. И хорошее, и плохое ушло с ними…
На этот раз Бату-хан замолчал надолго, и Улакши не решился нарушить тишину. Он видел, что лицо отца заострилось еще больше, чем всегда, а глаза неотрывно следили за парящим в вечернем небе орлом.
А грозному хану вдруг вспомнился старый мореплаватель, захваченный в Крыму, и его рассказ о далеких странах. Старик говорил, что если на корабле кто-то должен умереть, то акулы-людоеды чувствуют это и не отстают до тех пор, пока не дождутся своей жертвы. Пришла вдруг мысль, что черный орел не прилетал столько дней потому, что знал – время Бату еще не истекло. А сегодня… Не оттого ли он не улетает до самой ночи и не пытается напасть, что все-таки пришел тот последний час? Может быть, эта зловещая птица, отнявшая у него сына, чувствует приближение смерти…
Больно вздрогнуло сердце. Нет! Не должно так быть! Только ворон питается падалью, а это орел… Он берет свою добычу живой… Только б хватило сил, когда это произойдет…
Бату-хан глубоко вздохнул и посмотрел вокруг. Прекрасна была вечерняя земля, и даль, затянутая сизой мглой, казалась таинственной и звала к себе.
Хан подумал, что редко замечал красоту земли. Всегда и всюду его помыслами владела мечта о победе над врагами, о завоевании мира. Еще он боялся, чтобы чья-нибудь рука не протянулась к его трону…
Наконец Улакши не выдержал молчания:
– Отец, вы приумножили славу Чингиз-хана. Вы столько сделали хорошего…
Бату-хан вздрогнул и посмотрел на сына:
– Ты говоришь – хорошего? А хорошо ли я делал, убивая людей, сжигая города?.. Я, поднявший на дыбы своей жестокостью столько земель и народов…-Хан умолк. И вдруг в его глазах, тусклых, как осенняя вода, заметались отблески пламени. – Ты прав, – сказал Бату жестко. – То, что я совершил, – хорошее деяние. Оно угодно Небу. Оно угодно ханству, созданному великим дедом. Мои деяния прославили его и монголов во всей вселенной. А раз так – то это хорошо… Мне осталось сказать тебе совсем немного. Речь моя подходит к концу, так же, как и моя жизнь… Скоро твой брат Сартак сядет на трон Золотой Орды… По моей воле он стал анда[15] с новгородским князем Александром Невским. Сейчас это самый сильный князь орусутов. Он смел, отважен и умеет видеть то, что недоступно другим. К нему благоволит Небо, и его слушаются другие. Ты спросишь, зачем я сделал их побратимами? Я скажу. После похода на орусутов мы стали с Гуюком врагами, и когда он взошел на трон своего отца в Каракоруме, то захотел расправиться со мной. Под его рукой было более ста тысяч мужественных монгольских воинов. Тогда я понял, что, оказавшись меж двух огней, не должен озлоблять против себя орусутских князей. Покоренные силой, они только ждали момента, чтобы ударить на Золотую Орду. В то время когда Джебе и Субедэй пошли на орусутов, в таком же положении был и Александр Невский. С одной стороны грозили Новгороду и Пскову наши тумены, с другой – крестоносцы Ливонского ордена. Немцы покорили народы, живущие в лесах у Балтийского моря, и то же самое хотели сделать и с орусутами. Но случилось так, что Александр нанес им поражение на реке Неве, а наши тумены разбили польско-немецких ополченцев и немцев-рыцарей, нанятых польским князем у города Легнице. Еще через год немцы вновь двинулись на Новгород и Псков, и снова, в битве на Чудском озере, победа оказалась на стороне Александра. Битый не перестает драться. Крестоносцы стояли у границ орусутов, и князьям новгородским пришлось искать помощи. Из двух зол выбирают меньшее. Мы в эти годы уже прекратили походы на орусутские княжества и обложили их данью, немцы же грозили сделать орусутов рабами. Отец Александра Невского князь Ярослав, отправился на переговоры в Каракорум к хану Гуюку в надежде получить помощь. Я уже говорил, что Гуюк не отличался дальновидностью. По доносу одного из бояр из свиты князя Туракина-хатун – вдова Угедэя велела отравить Ярослава. Вот тогда-то его два сына – Александр Невский и Андрей Ярославович – пришли в Орду. Мне выгоден был этот союз. Сартак стал андой Александра.
– Сартак принял христианство… – неодобрительно сказал Улакши.
– Что такое вера? Это оружие, помогающее управлять и держать народ в узде. Если видишь, что вера помогает тебе хранить и приумножать могущество ханства, прими ту, которая необходима. Наш великий дед был мудр. Он говорил: «Кто более велик – аллах или христианский бог, я не знаю. Но если они действительно велики, то пусть оба помогут мне». Я не против того, что Сартак стал христианином, а Берке принял мусульманство. Пусть будет так. Я боюсь другого. Слишком далеки друг от друга эти веры, и если сыновья станут слишком ревностными их последователями и забудут главное, ради чего они их приняли, может начаться между ними вражда. Это ослабит Орду…
– Отец, такое может случиться? – с тревогой спросил Улакши.
– Да. Но не должно. Религия обязана быть возле трона всего лишь визирем. Править Ордой станет Сартак. Так будет, если Небо сохранит жизнь Менгу, которого не без нашей помощи подняли на белой кошме в Каракоруме. Но одно дело сесть на трон, а другое – управлять государством. Дед наш Чингиз-хан, собираясь завоевать весь мир, верил трем вещам. Первое – одни сильные руки могут объединить сотни монгольских племен, а страны, в которые он двинет свои тумены, никогда не договорятся между собой. Второе – нет сильнее и отважнее воинов на всей земле, чем монголы, и ни один народ не сможет противостоять им. И третье – нет во всей вселенной правителя мудрее, чем он сам, а все другие лишь прах у его ног. Я не знаю, насколько верил сам Чингиз-хан в то, что сказал. Он часто был хитрым, как степной волк, и произносил слова для других, чтобы верили они. Но до сих пор и друзья и враги не могут до конца понять, как сумел немногочисленный народ – монголы – покорить всю Азию, Китай и сотни других народов. Одни объясняют это умением вести войны так, как этого еще не делал никто, другие – железным порядком, установленным в войске Чингиз-хана. Наверное, это правильно. Разве смогли бы иначе монголы одолеть мужественных орусутов и гуджиян, превосходящих их числом? Я долго думал над этим, и все-таки главная причина наших побед в том, что страны, на которые указал грозный меч великого Чингиз-хана, не были готовы к войне с нами. Мы были молоды, и Небо послало нам человека, который сумел собрать все монгольские племена в один кулак. Он указал цель и превратил жестокость в главное достоинство воина. А государства, на которые обратил свой взор Чингиз-хан, сложились давно, и в них было много людей, которые хотели власти, но не умели управлять. Их грызня сеяла междоусобицы и раздоры. И так уж повелось, что новое государство всегда напоминает молодого тигра – он любит задираться, старое же похоже на одряхлевшего льва и озабочено только одним – как спасти свою шкуру.
