Потом они с Рыжиком встретились глазами. И в глазах барабанщика было: «Теперь-то все хорошо, да… Но что будет дальше?»
«И дальше будет хорошо. Не бойся», – сказал ему Словко. Тоже глазами. Рыжик опустил веки, будто спрятал недоверчивость.
Словко и Рыжик не были друзьями. Да, в сентябре Словко с ребятами помог Рыжику управиться с колесом, затем они позвали мальчишку в отряд. Ну а дальше началась у каждого отдельная жизнь. Целый год учились в разные смены. В отряде встречались только по выходным и в каникулы, на общих сборах. Конечно, радовались друг другу, хлопали ладонью о ладонь в рукопожатиях, Словко порой спрашивал: «Как колесо?» Рыжик смущенно говорил, что «вертится»…
Словко не столько видел сам, сколько узнавал со стороны, что Рыжик всей душой – преданно и стремительно – врастает в жизнь «Эспады». В сентябре он успел обрести кой-какой опыт хождения на яхтах, научился управляться со стакель-шкотами. Осенью и зимой быстрее других новичков одолел морскую программу первого года и сдал зачеты на звание яхтенного матроса (а ведь, казалось бы, малыш еще, третьеклассник). Уже в ноябре ему закрыли кандидатский стаж. С нового года барабанщики начали учить его своему мастерству («наш человек»), а на сборе в честь Весеннего равноденствия повзрослевший Юрик Сазонов передал Рыжику Кандаурову свой барабан. И вскоре Сережка Гольденбаум (человек, стремившийся к постоянной справедливости) заявил, что пусть ведущим барабанщиком будет не он, а Рыжик.
– Потому что у него получается лучше!
Чтобы не обижать Сережку, решили: пусть будут оба, по очереди. И с той поры на линейках («через раз») Рыжик выводил в «каминный» зал и вел вдоль строя знаменную группу…
В общем, все складывалось хорошо. Только близко они со Словко не подружились (да и не так-то это просто, все же разница в три года). Было обычное отрядное товарищество. А близкого друга найти нелегко. Такого, как Олежка Тюменцев, Жек, год назад уехавший с родителями в Калининград. Как прощались, лучше не вспоминать…
Но теперь Словко беспокоился за Рыжика, будто за крепкого друга. Или даже за братишку (которого у Словко никогда не было). Рыжкина тревога передавалась ему в ладони толчками пульса…
Краем глаза Словко увидел, как уехала серебристая иномарка, а за Корнеичем пришел из рубки молодой инструктор моршколы Володя. И Корнеич двинулся за Володей.
Рубка – это просторное стеклянное строение на бетонных столбах. Оно служило и кают-компанией, и кабинетом начальника базы, и диспетчерской будкой. Там стояла на треноге подзорная труба (видно было почти все озеро, до Шамана), висел на стенке телефон. С земли вела в рубку крутая лесенка-трап. Корнеичу с его протезом подниматься было нелегко, он лишний раз туда и не лазил. Но сейчас, кажется, случилось что-то важное, поскольку Корнеич решительными толчками стал одолевать трап (Володя подстраховывал сзади). Словко нервами-струнками ощутил: дело связано с Рыжиком…
Словко не ошибся. Звонила мать Рыжика. Из Сочи. Корнеич, как взял трубку, так сразу представил ее – взвинченную, со слезинками на крашеных ресницах, с отчаянным страхом на лице, который она прячет за злой решительностью тона.
– Даниил Корнеевич? Надеюсь, вам уже известно, что произошло?
– Известно, – кивнул телефону Корнеич, из всех сил подавляя в голосе нотки невольного злорадства.
– Где он?
– Да вон сидит на берегу. Мажут его от комаров…
– Господи… Он живой?
Корнеич сказал с удовольствием:
– Ну, Роза Станиславовна. Подумайте, какой смысл мазать покойника?.. К вам что, дозвонились из лагеря?
– Вот именно! На мой сотовый…
– Кретины, – констатировал Корнеич. – Не проще ли было позвонить сюда?
– Откуда им известен ваш телефон!.. К тому же, они предпочитают иметь дело с родителями!
– Логично, – хмыкнул Корнеич.
Голос Рыжкиной мамы обрел некоторую уверенность (вперемешку с раздражением):
– Сейчас я буду звонить начальнику лагеря. Он захочет узнать… да и я тоже: вы сами доставите моего сына в лагерь или за ним надо посылать воспитателя?
– Ни то, ни другое.
– То есть… как вас понимать?
– Понимать просто, – слегка зевнул Корнеич. – Мы его в лагерь не повезем. Изверги мы, что ли? И приехавшим не отдадим. Я не могу доверять мальчика людям, которые не сумели уследить за ним. Он слинял из этой Горькой Ра… тьфу, Солнечной Радости через четыре дня. Не от солнечной жизни, полагаю…
– Тогда за ним приедет милиция!
– Ну, приедет, отвезет обратно. И что? Через день он убежит опять, опыт есть…
– Тогда… Начальник лагеря сказал, что его отправят в детприемник! До нашего возвращения! – со слезливым бешенством заявила Роза Станиславовна.
«Ну и сволочь, – едва не высказался Корнеич. – Хотя, наверно, она это от бессильного отчаянья…»
– Валяйте. Милиция это умеет. Мальчишку заберут, остригут наголо, вымоют под ржавым душем. Оденут в казенную робу и засунут за колючую изгородь. Но имейте в виду: этот процесс будет заснят цифровыми камерами и в тот же вечер эпизод покажут в «Новостях». Как господин Саранцев, ведущий специалист известной фирмы «Кольцо Нибелунгов», устраивает свой отдых с молодой супругой, избавляясь от пасынка.
– Вы что!? Вы меня… шантажируете?! – выдохнула она в телефон так, что из наушника дохнуло гневным жаром.
– Да, – кротко согласился Корнеич. – А что мне остается делать, если вы… – И вдруг взревел: – Послушайте, уважаемая Роза Станиславовна! Ваш Прохор вам кто? Сын или морская свинка для забавы?! Почему вы, черт возьми, не в состоянии просто-напросто пожалеть его? Как мать!
Было даже слышно, как она хлопнула губами. И часто задышала.
– Но я… Ой! Разряжается телефон! Я перезвоню…
– Позвоните мне вечером домой. В одиннадцать. Конечно, по нашему, не по сочинскому времени. – И он, сопя от злости, повесил трубку на рычаг. И сразу остыл, вспомнив о Рыжике на берегу. Вон он сидит, искусанный бродяга…
Корнеич, цепко хватаясь за поручни, спустил себя по трапу (Володя вроде бы не смотрел, но стоял близко). И пошел старший флагман Вострецов к барабанщику Кандаурову – похожему на того, каким был он сам, Данилка Вострецов, больше тридцати лет назад. Рыжик потянулся ему навстречу. Глазища – нараспашку.
– Мама звонила, – небрежно сообщил Корнеич. – Все в порядке. Она не сердится, передает привет… А где барабанные близнецы?.. А, вот вы! Значит, договорились, забираете Рыжика?
Игорь и Ксеня дружно подтвердили: забираем!
Корнеич сел рядом с Рыжиком, которого все еще мазала добросовестная санинструктор Шагалова. От Рыжика густо пахло ментолом. Ольга сделала последний мазок и сказала:
– Теперь его надо покормить. Есть батоны и какао в термосе. Эй, кто дежурный?
Дежурный Вовчик Некрасов, из Ольгиного экипажа, ускакал в эллинг за хлебом и термосом.
Корнеич качнул Рыжика за плечо.
– А теперь, сокровище наше, рассказывай по порядку…
Ночь и лес
1
Рыжика увезли в лагерь двадцать пятого июня, в субботу. На следующий день улетели в Сочи Рыжкина мать и ее муж.
В воскресенье и понедельник Рыжик прожил в холодной безнадежности. Это было даже не отчаяние, а твердая, словно кусок льда, тоска. Гвалтливая и пестрая жизнь Солнечной Радости, проходила мимо Рыжика, не касалась его. Он машинально шевелил ложкой во время обеда, машинально залезал под простыню в тихий час и вечером (и укрывался с головой). С ним не разговаривали ни ребята, ни воспитатели. Видно, решили: скучает пацаненок по дому, бывает такое. Потом пройдет.
А он скучал не по дому и знал, что не пройдет.
Рыжик не верил всерьез, что его исключат из «Эспады» (хотя по правилам должны были). Но жить без отряда, без парусов, без своих ребят почти месяц! И такой месяц, когда там самое главное ! И вообще – там было для него всё ! И теперь он задыхался от горечи, как выдернутая из родного аквариума рыбка.
