— Что тянешь? Позже побежишь — позже прибежишь, позже отдыхать будешь…
Надо было бежать через большую сопку до приметного дерева и возвратиться обратно. Дед показывал, по каким местам надо бежать. Со стороны стойбища это был каменистый и очень крутой склон. Все люди смотрели, как мальчишка бежит по этой стороне.
Наверху сопка густо поросла кедровником. Тут надо было бежать по-особому — высоко прыгать. Мальчик делал несколько шагов и высоко подпрыгивал, подгибая то одну, то другую ногу.
Когда кедровник кончался на другом склоне, он мчался по узкой промоине. Весной здесь сбегала вода и размывала глубокое русло, а летом оно пересыхало. Бежать по промоине приходилось очень быстро и все время поворачиваться в разные стороны.
Потом Ахалькут пробегал по берегу речки, кружившей вокруг сопки, до приметного дерева — тополя. Дед на этом тополе надрубил нижние ветки и поставил отметины на тех, от которых надо было принести палочку.
Мальчик, уставший после пробега, когда ноги дрожали, а в голове стучала кровь, должен был высоко прыгать, чтобы достать эти ветки. Надо было схватить ветку так, чтобы не обломать ее всю, чтобы ее хватило на несколько раз. Если ветка ломалась вся, то за следующей приходилось прыгать еще выше.
Мальчик однажды решил надолго отделаться от этих мучительных прыжков. Он спрятал сломанную ветку и в следующий раз отломил от нее кусочек.
— Она уже старая, сломана вчера, — заметил дед. — Беги снова.
После этого мальчик никогда не обманывал. И не оттого, что дед все равно бы заметил обман, а оттого, что у деда сделалось такое лицо, на какое невозможно было смотреть.
Обратный путь был тяжелее. Мальчишка даже иногда опирался на копье. Копье он теперь из рук не выпускал, как взрослый.
Мать чинила его обувь «изнурить себя» через столько дней, сколько пальцев на одной руке.
Перед тем как садилось солнце, Ахалькут бежал по другой дороге вокруг сопки. Он должен был раскачивать копье так, чтобы наконечник был выше головы, когда он ступал одной ногой, и на уровне пояса, когда он ступал другой.
Мальчик целыми вечерами упражнялся, стараясь попасть копьем в маленькую чурочку, которую дед раскачивал на ремне, привязанном за высокое дерево.
Когда возвратился после летовки отец и Ахалькут побежал его встречать, то один из пастухов закричал: «Посмотрите! У него как будто два копья в руках!» Так быстро мальчик раскачивал копье.
Ахалькут был уже юношей, когда отец стал готовить его к соревнованиям на торговом празднике. Он каждый день запрягал своих беговых оленей и отправлялся в гости к соседям. Ахалькут бежал, привязанный сзади. Он добегал до соседей, а потом один возвращался на свое стойбище. Отец приезжал скоро, но ни разу не застал его в дороге. Один раз мальчик бежал у него на виду, а отец не мог догнать.
Ахалькут умел бегать, подбрасывая наконечником копья толстую палку, не давая ей упасть. Юноша делал резкие повороты, бросался в обратную сторону, а палка все взлетала над копьем, как привязанная. Его родичи — сыновья его дядей — брали бревно и раскачивали его на ремнях, а парень перепрыгивал его; когда же бревно почти касалось его ног, грозя сломать их, он ложился на землю, так что массивное бревно пролетало сверху. Потом он бросал вверх и вперед свое копье и ловил его на бегу.
На торговом празднике в тот год собралось множество людей. Торговцы еще не приехали. Люди ждали начала торга, устраивая угощения друг другу.
На этот праздник приехало много оленеводов с Севера — с Чукотки. Люди, видимо, были богатыми. Они прикочевали со своими ярангами, с семьями, с беговыми оленями. Говорили, что у них оленей, как комаров летом.
Все смотрели на одного молодого чукчу. Он был огромный, как гора. Ходил так, что под ним, казалось, земля прогибается. Лицо его было гладкое, красивое. Кухлянка его сшита из шкур отборных неблюев — полугодовалых телят. За одни только торбаса можно отдать целого оленя. Люди шептали, что это знаменитый силач с самого Севера. Он решил посмотреть, нет ли людей таких же сильных, как он сам, и поэтому приехал на здешнюю ярмарку.
— Наверное, он самый сильный, — с опаской говорил дед Ахалькута. — Теперь люди с Севера будут говорить, что мы слабые, что мы Должны им во всем уступать…
Ахалькут с неведомой дотоле завистью смотрел на красавца и решил: если тот будет вызывать бороться, то он, Ахалькут, попробует.
Приехал также знаменитый силач Кеулькут из Марково. Его здесь многие знали. Марковские приезжали сюда, в верховья Ачайваяма.
Люди сразу же сообщили Кеулькуту: «Силач с Севера говорит, что для него здесь нет дела: никто не может помериться с ним силой, и он уже запряг своих лучших оленей, чтобы поискать людей покрепче. Он также говорит, что такие слабые люди заняли слишком много места, хорошей земли».
Кеулькут как приехал, сразу же пошел к яранге, где жил этот силач. Он стал его оленей выпрягать, чтобы себе забрать. Олени были замечательные — мускулы как железо и шкуры одинаковые — в белых пятнах. Дорогие олени.
Северный силач вышел, чтобы посмотреть на Кеулькута.
— Зачем ты берешь оленей, которых все равно не сможешь удержать? — спросил он насмешливо.
— Попробуй ты сам их удержать, — дерзко ответил Кеулькут.
Он был самый сильный изо всех и марковских, и ачайваямских чаучу.
— Ну, снимай кухлянку, — предложил приезжий, — только помни, что я тебя не звал.
— Сам снимай скорее, — распалился Кеулькут.
Женщины уже стояли стеной, обозначив кружок для борцов.
Кеулькут первый бросился на северянина и захватил его обе кисти. Богатырь, казалось, поднял Кеулькута как ребенка. Руки у того разжались. И никто не заметил, как приезжий обхватил его вокруг пояса. Еще рывок — и Кеулькут оказался на снегу. Он встал, как бы не веря случившемуся и пошел прочь, даже не в ту сторону, где стояла его упряжка.
— Совсем слабые люди, — пробормотал презрительно северный силач, натягивая кухлянку. — Этим оленям здесь не найти другого хозяина…
Приехавшие с ним чукчи громко захохотали. Они были уже пьяные и не стеснялись выкрикивать:
— Надо, чтобы здешние люди сами возили твоих оленей!!! Мы у них оленей отберем, чтобы меньше ездили в места, где сильнее люди есть!!!
Вечером дед говорил отцу Ахалькута:
— Разбойники эти северные люди. Они наши враги, хоть и чукчи. Они нас хотят обидеть. Надо отсюда уезжать.
Отец только раздул ноздри, коротко тряхнул головой, как делал, когда сердился, и сказал:
— Сильнее тот, кому не отомстишь… Слушай, сынок, надо у приезжего забрать оленей… Ты пойди отвяжи их и беги с ними на стойбище твоего дяди. Дорога туда самая трудная, а мужчин там много. Ты с этими оленями беги по бесснежным местам. Если за тобой погонятся на упряжках, то нарты поломают, а тебя не догонят… Ты оленей не отвязывай — перережь постромку, а сам между оленями беги. Пусть у них наголовники связанными останутся. Ты их ножом коли, чтобы они быстрее бежали. А сам ты за них можешь держаться — легче бежать будет. Смотри только, не покалечь олешек. Очень они хорошие.
