Это была чистая правда и, немного утешенная, я стала набирать номер. Закон подлости продолжал действовать, трубку не брали. Я мимикой изобразила раскаяние, Борис засмеялся и тут за моей спиной раздался звонкий голосок:
— Боречка, куда ты пропал?
Я повернулась, едва не уронив телефон. В дверях комнаты стоял хрупкий юноша в коротком махровом халатике. На ангельской красоты личике под шапкой золотых кудрей было обиженное выражение.
У Бориса окаменело лицо.
— Эжен, иди в комнату, — негромко велел он.
— Боречка, не сердись, — "ангелочек" гибким движением скользнул ему за спину, обхватил обеими руками, положил голову на плечо. — Мне без тебя скучно.
"Алло!" — сказали мне в ухо, я от растерянности дала отбой и попятилась к двери:
— Спасибо, Боря. Я пойду, извините.
Дома я полчаса искала телефонную карточку и приходила в себя. Будучи сама закоренелой гетеросексуалкой, ко всяким "голубым" и "розовым" я относилась вполне терпимо, по принципу "У вас своя свадьба, у нас — своя". Но то, что Борис, мой сосед и друг, оказался из "этих", никак не укладывалось в голове.
Дозвонилась я в тот вечер только из скрипучего таксофона в трех кварталах от дома.
Через несколько дней мы поутру столкнулись с Борисом в застекленном коридоре, куда выходили двери наших квартир.
— Привет, Борис, — сказала я, вертя на пальце ключи. — Что не заходишь, заявок на гороскопы нет?
— Есть, — ответил сосед, глядя на меня без обычной улыбки, — но не хочу ставить тебя в неловкое положение.
— О чем ты говоришь… — начала было я, но он перебил:
— Оля, не притворяйся. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Я сунула, наконец, ключи в сумку и твердо сказала:
— Борис, твоя личная жизнь меня не касается и к нашему деловому сотрудничеству отношения не имеет
— Я рад. Тогда, если не возражаешь, зайду вечером около восьми.
У него был усталый вид, и я решила, что леди-босс обойдется без меня еще часок-другой.
— Ты уже завтракал?
— Даже не ужинал. Нечем.
— Приглашаю в нашу пельменную.
Борис усмехнулся:
— Учти, платишь ты, я сегодня без гроша.
— Ладно, мой бюджет это выдержит.
В маленьком чистеньком заведении было пусто. Стоявшая за стойкой толстуха приветствовала нас почти по-родственному:
— Постоянным посетителям доброго утречка. Вам как всегда?
— Мне — да, а ему двойную порцию, пожалуйста.
Мы устроились за столиком в углу и принялись за "Пельмени русские ручной лепки" (цитирую прейскурант).
Борис поглядывал на меня, пока мы ели, и, наконец, сказал:
— Оля, по твоему лицу видно, что ты хочешь задать мне десяток вопросов, но стесняешься. Правильно?
— Извини, Борис. Я не думала, что это так заметно.
Он чуть улыбнулся:
— Не надо извиняться. Любопытство — вещь вполне естественная.
Входная дверь хлопнула, вошел кругленький рыжеусый мужичок, распространяющий благоухание вчерашних возлияний, увидел нас и понимающе подмигнул:
— Что, ребята, тоже с утра трубы горят?
Мы переглянулись и сначала потихоньку, а потом во весь голос захохотали.
— Пошли ко мне, — предложил Борис, когда мы немного успокоились. — У меня еще остался хороший кофе.
Я не стала отказываться.
Борис не признавал растворимый кофе в полулитровых кружках. Мне всегда нравилось наблюдать, как он священнодействует с кофемолкой и джезвой и торжественно разливает крепчайший ароматный напиток в хрупкие чашечки.
— Боря, это не кофе, а мечта. И почему я не додумалась включить его в обязательную плату?
— Ты можешь переиграть.
— Нет уж, уговор есть уговор. Сама прошляпила.
— Ты молодец, хорошо держишься, — сказал Борис. — Обычно в нашем провинциально-старомодном Энске таких, как я, иначе, чем извращенцами не называют. Правда, меня это уже не задевает. Я есть то, что я есть и другого не дано. Таким уродился. Когда это понял, то сначала переживал, комплексовал и, возможно, именно поэтому рано начал интересоваться психологией, в частности, психологией пола. Потом поступил в институт на факультет педагогики и психологии. Там у меня появился друг. Эжен внешне его очень напоминает, это, пожалуй, единственный привлекательный для меня тип. Этот человек был неглуп, начитан, умел красиво говорить о традициях античности, цитировал Платона и очень тактично внушал, что все, с нами происходящее, естественно и прекрасно. Конечно, мы конспирировались, но однажды потеряли бдительность, и его родители застали нас в самой недвусмысленной ситуации. Им очень не понравилось, что я, по их словам, "развратил их дорогого сыночка". Мой друг поддержал эту версию. Я его не виню, он зависел от родителей и спасался, как мог. Они были людьми весьма влиятельными и быстро устроили так, что меня под благовидным предлогом выставили из института. Этого показалось мало, они заявились к нам в дом и устроили жуткую сцену. Мой отец человек консервативный, можешь представить его реакцию. Думаешь, я сам из дома ушел? Нет, Оля, меня выкинули на улицу в домашних тапках и с разбитой физиономией, сопроводив пожеланием убираться ко всем чертям.
Борис замолчал.
— Боря, — осторожно сказала я, — ты ведь не обязан ничего мне рассказывать.
— Не обязан, верно, но я хочу, чтобы ты меня поняла. Сейчас все прошло, перегорело, а тогда жить не хотелось. Я ведь был то, что называется "ребенок из хорошей семьи", ничего о жизни не знал. Для полного счастья оказалось, что отсрочки больше нет, и российская армия не может существовать без Бориса Серебрякова. Я не стал косить, пошел в армию потому, что тогда мне некуда было больше идти, а теперь даже ей благодарен. Там надо было не переживать, а выживать. Я перестал быть домашним мальчиком и научился защищать если не родину, то хотя бы собственное достоинство, не рефлектируя, гуманно ли бить человека тяжелой табуреткой по голове. Когда вернулся, жил, где придется, подрабатывал то тут, то там, а потом знакомые, которым я гадал ради шутки, посоветовали заняться этим всерьез и, как видишь, результат налицо.
— Да уж, — искренне сказала я. — Ты молодец, Боря.
Наши отношения остались по-прежнему добрососедскими. Я даже из соображений конспирации время от времени звонила Эжену, когда это прелестное, но глупенькое создание в очередной раз капризничало и дулось на Бориса за какие-то выдуманные обиды.
Что поделаешь, придется и на этот раз сделать доброе дело.
— Борис, что ты нашел в этом оболтусе?
— Он милый, забавный и беспечный, — улыбнулся Борис. — Разве любят за что-то, Оля? Любят просто потому, что любят.
Он был прав как всегда.
