– Можешь не сомневаться, Дунай, я – тот самый Тимоха и ничуть не изменился с тех пор, как мы шмонали по карманам московских фраеров. Да только я хочу сказать тебе, что если мы примем предложение Леватого, то сумеем помогать своей братве. Кто сейчас на зоне пахан? Плешивый Макар? Так он у нас в запомоенных ходить станет! Когда это было, чтобы беспризорники шеи гнули перед разной контрой? То он сначала в матросах служил, то анархистом сделался, а то вдруг решил в меньшевики податься и всюду свои порядки норовит устанавливать. А на зонах и в лагерях должен быть один закон – наш, блатной!
– Это ты верно подметил, Тимоша, – поддержал Беспалого Аркан. – Кто, как не мы, шантрапа и беспризорники, должны блюсти закон? С этими политическими в лагерях стало много мути. А вообще я тебе хочу заметить, Тимоша, закон – это понятие неизменное, он не бывает ни белым, ни красным, закон – он один для всех и его надо блюсти свято. А в лагерях это важно особенно. Спросите урок, как они сидели на царской каторге? Даже самый махровый подчинялся решению схода.
Постреляли чекисты уркаганов, на которых держалась воровская правда, а пришлые решили по-новому управлять. Мы же должны возобновить старые традиции и собрать сходняк, который установит законы для всех здешних лагерей.
– Ты меня правильно понял, Аркан. – Губы Беспалого растянулись в довольной улыбке. – Ну, так что скажете?
– Если это на пользу братве, так чего же отказываться, – подали голос зеки из дальних углов барака – Мы согласны, только ты скажи, что дальше делать?
– Мне стало известно, – важно сказал Беспалый, – что этот лагерь расформируют через несколько лет, а нас распределят по другим лагерям. Вот тогда наш закон может распространиться по всем зонам.
– Верно. Очень правильно! – загалдели зеки. – Мы с тобой, Тимоша!
Пора кончать с произволом! Хватит сукам командовать блатарями!
Глава 7
Уже на следующий день Макар Плешивый был смещен со своего трона – полсотни зеков, вооруженных заточками, ворвались в барак, где размещался бывший анархист и меньшевик со своими дружками. Блатари резали всякого, кто становился на их пути. Макару затянули на горле тонкий шнур и, уже полузадушенного, таскали его по баракам, показывая всей зоне, что от прежнего величия ее главаря ничего не осталось. Потом Плешивого опустили всем кагалом. Двенадцать человек бывшей матросни, составлявших ближайшее окружение Макара, были опомоены в сортире – их по очереди сунули харями в очко. По лагерным меркам падать ниже было просто невозможно, и каждый уважающий себя зек обязан был заткнуть пальцами нос, когда обесчещенные проходили мимо.
Беспалый в окружении трех десятков человек – верных корешей – ходил из барака в барак, поясняя зекам:
– Плешивый Макар – сука! За это он и получил по заслугам. Что это за вор, который обижает своих? Он – крысятник! Ему уже давно полагалось в запомоенных ходить, и мне стыдно, братва, что вы сами не сунули его головой в дерьмо. Теперь я буду заботиться о вашем благе, и, если возникнут трудности, обращайтесь ко мне.
Узнав о последних событиях, Леватый только злорадно хмыкнул, – лучшего способа расправиться с Макаром и его матросиками нельзя было придумать.
Если бы это сделали не зеки, а охрана, пустив в спину вору порцию свинца, так блатные, презрев смерть, сами пошли бы грудью на колючую проволоку, и не исключено, что повторилась бы кровавая трагедия, разыгравшаяся несколько лет назад. А беспризорная шантрапа сумела сразу нагнать страху на всю зону, мгновенно парализовав ее волю к сопротивлению и единству. Леватый думал о том, как теперь важно приручить несговорчивого Беспалого, чтобы держать его на коротеньком поводке, а при случае науськивать на твердолобых.
Лишь позже Леватый понял в полной мере, какие далеко идущие последствия может иметь случившееся.
Через месяц Леватому сообщили, что лагерь его будет расширяться.
Вокруг него планировалось построить рабочие поселки и предприятия по добыче угля, гранита и никеля, на которых будут работать вольнонаемные и расконвоированные. К лагерю уже вели дорогу, которой предстояло напрямую связать эту заболоченную глухомань с городами. Начальник зоны благодаря разведанным в округе богатейшим месторождениям угля и никеля должен был постепенно переквалифицироваться в директора крупнейшего добывающего предприятия и стать советским промышленным магнатом. Помимо производственных забот на его плечи ложились проблемы жилищного строительства, безопасности населения и многое такое, о чем начальнику удаленного лагеря строгого режима Думать не приходится. Ясно было одно: на реализацию всей этой обширной программы невозможно будет сыскать достаточно добровольцев даже в том случае, если бросить клич по всей России, и строить все это, а потом осваивать придется именно зекам. Значит, опору начальнику лагеря придется искать опять же среди зеков, чтобы основная масса заключенных постоянно чувствовала на своей шее крепкий хозяйский ошейник.
А еще через неделю Леватый получил секретное предписание, которым требовалось выявлять людей, готовых сотрудничать с лагерной администрацией. В дальнейшем таким людям следовало поручать не только надзор за хозяйственными работами, но даже конвоирование заключенных. Для этих целей как нельзя лучше подходила команда Беспалого – со своими братками-беспризорниками он сумел подмять под себя практически всю зону. Любые указания Беспалого беспрекословно выполнялись, осужденные вели себя так, что скорее напоминали богобоязненную паству, ожидающую слова своего духовного наставника, нежели уркаганов, совершивших в своей жизни не одно преступление.
Леватый стал замечать, что Беспалый с каждым днем все больше и больше вживается в свою новую роль. Тимоха ревностно следил за порядком, и то, что порой не мог сделать целый взвод вооруженных до зубов конвоиров, мог сделать Беспалый одним своим словом. В сопровождении нескольких человек, составлявших его личную охрану. Беспалый обходил бараки и добивался всего, что ему было нужно: если требовалась уборка, значит, устраивали уборку, если нужно было установить тишину перед отбоем, то тишина наступала такая, какой не бывает и в монастырях с самым строгим уставом. Взамен от начальника лагеря первое время Тимоха просил немногого – свободного передвижения по лагерю, спирта для себя и своей оравы да регулярных экскурсий в женский лагерь, располагавшийся километрах в двадцати на восток от их зоны.
Однажды Леватый прослышал о том, что группировка блатных во главе с Беспалым, пользовавшаяся его покровительством, стала именовать себя «ворами в законе». По мнению Николая Николаевича, это название довольно точно определяло их сущность – построенный в лагере порядок Беспалый и его люди прозвали «законом» и, будучи его официальной опорой, продолжали в то же время оставаться ворами. Именно поддержка администрации позволила ворам навязать всем зекам свои принципы, и лагерь, расколотый ранее на множество каст, различавшихся по социальному происхождению, вероисповеданию, возрасту и другим признакам, превратился в единый монолит, в котором правил закон блатных.
Вскоре запросы у Беспалого стали меняться. Он потребовал и получил у начальника разрешение отстроить себе на территории лагеря небольшой домик, в котором ему прислуживали несколько заключенных. От обычной пайки он также отказался, и теперь пищу ему готовил первоклассный повар, зек по кличке Колпак, работавший до заключения в московском ресторане «Бристоль». Презрев нары, Тимофей отныне спал на роскошной широкой кровати, всегда застланной белыми простынями.
Образовавшееся на зоне двоевластие вполне устраивало Леватого: если Беспалый верховодил тысячами заключенных, отвечая своей личной шкурой за беспорядки на территории лагеря, то начальник зоны – или «кум», как его чаще звали зеки между собой, – имел дело лишь с самим Беспалым да с горсткой приближенных к Тимохе воров, а это было и менее хлопотно, и более безопасно.
Леватый тем не менее не выпускал ситуацию из-под контроля, и если дисциплина начинала расшатываться, то он мгновенно урезал пайки и выгонял заключенных на внеплановые работы, тем самым давая понять, кто в лагере настоящая власть. Его профилактические действия «законными» ворами воспринимались с пониманием, и уже на следующий день нарушителей дисциплины беспощадно наказывали, а порой запомоивали, что было куда страшнее любых побоев – ведь после того, как зека запомоят, у него одна дорога: чистить сортиры да обслуживать чужую похоть.
Уже через полгода невозможно было поверить, что когда-то этот лагерь по всему Заполярью называли «Приютом необузданных». Ватага бывших беспризорников накинула такую крепкую узду на «беспредельный» лагерь и установила в нем такой жестокий порядок, что всякому крамольнику, посмевшему воспротивиться воле лагерного начальства и указаниям Тимошки Беспалого, тут же надолго, если не навсегда, портили жизнь и здоровье. Невозможно было поверить, что еще несколько месяцев назад весь лагерь мог легко уходить в «отрицаловку», не желая работать на Советскую власть и на товарища Сталина. Сейчас даже матерые урки, за всю свою жизнь не проработавшие на «хозяина» и двух дней, махали кайлом, грузили глыбы породы, таскали тележки с таким рвением, что со стороны казалось, будто им посулили либо золотые горы, либо вечную свободу.
