***
А у нее так никогда не будет: она не умеет собрать стол красиво, из ничего сотворить пять блюд. Мама и тетки давно махнули на нее рукой – как, мол, научится готовить девочка, если она нормальных продуктов не видела.
Это мама была отчаянной поварихой, умела кашу из топора сварить.
Понятно, в геологической партии и не тому научишься.
Эля любила страшные рассказы, как варили медвежью голову, которую подарили местные охотники. Ей все мамины истории казались страшными сказками – тайга, медведи, рюкзаки, палатка, чай с порохом.
А вот папа едет на работу с портфелем на трамвае, а потом покупает им немного колбасы в гастрономе на углу – все понятно. Возвращалась мама и под песню варила настоящий кулеш. Тетки правда фыркали: «Опять каша из топора». А старшая привередливо спрашивала: «Ты точно в этой кастрюле молоко не кипятила?» Мама «честно» говорила: «Да. А ты опять в синагогу ходила?»
Амалия, вечный фрондер, после ареста дяди Миши стала ходить в синагогу, пугая этой выходкой всю семью. На самом деле это она говорила, что ходит, а потом дома донимала всех кошерностью. А сама сидела на солнышке в сквере и читала книжку. Эля ее однажды заметила, когда шла из школы, но подходить не стала, вдруг у тетки какое свидание. И вообще, зачем разрушать ее образ отчаянного бунтаря, когда она так форсит этим. Амалия ее тоже, скорее всего, заметила, потому что вечером затеяла знаменитый ореховый пирог. Все только руками всплеснули, но Амалия гордо извлекла из сумочки орехи, изюм и курагу.
– Будем печь пирог!
Эле тогда позволили раскатать корж и торжественно нарезать еще мягкий пирог на ромбики, а потом сложить в жестяную коробку еще эйнемовского шоколада, чтобы потом брать по два ломтика к чаю. Алек, правда, хватал бесконтрольно, он вечно что-то жевал, оставаясь худой жердью, только в высоту тянулся, каждую осень приходилось новые брюки покупать.
***
Вульфсоны остались на ночь на даче.
А утром Алька с Валерием спозаранку завеялись ловить рыбу, хотя где ее тут ловить, это же надо в Баковку к плотине ехать, а у них один велосипед на двоих. Но они уехали, только к обеду вернулись, гордо предъявили одного ерша и трех плотвичек.
– Коту годятся, – оценила мама Рея их улов.
Кота так и не нашли. Потому некого было угостить их добычей. И мальчики решили готовить настоящую рыбацкую уху. Разожгли костер, но поколов руки ершами, рыбу бросили чистить, положили в кипящую воду, посолили, поперчили.
Мама, сняв пробу, вынесла категорический приговор – не спасти. Мальчики все же, хоть и давясь, съели свою рыбацкую уху вместе с чешуей. Эльге они даже не предложили, хотя она, само собой, отказалась бы.
***
– Она не поняла, что он влюблен и ухаживает? Ведь все ясно, он ее просто дразнил. – спросила я Алека. Он смутился.
– Поняла, конечно, все поняли. Но тогда не было принято, что ли, как сказать, проявлять чувства.
– А как же революционные валькирии с их сексуальной революцией?
– Так это до нашего рождения было, в 20-е, наверное. Я читал об этом.
Тетки застали, потому замуж не вышли, а может, и не потому…
– Так она бы ему писала, роман в письмах всегда завораживает.
– Она и писала. Но он обиделся на нее. И прекратил переписку. За что, не знаю, под влиянием обстоятельств. Она своим неловким вопросом поставила под сомнение его право на собственный путь в жизни. Мы все продолжали «дело» семьи. Это верно, как я сейчас понимаю: ты приходишь в мир, где знают твоих родителей, дядей, тетей, ты не можешь быть хуже, рвешься вперед, растешь. А Валерик вроде как продолжал и вроде как не продолжал. Папа был биолог-полярник, а он решил в моряки. Всю семью напугал. Говорили, что у него хорошо шли языки и математика, а вышло вот так.
***
В субботу с первой электричкой приехал папа. Как всегда привез свежий хлеб и колбасу. Хозяйка, тетя Таня, стала квохтать:
– Ну зачем? Когда все есть.
– Это спецпаек для похода, – смеялся папа, – Мы после чая уходим. Нас ждут приключения и воспитание чувств. Эля, ты со мной? А впрочем, к чему вопросы?! Собирайся.
Мальчиков не позвали, потому она, вздернув голову, побежала надевать удобные парусиновые туфли.
Папа повел ее, как всегда, в долгую прогулку, куда-то за Измалково, к Лукино. По дороге он весело рассказывал о боярах, что поселились здесь сто лет назад, нет, наверное, еще раньше. Колычевы, Шереметевы, Самарины, митрополит Филипп – он же тоже Колычев, потом тут селились их беспутные сыновья, брошенные жены. Голова шла кругом. Тут же жили писатели – Бабель, Серафимович, Ясенский. Откуда папа столько знает?
Она вдруг вспомнила Эльзины слова о нарушении когнитивности. Это она про нее, Элю, говорила, а Эля потом выяснила значение слова – просто «восприятие». Ну не поняла она ни слова из того, что папа говорит: слишком много и сразу.
Папа, понятно, почему такой образованный, он у издателя Полякова еще мальчиком-курьером служил. В ожидании посылок все книжки издательства перечитал. И все запомнил. Но ей нравилось не рассказы его слушать, а просто гулять по бульвару, медленно идти с ним рядом, пинать листья, ждать мороженое в рожке, вернуться к обеду и тихо сидеть со всеми за уже накрытым столом, слушать, как они спорят, пытаются перебить друг друга.
В эту прогулку она ждала, что папа спросит о том, что с ней произошло, хотя она и сама не поняла, что произошло. Не признаваться же, что ей уже два года нравится Валерик, что она радуется его появлениям и совместным прогулкам, ей жалко его и гордо за него – его папа погиб как герой.
Валерий был окружен ореолом трагедии и тайны, он намекал, что дело расследовали не так, что-то осталось за скобками толстых томов следствия. И он почти знает про это что-то, но вынужден по известным причинам молчать. Она и не спрашивала. Просто смотрела на него с восхищением, понимая, как трудно хранить тайну. А он напускал на себя таинственность и трагичность.
Их семейная история ни в какое сравнение не шла. Дядя Миша исчез буднично и стыдно. Все перевернули в квартире и увели его, и все. А потом пришли и конфисковали его вещи. Алек после этого не хотел утром в школу идти, но его заставили, запретив говорить о семейных делах. Подбадривали друг друга, разберутся и отпустят.
Алека выпихнули в школу. В тот день Юрка Гиндин не явился в школу. Поговаривали, что у него что-то с отцом случилось. Алек смылся после второго урока, побежал к Гиндиным. Оказалось, у него отец, известный врач, от инфаркта умер. Вот ведь как хорошо вышло, не забрали, а просто умер, не стыдно получилось, не успели его забрать, а уже с вопросами приходили, Юрка рассказывал про людей в форме и сапогах. Да опоздали они.
***
У святого источника папа остановился:
– Ты не бойся, Эля, – она подняла голову. О чем он говорит? Но папа продолжил:
– Ты очень красивая. Особой, как Пушкин говорил, тихой и достойной красотой. Ты ангел, счастье тому, кто встретит тебя. Не пытайся стать иной.
– Ты правду говоришь?
– Конечно.
– Потому, что ты мой папа, – опустила голову и не смогла удержать слез. – А я толстая, глупая и никому не нужная.
– Ты ангел, – повторил папа, – Ты несешь тихое счастье и покой. И мне кажется, что кое-кто это тоже заметил. Ну что? Пошли обратно? Там уже чай накрыли.
– Нет, – заупрямилась она, – Вон какие тетки, все вокруг них крутится. И на маме ты женился, и сам говоришь, что она командир. А я так не умею…
– А ты знаешь, я не сразу заметил, какая твоя мама. Они приехали из Митавы, им надо было где-то жить. Я не мог просто так поселить четверых девушек. Выход был один – фиктивный брак с одной из них. Не знаю, почему я моментально принял решение жениться на самой младшей из них. Может, потому что она была самой серьезной, или потому, что она не похожа на остальных, или потому, что она похожа на тебя.
– Опять ты смеешься? – папа был намного выше, потому пришлось поднять голову.
– Я радуюсь, – обнял ее за плечо и повел к дачам. – А потом она стала моей настоящей женой, а потом родилась ты, а после – Алек. И я говорю правду, потому что доверяю тебе тайну.
– Тоже мне тайна! Будто мы не знаем, что ты нас любишь.
– Любовь всегда тайна.
– Знаю, – сказала она грустно.
– Точно? – то ли смеется, то ли серьезно.
– Это когда, хоть на край света.
– А будет ли тебе хорошо на краю света? Или ты вскоре обвинишь того, кто тебя туда затащил, лишил тебя твоего мира, друзей, родных, вида из окна, лета на даче, чая на веранде. Сможет ли он заменить собой все?
– Если любишь, сможет. У тебя мещанский взгляд на любовь! Газета утром, чай.
– И семья, которая понимает тебя без слов. И еще ты герань на окне забыла. И камни в шкафу, которые вы порознь собирали в детстве, а потом объединили их в одной коробке. Мне кажется, любовь – это одинаковая кровь.
– Ты неправ. Люба говорит, что это сейчас мы думаем, что всего четыре группы крови. А их больше, намного больше. И получается, по-твоему, что выбирать тебе из двух человек. А сейчас все знают, что групп – восемь!
